– А вот давайте выпьем за то, чтобы Делькины пророчества в этот раз не сбылись, а?
– Да я была бы рада, чтобы они не сбылись, но только вот шансов нет, – я докурила и вернулась за стол, повертела бокал в пальцах.
Оксана залпом выпила вино, каким-то мужским жестом вытерла ладонью губы и накинулась на отбивную, всем видом давая мне понять, что сегодня любые мои колкости пролетят мимо.
Интересно… обычно она довольно остро реагировала на любое саркастическое высказывание в свой адрес, а сегодня, значит, что-то случилось. Что-то, что дает ей уверенность в себе.
Матвей осторожно под столом наступил мне на ногу, но я убрала ступню и выразительно на него глянула.
Мажаров только головой покачал – он давно привык к нашему с подругой стилю общения и к тому, что Оксана, если ей нужно, свободно пропускает любые мои замечания мимо ушей, не обижаясь. Знал он и то, что в любой сложной ситуации я немедленно брошусь помогать ей, чего бы мне это ни стоило.
– И что же Сева? Просто собрал вещи и ушел? – спросил Матвей, и Оксанка кивнула.
– Ага. Даже записки не оставил. Зато оставил на холодильнике под магнитом тридцать тысяч.
Я закрыла лицо рукой. Бедный Севка… даже уходя от нее, он проявлял заботу, понимая, что денег Оксане взять неоткуда, так пусть хоть на первое время будут.
– Ты сама-то понимаешь, какой надо быть дурой, чтобы потерять такого мужика, как Севка? – спросила я, не отнимая руки, и услышала, как Оксана фыркает.
– Даже не начинай! Какой толк в мужике, который чуть что, сразу сбегает?
– Чуть что?! Чуть что, говоришь?! – тут я не выдержала, мне ужасно захотелось стукнуть подругу чем-нибудь тяжелым, чтобы выбить из ее головы несусветную чушь, которую она сейчас произнесла. – А ничего, что это самое, как ты изящно выражаешься, «чуть что», в нормальных семьях называется изменой, а? И Севка тебя прощал! Всякий раз прощал и потом еще помогал из депрессии выбраться! Вместо того, чтобы насовсем от тебя уйти! Да, я сама как-то уговаривала его простить тебя – сама, потому что тебя жалела, а надо было жалеть Севку! И сказать – гони ее от себя!
– Деля, успокойся, – Матвей взял меня за руку, сжал. – Это не твое дело, они разберутся сами.
– Конечно! Моим это дело станет ровно в тот момент, когда мадам Владыкину в очередной раз кинет кто-нибудь! Вот тогда это будет мое дело, потому что как же? Кто же все это должен будет разгребать?!
– Ты закончила кипеть? – невинным голоском спросила Оксана, аккуратно отодвигая от себя пустую тарелку. – Так вот успокойся, в этот раз никто тебя ничего разгребать не попросит. Арсик новый сериал собирается запускать, я там одна из авторов сценария. Денег под это дело ему один из федеральных каналов выделил, там такая сумма, что можно всю твою клинику заново отремонтировать и обставить – от мебели до оборудования. Тебе ведь понятнее в клиниках доходы измерять, да?
– Дура… прости, господи, какая же ты дура, Оксанка… Ты хотя бы договор подпиши сначала – гонорары уже тратишь.
– Ничего, в этот раз не сорвется. Колпаков разводится.
А, ну тогда все понятно… Услышав о грядущем разводе гения режиссуры, Оксанка тут же, по привычке, построила далеко идущие планы с матримониальными притязаниями, не понимая одного – конкретно на ней Колпаков не женится никогда, хоть и пообещает, конечно. Он не так глуп и отлично знает, за какую веревочку можно дергать Владыкину, чтобы она работала, не рыпалась и даже денег не попросила. Удивительно только, почему, обжигаясь раз за разом, она сама этого не видит?
– Если ты сейчас произнесешь фразу про грабли, я в тебя тарелку брошу, – предупредила Оксанка, по моему лицу прочитав, что именно я собираюсь сказать. – Тут никаких граблей нет.
– Граблей, дорогая, нет там, где их убрали. Но это не твой случай, ты-то свои всегда с собой таскаешь.
Владыкина расхохоталась. Не знаю, почему ей было так весело – тут впору плакать. Муж ушел, в перспективе опять бесплатная работа на человека, который манипулирует ею при помощи обещаний жениться, выполнять которые никогда не станет. Впереди, как результат, очередная депрессия – а одна такая уже закончилась попыткой суицида и долгим курсом лечения у психотерапевта. И опять Оксана с глупой настырностью отвергает очевидные факты и строит очередной воздушный замок. Нет, мне не понять…
– Слушайте, супруги, а вы Новый год где встречать планируете?
О господи, только бы Мажаров в приступе человеколюбия не предложил ей присоединиться к нам, я просто не переживу…
Я очень люблю Оксану, но порой мне необходимо побыть вдали от нее как можно дольше, чтобы эту любовь не растерять…
– К маме едем, на дачу, – ответил Матвей, и я осторожно выдохнула – загородную жизнь Оксана не переносила на дух. – А у тебя какие планы?
– В Москву поеду.
– Будешь бродить под бой курантов по Красной площади? – не удержалась я.
– И не в одиночестве, между прочим.
– Ну и отлично, – прервал нашу словесную пикировку Матвей. – Вино допивать будете? – сам он не сделал ни глотка, завтра у него операционный день, меня же ждала только бумажная работа.
– Будем, – Оксана сама взяла бутылку, разлила остатки по бокалам. – Между прочим, в сериале у нас будет сниматься Регина Шелест, – сказала она, и мы с Матвеем переглянулись. – Надеюсь, такую актрису вы знаете?
– Что-то слышал, – сказал Матвей. – Но не вспомню, видел ли.
– Ой, погоди! – Оксанка схватила телефон и принялась рыться в галерее, разыскивая снимок. – Вот!
Матвей взял телефон, я придвинулась к нему. С экрана на нас смотрела та самая Регина Шелест, что готовилась сейчас к операции по пересадке кожи. Разве что тут взгляд у нее был уверенный, даже слегка нахальный, а не затравленный, как показалось мне в клинике. Такая зубастая щучка, которая может вцепиться в горло любому, кто посмеет перейти ей дорогу. Та Регина, которую видела я, не производила такого впечатления.
– И что – она дала согласие на съемки? – спросила я, возвращая телефон Оксане.
– Пока нет. Но ей должны были отослать сценарий – первые две серии, там роль на нее специально писалась, Арсик настаивал.
– И давно?
– Да пару дней назад помреж должен был уже отослать. А что?
– Да так… и когда планируете начать?
– Сразу после праздников.
Мы с Матвеем опять переглянулись – ни при каких условиях Шелест не выйдет к этому времени из клиники, и она об этом прекрасно знала. Что-то здесь не так… И, похоже, Оксана тоже не знает о том, что произошло с актрисой.
– А вот скажи… ты говоришь – роль для нее писалась. Это по каким параметрам делается? По тем ролям, что она уже сыграла, или по личным ее качествам?
Оксану, похоже, мои вопросы удивили – я никогда не интересовалась кинематографом, а уж сериалами – особенно.
– Ну, я пару раз с Шелест встречалась. Ты ведь понимаешь, что одно дело – роли, а совсем другое – что человек из себя представляет.
– То есть ты с ней знакома?
– Ну, не близко, конечно, так – пару раз кофе попили, поговорили. Арсик эти встречи и организовывал, я специально в Москву ездила.
Значит, за те полгода, что мы не общались, она готовила себе почву для очередного появления в жизни Колпакова. Она готова была мотаться в столицу – на Севины, между прочим, деньги, – чтобы только снова попасть в поле зрения режиссера, напомнить ему о себе, взращивая надежду на то, что он все-таки оценит ее и женится.
Да, возможно, Севка не был идеальным мужем, но и вот так раз за разом предавать его было непорядочно. Может, и хорошо, что он все-таки ушел…
– И как она тебе показалась?
– Деля, что-то ты сегодня подозрительно много вопросов задаешь по теме, которой не интересуешься, – заметила Оксана, и я пожала плечами.
– Лицо у нее интересное… стало любопытно, соответствует ли такое лицо внутреннему содержанию.
– Вряд ли. Она внутри какая-то… ну, не знаю… в ней злоба сочетается со страхом, с сентиментальностью, с какой-то болью, что ли… Мне кажется, она что-то скрывает о себе.
– Да? Почему ты так решила? – Меня это тоже насторожило в разговоре, и уж если Оксанка это почувствовала, то наверняка в биографии актрисы есть темные пятна.
– Не знаю. Ощущение такое. Знаешь, она о матери не любит говорить.
– Это не все любят. Может, отношения напряженные были – кто знает?
– У тебя с Майей Михайловной тоже непросто все было, но ты ведь не замыкаешься, когда тебя о ней спрашивают? Ты вон даже дневники ее расшифровала и издала книгой.
– А Шелест, значит, замыкается?
– Да. Я только спросила – похожа ли она на свою мать, а она: «Надеюсь, что нет». Выпалила и смутилась, замкнулась, перевела разговор на что-то другое. А руки, я заметила, ходуном заходили, она даже чашку с кофе нормально взять не могла. Потом, правда, справилась и успокоилась.
Краем глаза я заметила, что лицо Матвея стало хмурым, а взгляд, направленный на меня, словно говорил: «Я предупреждал тебя, что с этой дамочкой будут проблемы, вот они, похоже, и нарисовались – у нас психически нестабильная клиентка».
Я же пока большой проблемы в этом не видела, хотя, не скрою, всегда неприятно иметь клиента с сюрпризами, но с этим пусть разбирается тот, кому это по специальности положено, а именно Иващенко. До основной операции еще много времени, и Иван успеет разобраться, что же там в голове на самом деле. И пусть прямого отношения к операции это не имеет, но уж так в моей клинике заведено.
Оксанка проторчала у нас до ночи, спохватившись только в половине двенадцатого, вызвала такси и уехала, пообещав позвонить мне через пару дней по какому-то личному вопросу.
Почему-то я решила, что речь пойдет непременно об обращении в клинику – не может же она поехать на съемки не во всеоружии, а, насколько я успела заметить, у нее опять проблема с губами, да и шея нуждается в процедурах. Так что наверняка речь пойдет об этом.
– Ты о чем думаешь? – спросил муж, наблюдая за тем, как я загружаю тарелки в посудомойку и никак не могу понять, почему не закрывается.