и бюджете, выход есть всегда… если хорошенько подумать. Беда в том, что большинство людей слишком ленивы, черт бы их побрал, чтобы приложить к чему-то хоть малейшее усилие. Только они называют это цельностью. Пузан сказал, что скорее готов положить конец сериалу, чем пойти на компромисс в вопросе цельности характеров своих героев. Ты когда-нибудь слышал подобную чушь? Мы же о ситкоме говорим, а не об Ибсене, черт возьми. Боюсь, у него развилась мания величия, и последнее ее проявление — он хочет написать… Ну, в общем, мы, по счастью, обнаружили, что по условиям контракта, если Пузан откажется написать новый блок, мы можем нанять вместо него другого сценариста. Да. Разумеется, мы не хотим. Мы бы предпочли, чтобы Пузан сам переписал последние серии. Да пошло это его моральное право куда подальше, Джордж! Суть в том, что никто лучше Пузана его работу не сделает, ему нужно только немножко постараться. Да, в настоящий момент мы в тупике. У него пять недель, чтобы предложить приемлемую идею, как вывести Дебби из шоу, или мы берем другого. Не знаю, у меня надежды мало. В последнее время он живет словно в другом мире. По уши в дерьме с личной жизнью. Ты знаешь, что от него ушла жена? Да. Впервые я об этом узнал, когда он однажды вечером очень поздно позвонил мне домой. Я даже подумал, что он слегка навеселе — тяжело так дышал, делал долгие паузы между словами. И сказал, что у него есть идея, как убрать Дебби из шоу.
— Предположим, — сказал он, — предположим, что Присцилла просто бросила Эдварда, неожиданно. Представь, что она просто говорит ему в последней серии, что больше не хочет быть его женой. Нет никакого другого мужчины. Просто она его разлюбила. Мало того, он ей даже неприятен. Она говорит, что жить с ним — все равно что жить с зомби. Поэтому она решила его оставить.
Я ему ответил:
— Не смеши меня, Пузан. Должен быть более убедительный мотив. Никто этому не поверит.
Он спросил:
— Ты думаешь? — и повесил трубку.
А потом я узнаю, что его бросила жена. Ты видел ту статейку в «Паблик интерест»? Так в том-то все и дело. Другого мужчины не было. Тот парень оказался голубым. Похоже, что жена бросила Пузана именно так, как он сказал: просто не хотела больше оставаться его женой. Он очень тяжело это воспринял. Конечно, это кого угодно подкосит. Выпьешь еще? Того же самого? А что это было, клубное красное? О, «Сент-Эмильон», верно. Хорошее? Нет-нет, закажи себе еще «Сент-Эмильона», Джордж Я в винах ничего не смыслю и никогда на это не претендовал. Маленький бокал или большой? Я, пожалуй, возьму полпинты, мне еще сегодня работать. О, отлично. Я возьму себе пирог, а ты? С курицей и грибами, хорошо.
Ну вот. Большой бокал «Сент-Эмильона». Нам крикнут, когда пироги будут готовы. Мы девятнадцатые. На днях я был в одном пабе, так там вместо номерков выдают игральные карты. Девушка за стойкой провозглашает: «Дама червей» или «Десятка пик» и так далее. Я еще отметил про себя, как умно придумали. Я всегда теряю эти номерки и забываю свой номер — такая морока. Кстати, твой пирог стоил один двадцать пять. О, спасибо. Вот вся мелочь, что у меня есть, и я буду тебе должен десять пенни, хорошо? Твое здоровье. Ну так вот, он договорился со мной о встрече сегодня на утро. Я подумал, может, его осенила блестящая идея, как избавиться от роли Дебби, но ничего подобного. Вместо этого выяснилось, что он хочет попробовать себя в чистой драме. Да. Уму непостижимо, Джордж Он хочет сделать сериал про одного типа по имени Киккигард. А, вот так, значит, произносится? Стало быть, ты о нем слышал? Да, точно, датский философ. И что еще ты про него знаешь? Ну, я даже и этого не знал, пока Пузан не рассказал. Я был ошеломлен, что он а) заинтересовался подобной темой и б) думал, будто ею заинтересуемся мы. Я внятно так у него спросил:
— Ты хочешь, чтобы «Хартленд телевижн» сняла драматический сериал про датского философа?
Предложи он сериал про датское печенье, это не прозвучало бы столь дико. Он лишь кивнул. Я еле удержался, чтобы не расхохотаться ему в лицо. С авторами комедий такое случается. Со временем им начинают лезть в голову разные идеи не по чину. То они хотят работать без зрителей в студии, то писать о социальных проблемах. На прошлой неделе у Пузана в сценарии был пассаж насчет абортов. Я тебя спрашиваю — аборт в ситкоме! Сценаристов надо осаживать, если не удается отделаться шуткой. Я все еще надеюсь, что Пузан одумается насчет «Соседей», поэтому попытался как-то разрулить ситуацию. Я сказал:
— О'кей, Пузан, выкладывай. Что там за история?
Ну так там и истории-то никакой нет. Этот, как его,
Кьеркегор, был сыном богатого купца в Копенгагене, время — Викторианская эпоха, самое начало. Старик был суровым, страдающим комплексом вины мерзавцем и детей своих воспитывал соответственно. Они были ярыми протестантами. Еще в юности у Кьеркегора немного поехала крыша.
— Есть сведения, что он как-то раз побывал в публичном доме, — объяснил Пузан.
— Как-то раз? — спросил я.
— Он очень винил себя за это, — сказал Пузан. — Скорей всего, тот сексуальный опыт оказался у него единственным. Позднее он обручился с девушкой по имени Регина, но разорвал помолвку.
— Почему? — спросил я.
— Посчитал, что они не будут счастливы, — ответил Пузан. — Он страдал от тяжелых депрессий, как и его отец.
— Я так понимаю, что это не комедийный сериал, Пузан? — уточнил я.
— Нет, — даже не улыбнулся он. — Это очень печальная история. После разрыва — причины никто так и не понял — Кьеркегор на какое-то время уехал в Берлин и написал книгу, которая называется «Или — или». Потом вернулся в Копенгаген, втайне надеясь на примирение с Региной, но узнал, что она обручилась с другим.
Тут он умолк и посмотрел на меня так горестно, словно это была величайшая трагедия в истории человечества.
— Понятно, — проговорил я, выдержав паузу. — А что он делал потом?
— Написал много книг, — ответил Пузан. — Он мог принять сан священника, но не захотел делать карьеру на религии. По счастью, от отца ему досталось значительное состояние.
— Похоже, это единственное его достижение, — заметил я.
Что, она сказала — девятнадцатый, Джордж? Здесь, моя милая, мы девятнадцатые. Один с говядиной и почками и один с курицей и грибами, точно. Отлично. Спасибо. Очень быстро. Конечно, в микроволновке. Кусай осторожно, этими пирогами весь язык обжечь можно. Внутри они горячее, чем кажется. М-м, неплохо. А твой как? Отлично. Так Пузан Пассмор, да. Я спросил, был ли Кьеркегор признан при жизни.
— Нет, — ответил Пузан. — Его книги считали странными и туманными. Он опередил свое время. Он основоположник экзистенциализма. Выступил против всеобъемлющего идеализма Гегеля.
— На первый взгляд, Пузан, это не тянет на материал в прайм-тайм на коммерческом телевидении, — сказал я.
— Книги — это так, между прочим, — стал объяснять он. — Основной упор будет на любовь Кьеркегора к Регине. Он так и не смог ее забыть, даже когда она вышла за другого.
— Что у них было? Они сошлись? — поинтересовался я. Своим предположением я его здорово шокировал.
— Нет-нет, он лишь видел ее в Копенгагене — в те годы это был маленький город, — но никогда с ней не заговаривал. Только раз они столкнулись в церкви, и ему показалось, что она сейчас что-то скажет, но она промолчала, он тоже. Это была бы потрясающая сцена, — сказал он. — Потрясающие эмоции, без единого слова. Только крупные планы. И разумеется, музыка.
Очевидно, в этот момент они были близки как никогда больше. Кьеркегор попросил у ее мужа разрешения писать ей, но тот отказал.
— Но он любил ее всю жизнь, — сказал Пузан. — И все завещал ей, хотя после смерти от его состояния уже мало что осталось.
Я спросил, от чего он умер.
— От легочной инфекции, — ответил Пассмор. — Но по моему мнению, на самом деле от разбитого сердца. Он утратил вкус к жизни. По сути, никто его страданий не понимал. Когда он лежал на смертном одре, его дядя сказал ему, что ничего особенного с ним не происходит, надо перестать сутулиться — и все пройдет. Ему было всего сорок восемь, когда он умер.
Я спросил, чем еще занимался этот тип, помимо сочинительства. Ответ последовал — ничем особенным, ну, еще ездил в деревню. Я спросил:
— И где же здесь интрига, Пузан? Где саспенс?
Он ошарашенно на меня посмотрел и ответил, что это не триллер.
— Но ведь нужно, чтобы твоему герою что-то угрожало, — напомнил я.
— Ну, одно время сатирические журналы нападали на него, — выдал Пузан. — Это его очень ранило. Они потешались над его брюками.
— Над его брюками? — переспросил я.
Знаешь, Джордж, честное слово, мне с трудом удавалось сохранять серьезность во время нашего разговора.
— Да, они печатали карикатуры, в которых изображали его в брюках со штанинами разной длины.
И вот, как только он произнес «карикатуры», я вспомнил ту, из «Паблик интерест», и все разом встало на место. Да, ты все верно понял. У этого парня образовался странный пунктик — он отождествляет себя с Кьеркегором. Все из-за проблем в семье. Но я и виду не подал. Только кратенько резюмировал то, что он мне тут наплел.
— О'кей, Пузан, давай посмотрим, правильно ли я тебя понял, — предложил я. — У нас есть датский философ из девятнадцатого века, он обручается с девицей по имени Регина, потом разрывает помолвку по никому не понятным причинам, она выходит за другого, они больше никогда друг с другом не разговаривают, он живет еще двадцать с чем-то лет, сочиняя книги, которые никто не понимает, потом умирает, а сто лет спустя его восхваляют как родоначальника экзистенциализма. Ты всерьез думаешь, что это материал для ТВ-сериала?
Он немного подумал и ответил:
— Возможно, лучше было бы снять одну серию.
— Гораздо лучше, — согласился я. — Но это уже не моя сфера. Об этом тебе лучше поговорить с Алеком Вузнэмом.
Думаю, что поступил достаточно умно, отправив его надоедать с Кьеркегором к Алеку. Нет, разумеется, Алек на это не пойдет, можешь мне поверить! Но поводит Пузана за нос, если я попрошу. Предложит написать сценарий, устроит встречу с руководством Четвертого канала, короче, сделает вид. Если мы станем потакать ему с Кьеркегором, очень даже может быть, что у него лучше пойдут дела с ролью Дебби в «Соседях». Нет, у него нет ре