— А если не смогу? — спросил я. Джейк развел руками.
— Тогда они найдут для этого кого-нибудь другого.
Я ощутил слабый, предостерегающий укол страха.
— Но ведь без моего согласия они не могут так поступить?
— Боюсь, могут, — ответил Джейк, поворачивая кресло, чтобы открыть ящик стола, и избегая при этом моего взгляда. — Я посмотрел в первоначальном контракте. — Он достал из ящика папку и передал ее мне: — Пункт четырнадцатый.
Контракт на первый блок серий был составлен давно, когда я был безвестным сценаристом, не имевшим особого веса. Пункт четырнадцатый гласил, что если меня попросят написать дальнейшие блоки, основываясь на тех же персонажах, а я откажусь, они имеют право нанять для этого других сценаристов, платя мне символические отчисления за оригинальную концепцию. Не помню, чтобы в то время я всерьез задумался над этим пунктом, но не удивляюсь, что согласился на него. Еще несколько блоков программы были тогда пределом моих мечтаний, и мысль о том, что я могу не захотеть писать их, показалась бы мне абсурдной. Но в пункте говорилось не о втором блоке, а вообще о «блоках», в неопределенном количестве. Фактически я отказывался от авторского права на сюжет и персонажей. Я упрекнул Джейка в том, что он не разглядел опасности и не изменил этот пункт в последующих контрактах. Он сказал, что, по его мнению, «Хартленд» на это все равно бы не пошел. Я не согласился. Думаю, мы могли бы выкрутить им руки между вторым и третьим блоком, они так жаждали сотрудничества. И даже сейчас я не верю, что они отдадут всю программу другому сценаристу или сценаристам. Это мое дитя. Это я. Никто другой не справится с этой работой лучше меня.
Или справится?
Опасный ход мысли, чреватый потерей самоуважения. В любом случае мне лучше остановиться, а то я пропущу и 5.40.
Пятница, 26 фев., 8 вечера. Сегодня утром позвонил Джейк и сказал, что получил от Олли Силвера послание, которое «лишь резюмирует, во избежание любых недоразумений, основные пункты нашей с Пузаном беседы в прошедшее воскресенье». Это письмо приводит в действие четырнадцатый пункт, что означает — у меня двенадцать недель, чтобы решиться, вывести Присциллу из сценария самому или позволить сделать это кому-то другому.
Ароматерапия сегодня днем с Дадли. Дадли Нейл-Хатчинсон, если полностью. Он немного смахивает на хиппи Литтона Стрэчи — высокий, тщедушный, с длинной густой курчавой бородой, которая словно приросла к его большим круглым очкам в стальной оправе. Он носит джинсы, парусиновые туфли на толстой каучуковой подошве, рубашки с набивным этническим рисунком и жилеты из оксфамовских магазинов. Бороду он засовывает в вырез жилета, чтобы не щекотала пациентов во время массажа. Принимает он у себя — квартира с тремя спальнями в современном коттедже на две семьи, рядом — аэропорт. Окна с тройными стеклами для защита от шума взлетающих и садящихся самолетов. Иногда, лежа ничком на массажном столе, чувствуешь, как над тобой проплывает тень, и если успеешь быстро поднять глаза, то увидишь огромный самолет, беззвучно скользящий над крышами так близко, что можно разглядеть белые лица пассажиров в иллюминаторах. Поначалу это очень пугает. Два утра в неделю Дадли принимает в Клинике здоровья, но я предпочитаю приезжать к нему домой, не хочу, чтобы мисс By узнала, что я прибегаю и к акупунктуре, и к ароматерапии. Она столь чувствительна, что может посчитать это проявлением недоверия к ее способностям. Я так и представляю себе, как сталкиваюсь с ней в дверях, выходя после сеанса от Дадли, и вижу обиженный взгляд ее темно-карих глаз, полный невысказанного упрека. Мисс By не знает и про Александру. Александра знает о мисс By, но не знает о Дадли. Я не сказал ей не потому, что она могла бы воспринять это как угрозу себе, скорее, она разочаровалась бы во мне. Она уважает иглоукалывание, но не думаю, чтобы это распространялось и на ароматерапию.
Вывела меня на нее Джун Мейфилд. Она работает в «Хартленде» гримером и во время записей «Соседей» сидит за кулисами, готовая в случае необходимости метнуться на площадку и подправить прическу Дебби или попудрить носы актерам, если они начнут у них блестеть в свете ламп. Как-то раз я болтал с ней в столовой, и она сказала, что ароматерапия изменила ее жизнь, излечив от мигреней, которые годами отравляли ей существование. Она дала мне визитку Дадли, и я решил попробовать. Я как раз оставил йогу из-за Патологии Неизвестного Происхождения, поэтому в моем терапевтическом расписании образовалось окно. Раз в Две недели я ходил к мисс Флинн, семидесятипятилетней даме с необыкновенно подвижными суставами, которая обучает пранаяма-йоге. Тут не надо стоять часами на голове или завязываться в узлы, которые можно развязать только в отделении «скорой помощи». В основном она занимается дыханием и расслаблением, но позу лотоса или хотя бы полулотоса выполнять полагалось, чего, по мнению мисс Флинн, мне, пока болит колено, делать не стоило, поэтому я это бросил. Честно говоря, я все равно не слишком преуспевал в йоге. Мне так и не удалось уловить ту «ускользающую секунду», которая является едва ли не главной частью занятий, когда вы должны очистить свой мозг и вообще ни о чем не думать. Мисс Флинн пыталась научить меня мысленной процедуре, с помощью которой вы очищаете свой мозг сначала от мыслей о работе, затем от мыслей о семье и друзьях, затем от мыслей о себе. Дальше первой ступени я так никогда и не продвинулся. Как только я произносил про себя слово «работа», в голове у меня начинали крутиться мысли о поправках к сценарию, проблемах с подбором актеров и количестве зрителей. Я начал дергаться по поводу работы, чего раньше у меня никогда не было.
С ароматерапией легче. Вы просто лежите, и вас массируют с так называемыми эфирными маслами. Стоящая за этим теория проста — возможно, даже слишком проста. Дадли разъяснил ее мне во время нашего первого сеанса.
— Если вы ушиблись, какова ваша инстинктивная реакция? Вы трете ушибленное место, верно?
Я спросил, как потереть мозги.
Он ответил:
— А вот тут-то и вступают эфирные масла.
Ароматерапевты считают, что, проникая через кожу, масла попадают в кровоток и таким образом воздействуют на мозг. А также, что вдыхание определенных ароматов оказывает стимулирующее или успокаивающее действие на нервную систему, в зависимости от того, какое масло вы используете. В ароматерапии есть возбуждающие и успокаивающие средства, свои «высокие ноты» и «басы», как они их называют. По словам Дадли, это очень древняя форма медицины, ее применяли в Китае и Египте тысячелетия назад. Но, как и все остальное, сегодня она компьютеризирована. Придя к Дадли, я перечисляю свои симптомы, он вносит их в лично им разработанную программу для ароматерапии, которая называется «ФУ» (допустим, я это придумал, название файла «АТП»), нажимает на клавишу, и компьютер выдает список рекомендуемых масел — можжевельник, жасмин, мята, да все что угодно. Затем Дадли дает мне их понюхать и составляет смесь из тех, что понравились мне больше всего, используя в качестве «масла-носителя» растительное масло.
Дадли, в отличие от мисс By, я могу сказать о сексе, поэтому, когда он спросил меня о самочувствии с нашей прошлой встречи, я упомянул о проблеме с эякуляцией. Он сказал, что способность осуществлять половой акт без эякуляции высоко ценилась восточными мистиками. Я ответил — да на здоровье. Дадли несколько секунд постучал немного по клавишам компьютера и предложил мне бергамот, иланг-иланг и розовое масло.
— Разве в прошлый раз ты не давал мне розу от депрессии? — с ноткой подозрения в голосе спросил я.
— Это очень многофункциональное масло, — вежливо ответил Дадли. — Его применяют как при депрессии, так и при импотенции и фригидности. При скорби и менопаузе.
Я спросил, входит ли сюда менопауза у мужчин, и он засмеялся, но ничего не ответил.
Суббота, 27 фев. Что ж, помогло до известной степени. Вчера вечером мы занимались любовью, и я кончил. Не думаю, что и Салли кончила, но она и так была не настроена и, казалось, удивилась, когда я предложил ей заняться сексом. Не буду утверждать, что у меня земля закачалась под ногами, но эякуляция по крайней мере была. Значит, испытанное розовое масло не подвело в том, что касается импотенции. Но не в отношении депрессии, скорби и мужской менопаузы. Я проснулся в 3.05 — мысли в мозгу вращались, как бетон в бетономешалке, и тревоги походили на острую щебенку в общей серой массе Страха. Оставшиеся несколько часов я провел в полудреме, то словно куда-то проваливаясь, то снова пробуждаясь с ускользающим ощущением, что мне снился сон и я не в состоянии его вспомнить. Мои сны, как серебристые рыбки: я ловлю их за хвост, но они выскальзывают из рук и, извиваясь, уходят в темную глубину. Я просыпаюсь, хватая ртом воздух, с колотящимся сердцем, как поднявшийся на поверхность ныряльщик. В конце концов я проглотил снотворное и погрузился в тяжелый сон без сновидений, от которого очнулся в пустой постели в девять тридцать, мрачный, с пересохшим ртом.
Салли оставила записку, что уехала в Сенсбери. У меня тоже оставались кое-какие дела, и я отправился на Хай-стрит. Стоя в очереди на почте и мучась нетерпением, я вдруг услышал у своего плеча женский голос:
— Совсем невмоготу?
Я обернулся, думая, что она обращается ко мне, но это мать разговаривала с маленьким мальчиком.
— Может, подождешь до дома? — спросила она. Малыш с несчастным видом покачал головой и свел коленки.
Позднее. А мне давно уже все невмоготу настолько, что я даже снова заглянул в старика Кьеркегора, и на этот раз мне повезло больше. Я пролистал «Или — или», потому что меня заинтриговало название. Два толстенных тома, очень беспорядочно написанные, жуткая мешанина из эссе, рассказов, писем и т. п. от лица двух вымышленных персонажей, А. и Б., изданная третьим, по имени Виктор Эремит, — видимо, все это псевдонимы Кьеркегора. Мое внимание особенно привлек короткий фрагмент в первом томе, который назывался «Самый несчастный человек». Читая его, я испытывал то же самое, ч