Все вразнобой ответили, и только тогда Марувич пояснил ему:
— С тобой из газеты побеседовать хотят. Расскажи, как живешь, как борешься за подтверждение звания ударника коммунистического труда.
И обратился к молодому парню, сидящему за столом в полушубке:
— Это и есть наш герой. Он же — инициатор соревнования за повышение производительности труда, Василий Иванович Петров.
— Как вы пришли к своей профессии, она вам нравится? — с ходу, деловито начал парень, не дожидаясь, пока Василий переставит стул из центра комнаты в угол и усядется.
«Еще бы, — подумал Василий, — подергай столько лет за рычаги, понравится. Никуда теперь не денешься, если к другому не приучен. Разве по-слесарному только… Нашел где понадежнее, где вернее кусок хлеба, а мечтал летчиком стать. Да ведь нельзя об этом в газету — что, мол, за инициатор, не за мечтой, а за куском хлеба пошел».
— Я с детства мечтал стать бульдозеристом, — сказал Василий.
— В чем секрет вашей безаварийной работы? Что заставило вас выступить с инициативой?
«Когда в голове целый день звон от воя — не до секретов, до дома бы добраться, — подумал Василий. — Не будешь каждый винтик облизывать, или печка откажет — замерзнешь, или в простоях выработка будет ноль». И еще он подумал про звание инициатора. Это значит: с запчастями ему немножко легче. Ну и план насчитывают повнимательнее — и длину откатки записывают и угол подъема. Каждый бы хотел так, на всю свою катушку работать, да не у каждого смелости хватает твердую цифру обещать — вдруг плановики или технари подведут.
— Наша бригада решила высокими результатами встретить двадцатилетие образования прииска. Вот и…
— Не устаете? — спросил парень. — Машина незнакомая, вибрация. Некоторые с непривычки нервничать начинают, ну и… в капремонт.
Думать тут было нечего, и Василий ответил:
— Бывает, и устаю. Но чтобы авария… никогда. Машина тут не виновата — все от человека зависит. Как труд организуешь, состояние души и вообще…
Говорили еще долго. А когда переговорили уже обо всем, и о том случае, Марувич будто ненароком перевел стрелку будильника, и тот задребезжал на столе. Тогда корреспондент закрыл свой красный блокнот и как о само собой разумеющемся спросил:
— На материк-то когда собираетесь?
— Недолго уже, — сказал Василий. — Последний полигон вскрываю, вот до песочка доберемся…
— Снова останешься, — сказал Марувич, — ты же к Колыме ж… прирос, как и мы с Никитичем.
— Нет, — покачал головой Василий, — теперь точно. Теперь ведь не я один решаю.
Он говорил правду — нынешней зимой отложил свой отъезд последний раз. Давно мечтал начать работать не по одиннадцать часов в смену, а по восемь, как все люди. Пить пиво по субботам, мыться в просторной ванне, переодеваться вечерами в хороший костюм и ходить в театр с женой, и чтоб готовила она не на электроплитке рядом с кроватью, а на кухне, как полагается. Вечно откладывать на потом нельзя, в старости все это станет цениться как… оружие в музее — пригодное, но ненужное.
Ей пока не говорил, проверял чувства. Плохо, когда женщину удерживает рядом только обещание жениться. Хотя, — если честно, тут и проверять нечего — только с ней и начал жить по-настоящему. Вся прежняя жизнь — как сплошной забор, где вблизи каждая доска различается, а оглянешься — одна серая стена, без дня, без ночи. Отпуска не в счет — вокзалы, кипарисы и рестораны сливаются в одно туманное пятно. А настоящая жизнь — это когда днем не успеваешь оглянуться, как наступает вечер, — а ночью хочется, чтобы никогда не наступило утро. Все это дала она, и больше, наверное, уже никто не даст.
— Так и не нашли причину? — спросил главмеха Марувич.
Главмех пригладил ладонью назад волосы и надел на голову потертую солдатскую шапку.
— Из группы обслуживания прикинули — вроде реле нагрузки не выдержало, задымилось. А кой черт сейчас разберет, — пока грунт из капота выбивали, такого накурочили! Слесаря-то — зелень сплошная, кто бы опытным глазом глянул, — и он посмотрел в сторону Василия.
Разговор шел о стоящем в боксе «дэте». Во время работы на полигоне у него вспыхнул мотор. От бульдозериста так и не добились ответа, где же начался пожар. Он помнил только, как пламя ударило в кабину. Он увидел, что огнетушителей нет, и побежал за кучу, пока не взорвались баки. Тогда Василию и пришлось вмешаться — он развернул «горбатого» и завалил горящий «дэт» грунтом. Мерзлый грунт от огня было оттаял, а потом на морозе схватился с бульдозером в одну глыбу. Эту глыбу доставили в ремцех и теперь ищут причину пожара.
Корреспондент приезжал именно по этому поводу — кто-то сдуру позвонил в газету о «проявленном факте героизма». А кому он нужен, такой героизм? Не сокращай начальство времени стоянок на профилактике, дай огнетушители да замени старье в моторе — машинист разве такое допустит? Чем спокойнее, без натуги работаешь, тем лучше для дела и для души — о таком героизме писать надо. А от этого, да еще который в конце месяца, одна нервотрепка. Работу-то, надо планировать не на героев, а на простых смертных, которых большинство. Как тот парень. Каждый бы перетрухнул от неожиданности да по молодости. Это они когда-то головы на морозе клали, руками бульдозеры из наледи вытаскивали. Знали, не всегда будет так, что один бульдозер на, сто машинистов приходится, вот и терпели. Те годы прошли, теперь ни из-за железа, ни из-за золота нельзя рисковать жизнью даже самого завалящего человека. Хотя и бульдозер жалко: сколько бы из него деталей в дело пошло.
— Чего там смотреть, если весь мотор перекурочен? — сказал Василий. — Да и заждались сегодня меня.
— А тебя и не зовет никто, иди домой, — сказал главмех. — Жене тоже маленько сил оставить надо. Стаканчик-то не забудь поднести, когда расписываться пойдете.
— Ну иди, раз торопишься, — сказал Марувич. — Ты со смены, отдохни, отоспись.
— Завтра гляну, — пообещал Василий, — ничего ему за ночь не сделается.
Возле конторы прииска стояли тесной толпой легковые машины, намечалось какое-то совещание. Конторы прииска и карьера находились рядом — так уж повелось. На новом месте золото моют сначала небольшими силами. Если россыпь перспективная, дело разрастается, старую контору отдают подразделению — карьеру, а рядом строят новую, приисковую. Бывает наоборот, когда поселок сокращается. В маленьком Хатыннахе, например, когда-то находилось управление почти всей Колымы. А попал под сокращение, потому что от трассы далеко стоит. Так и у людей, многое в жизни случай решает. Иной и стоящий человек, а оказался в стороне от перекрестка — его не замечает никто. Предпочтут погремушку, за то что стоит на виду и гремит громко.
Моторы в машинах ни один шофер не глушил, и от того казалось, что стояли они с задранными к небу бордовыми хвостами — выхлопы отсвечивали от стоп-сигналов. Выделялся лакированный ЗИМ директора «Уркандьи». Вот уж кому совещаний бояться не приходится — и по золоту план летом дали, и по вскрыше первыми идут. Запчастей для «горбатых» у них навалом — по спецзаказу из-за границы, что ли, получают?
Дверь в комнату пришлось открывать ключом — значит, Маша задержалась на работе.
Василий бросил в темноту ватник и побежал в одно место. На полигоне с этим делом было плохо — от мороза за отвал не спрячешься, вот до поселка терпеть и приходилось. Кстати, с Машей он и познакомился, когда простудился, а ее от месткома к подруге в больницу посылали. Она особенно не распространялась, почему одна живет. Бросил — и все. Им ведь главное «бросил», а за что, почему — уже не интересует. Может, и причина была — в жизни по всякому закручивается. Порой точно уверен — твоя правда, а когда видишь, что конец с концом не сходится, тогда и задумаешься. Но она из серьезных — техникум библиотечный закончила. А потом — о будущем заранее думает, хозяйка с дальним прицелом. Не успела к нему жить перейти, рубашек хороших купила, белья китайского, теплого — на прилавках такого не увидишь. Овощи свежие дома появились, кофе растворимый. А мебель, ковер — этого он не захотел. Пока. Это уж на материке, когда домик купят или кооператив. Обиделась она, когда он от серванта отказался. И еще два раза, когда гарнитуры детские обратно отнести велел. Ну, ничего, он терпит, и она пусть подождет.
Когда он рысцой забежал в общежитие, его схватил за рукав Плешков, электрослесарь из ремгруппы:
— Иваныч, рублишко не подбросишь? Не рассчитал до получки.
— Что-то ты каждый месяц не рассчитываешь. Меньше на книжку класть надо, — сказал Василий, отдавая бумажку позамусоленнее.
— Айда к нам, Серега сегодня отвальную дает!
— Чего не летом?
— Кто ж его в самый промывочный сезон отпустит? Летом его на промывку ставят.
Значит, не уважают, отметил Василий. Кого уважают, тому летом отпуск дают, хоть и со скрипом. А отвальная — обычай хороший. Не в том дело, что с отпускных тысяч пары сотен не жалко. Просто дружба здесь, на Севере, особая. Сегодня он тебя из наледи вытащил, а завтра ты его по увалам искать поедешь — вот Колыма обоих и подружила. Перед отпуском все вспоминается — и как в болоте вместе завязли, и как морозной ночью в моторе голыми руками ковырялись. Ты на жаркий песочек едешь, а они здесь, на вечной мерзлоте, остаются, — вот и хочется уважить всех как следует, по русскому обычаю.
У Сереги в комнате дым стоял, хоть портянки на него клади и суши. Глаза у него уже были кучерявые, но Василия он разглядел.
— Старая гвардия о нас вспомнила! Прими-ка с морозца, инициатор…
Василий отхлебнул немного из протянутого стакана — чтобы не обидеть — и закусил селедкой. Пока Маша не пришла, он хотел посидеть. Совсем перестал заходить к дружкам, а сколько вместе полигонов вскрыто! Был случай, и крепко выручил его Серега. После дождя однажды разлился Холодный — колымские дожди не шутка, здесь вся вода с сопок сразу собирается в одном ручье. Затопило долину, и он остался на том берегу без еды, без папирос. Сейчас просто — сбросили с вертолета мешок или трап спустили. А тогда самая мощная техника была — трактор «семьдесятпятка», и отвечали за него головой. Серега один отважился — вода у него через пол в кабине хлещет, а он знай на газа жмет. Доставил что надо, потом вместе неделю ждали, пока вода спадет. «Сложный Серега человек, — подумал Василий. — В заиленный ручей ему легче броситься, чем водочку пить перестать. Видно, один на один с собой труднее подвиги свершать, ч