— Не тогда, когда оно ставит крест на моем спасении. Вы ведь растоптали мою жизнь, разрушили дом, сломали карьеру и пустили по ветру все то, что я в поте лица строил долго и терпеливо. В одночасье мои мечты рухнули, словно карточный домик. Все, что я имел, исчезло без следа. Р-раз — и нету! Только ветер гуляет… Я все потерял — ни за что ни про что. Вы подумали о том, каково мне, когда прыгали от радости, узнав, что женщина, в которой я души не чаял, взорвала себя в ресторане, набитом детьми под завязку — как ее одежда взрывчаткой? А ты хочешь меня убедить, что я должен почитать себя счастливейшим из мужчин, раз моя жена — героиня, раз она отдала свою жизнь, комфорт, который ее окружал, мою любовь, даже не поговорив со мной, даже не приготовив меня к худшему? Как я выглядел, отказываясь верить тому, о чем знали все вокруг? Как рогоносец! Как жалкий рогоносец — вот как! Я же себя на посмешище выставил! Ни дать ни взять муж, которого жена обманывает направо и налево, а он из кожи вон лезет, чтобы она жила, ни в чем не зная отказа.
— По-моему, ты не с тем человеком говоришь. Я к этой истории не имею ни малейшего отношения. Я был не в курсе планов Сихем. Мне и во сне не могло присниться, что она на такое способна.
— Ты же сказал, что гордишься ею?
— А что еще я мог сказать? Я же понятия не имел, что ты ни о чем не знаешь.
— Думаешь, если бы мне хоть что-то было известно о ее намерениях, я бы позволил ей так отличиться?
— Правда не знаю, Амин. Прости, если… если я… что-то ничего не соображаю. Я… Не знаю я, что тебе сказать.
— Тогда уж молчи. Хоть глупостей не наговоришь.
10
Он мне на нервы действует, этот Ясер. ЖалкЯ\ий, потерянный, втянул шею в обтерханный воротник, словно ждет, что ему сейчас небо на голову свалится; чтобы не встречаться со мной глазами, делает вид, что внимательно смотрит на дорогу. Это точно, я не там ищу. Ясер не из тех, на кого можно рассчитывать в трудную минуту — куда уж там втягивать его в подготовку массового убийства. Ему пошел шестой десяток, и он просто идиот с гноящимися глазами и запавшим ртом, который забьется в истерике, стоит мне брови сдвинуть. Он говорит, что ничего не знает про теракт, и это правда. Ясер ни за что не пойдет на риск. Не припомню, чтобы он когда-нибудь возмущался или спешил кому-то на помощь. Скорее наоборот, юркнет в свою нору и будет там сидеть, пока все не рассосется, а засвечиваться с каким-нибудь протестом — это извините. Клинический страх перед полицейскими и слепое подчинение власти превратили его жизнь в простейшую форму выживания: он вкалывает, как каторжный, чтобы концы с концами свести, и радуется каждому куску хлеба, считая, что вырвал его у злодейки-судьбы. Видя, как он съежился за рулем, вобрав голову в плечи, опустив лицо и проклиная себя за то, что попался мне под руку, я понимаю, сколь безумна моя затея. Но как иначе унять пламя, пожирающее меня изнутри? Как мне смотреть на себя в зеркало, ведь мое самолюбие разодрано в клочья, а сомнение, даже утыкаясь в свершившийся факт, все равно не оставляет меня в покое? С тех самых пор, как капитан Моше отпустил меня на все четыре стороны, перед моим мысленным взором стоит улыбка Сихем. Она была так нежна, так растворена во мне; она припадала к моим губам, словно жаждущий — к источнику, когда, прижав ее к себе в нашем саду, я рассказывал, какие прекрасные дни у нас впереди, и строил ради нее грандиозные планы. Я все еще чувствую, как ее пальцы сплетаются с моими — так самозабвенно, так уверенно, что наша слитность кажется нерушимой. Ее вера в наше лучезарное будущее была тверже алмаза, и всякий раз, когда мои силы иссякали, она животворила своим дыханием мой труд. Мы были так счастливы, мы так доверяли друг другу. Силой какого колдовства крепость, возведенная мною вокруг нее, рухнула, словно замок из песка, подмытый волнами? Как жить дальше, если я бесконечно верил клятве, которая считается священной, — и оказалось, что она заслуживает веры не в большей степени, чем обещания какого-нибудь доморощенного эскулапа? У меня нет ответа, потому я и приехал в Вифлеем искушать дьявола, самоубийца — теперь моя очередь — нагой и безутешный.
Ясер объясняет, что грузовик надо оставить в авторемонтной мастерской: по улице, что ведет к его дому, не проедешь. Он приободрился, сказав наконец что-то толковое. Я не возражаю: пусть пристраивает свою развалюху куда хочет. Приняв решение, он устремляется вперед по многолюдной улице, словно с него сняли невыносимо тяжкий груз. Мы проносимся по бестолково суетящемуся кварталу и оказываемся на пыльной эспланаде, где продавец мяса для шашлыков усердно сгоняет мух со своего товара. Авторемонт одной стороной выходит на какую-то богом забытую улочку, напротив — двор, заваленный сломанными ящиками и битым стеклом. Ясер дважды нажимает на клаксон и долго ждет, когда загремят засовы. Со скрипом отъезжает в сторону створка ворот ядовито-голубого цвета. Ясер маневрирует на месте, направляя морду грузовика в нечто вроде двора, и ловко проскальзывает между остовом карликового подъемного крана и разбитым внедорожником. Седой сторож в расстегнутой до пупа рубахе лениво машет нам в знак приветствия и возвращается к своим занятиям.
— Тут раньше был склад, но им давно не пользовались, — рассказывает Ясер, чтобы сменить тему. — Мой сын Адель купил его, чтобы как-то прокормиться. Хотел вложить деньги в ремонт автомобилей. Но люди здесь уж очень себе на уме, да к тому же им плевать, в каком состоянии их машины, так что из затеи этой ничего не вышло. Адель много денег потерял. Думает попробовать что-нибудь еще, а пока что переделал склад в гараж для жителей этого квартала.
По гаражу разбросано с полдюжины машин. Некоторые здесь уже давным-давно: колеса проржавели, лобовые стекла разбиты. Мое внимание привлекает большой мощный автомобиль, который стоит немного поодаль, под навесом. Это «мерседес» старой модели, кремового цвета, наполовину прикрытый чехлом.
— Это машина Аделя, — гордо сообщает Ясер, проследив за моим взглядом.
— Когда он ее купил?
— Уже не помню.
— А почему она стоит на башмаке? Коллекционная, что ли?
— Нет, но кроме Аделя ее никто не берет.
В голове у меня наплывают друг на друга два голоса. Сначала я слышу капитана Моше: "Водитель автобуса Тель-Авив — Назарет сказал, что ваша жена села в кремовый «мерседес» старой модели" — а его перебивает Навеед Ронен: "У моего тестя точно такой же".
— А где он, твой Адель?
— Да ты же знаешь, как они живут, эти деловые люди. Сегодня здесь, завтра там — гоняются за удачей.
Лицо Ясера снова смялось, пошло морщинами.
В Тель-Авиве мне редко случается принимать родственников, но Адель ко мне заезжал постоянно. Молодой, энергичный, он во что бы то ни стало хотел преуспеть. Ему и семнадцати не было, когда он предложил мне на паях начать какое-то дело в сфере телефонии. Я вежливо уклонился; через некоторое время он появился с новым проектом: хотел заниматься поставкой автомобильных запчастей. С великим трудом я втолковал ему, что я хирург и никакого другого призвания не имею. В ту пору он заглядывал ко мне всякий раз, когда бывал в Тель-Авиве. Это был отличный веселый парень, Сихем легко к нему привыкла. Он мечтал основать предприятие в Бейруте и оттуда начать завоевание арабского рынка, прежде всего в государствах Персидского залива. Но вот уже больше года я его не видел.
— Когда Сихем к тебе заезжала, Адель был с ней?
Ясер нервно потирает нос.
— Не знаю. Когда она приехала, я был в мечети, на пятничной молитве. Дома оставался только мой внук Иссам; его она и застала.
— Ты говорил, она даже от чая отказалась.
— Это просто выражение такое.
— А что Адель?
— Не знаю.
— А Иссам знает?
— Я его не спрашивал.
— Иссам знает мою жену в лицо?
— Думаю, да.
— С каких же это пор? Сихем в Вифлееме никогда не бывала, а ко мне ни ты, ни Лейла, ни твой внук не приезжали.
Ясер сбился, запутался; в движениях его рук тоже чувствуется неуверенность.
— Поедем домой, Амин. Там все и обсудим, только сначала выпьем чаю, передохнем.
Дома все еще больше усложняется. Лейла лежит в постели, вокруг суетится соседка. Пульс у нее слабый. Я предлагаю отвезти ее в ближайшую поликлинику. Ясер отказывается, говоря, что моей сестре уже назначили лечение и что таблетки, которые она горстями глотает каждый день, как раз и довели ее до такого состояния. Через некоторое время Лейла засыпает, и я говорю, что в любом случае хочу увидеться с Иссамом.
— Ладно, — нехотя отвечает Ясер, — сейчас схожу за ним. Он живет в двух кварталах отсюда.
Минут через двадцать Ясер возвращается; с ним мальчик с желтоватым цветом лица.
— Он нездоров, — предупреждает меня Ясер.
— Значит, не надо было его сюда вести.
— Все так далеко зашло… — бурчит он раздраженно.
Иссам мало что может рассказать. Дед явно прочел ему целую лекцию, прежде чем допустить до беседы со мной. По его словам, Сихем была одна. Она попросила бумагу и ручку, хотела что-то написать. Иссам вырвал листок из своей тетрадки. Закончив, Сихем протянула ему конверт и велела сбегать на почту, что он и сделал. Выходя, Иссам заметил на углу какого-то мужчину. Лица его он не запомнил, но человек был не местный. Когда он вернулся с почты, Сихем уже не было и мужчина исчез.
— Ты был один дома?
— Да. Бабушка была в Эн-Керем, у тети. Дедушка в мечети. А я делал уроки и присматривал за домом.
— Ты знал Сихем?
— Я видел ее фотографии в альбоме у Аделя.
— И сразу ее узнал?
— Нет. Но я вспомнил, когда она себя назвала. Она хотела видеть не кого-то конкретно, а просто написать письмо и уйти.
— Какая она была?
— Красивая.
— Я не об этом. Она торопилась, выглядела как-то необычно?
Иссам думает.
— Она выглядела нормально.
— И все?
Иссам вопросительно смотрит на деда и молчит. Я живо поворачиваюсь к Ясеру и говорю резко: