– А? Да про Оксанку.
– А что не так с ней? По-моему, она совершенно счастлива, находится в своей привычной стихии – настроена потерпеть очередную неудачу, хоть пока и не верит в такой исход. Ничего нового.
– От нее Севка ушел – ты не слышал, что ли? А он был тем якорем, который более-менее удерживал ее в нормальном психическом состоянии – хотя бы потому, что она знала, что ей есть куда и к кому вернуться.
– И вот это мне всегда было непонятно. Как вообще можно жить в таких отношениях? Она гуляет, задрав хвост, а он сидит и варит супчики, ожидая, пока она вернется. Ты не находишь, что это… слегка странно? – Он встал, забрал у меня из рук большую тарелку, которую я никак не могла пристроить, аккуратно положил поверх остальных и закрыл дверку.
– Матвей, они всегда так жили. Такая модель отношений. Да, мне тоже непонятно… но их все устраивало до какого-то момента. А потом у Севы душевные ресурсы закончились. И я это понимаю – невозможно терпеть такое отношение вечно. Пока он любил – он прощал. Но, видимо, с каждым разом этой любви становилось все меньше, а теперь вот и совсем не осталось.
– Как по мне – он просто раскопал в себе остатки самоуважения. И любовь тут ни при чем.
– А ты думаешь, что без любви возможно так долго прожить с человеком вроде Оксаны?
– Я думаю, дорогая, что не смог бы прожить с ней двух часов. Но, к счастью, женат-то я на тебе. Все, идем спать, у меня завтра операционный день.
Бандура с вещами так и лежала посреди коридора. Вчера Ульяна, с трудом затащив ее в квартиру, не нашла в себе сил достать вещи и привести их в порядок после тренировки.
«Вот нельзя так, костюм испортится, – вяло думала она, сидя в крошечной кухне и буквально затылком ощущая загромождавшую коридор бандуру. – Денег-то нет на новый… надо было хоть кроссовки с гетрами достать, завоняются же…»
Но сил вчера не было и на это, тренировка и последовавшая за ней встреча со Стасом вымотали ее так, что Ульяна упала спать, едва успев раздеться.
Как ни странно, проснулась она раньше обычного и физически чувствовала себя хорошо, а вот в голове шумело.
Душ не исправил ситуации, и теперь Ульяна пила вторую чашку кофе, надеясь, что это поможет вернуть ясность мысли. Операций у нее сегодня не было, и, видимо, придется посвятить день посещению психолога, чтобы не нарваться на очередное напоминание об этом от Драгун.
«Почему она так настаивает на этом? – думала Ульяна, помешивая ложечкой сахар в чашке. – Такое впечатление, что психолог ей о результатах бесед докладывает, а не просто отчет пишет. И это как-то… неприятно, как будто твое белье на обозрение вывесили. Кстати, о белье…»
Она все-таки поднялась со стула и пошла в коридор, расстегнула замок бандуры и вынула из нее влажный тренировочный костюм, кроссовки, гетры и унесла в ванную, а рапиру и маску аккуратно поместила на специальную стойку в большой комнате, примостив туда же и защиту из прочного пластика, надевавшуюся под костюм для того, чтобы закрыть грудь и живот.
– Ну, можно собираться, – пробормотала она. – Приеду пораньше, посмотрю своих клиентов и попробую поговорить с психологом, раз уж избежать этого невозможно.
Дорога до клиники была уже расчищена – как раз незадолго до приезда Ульяны прошла машина, даже снег вывезли.
Это обстоятельство Ненашева отметила еще в свой первый визит сюда – никаких снежных заносов и гор счищенного с проезжей части снега на обочинах.
Складывалось впечатление, что властная рука Аделины Драгун дотягивается и до управления коммунального хозяйства города, потому дорога к клинике выглядит лучше, чем некоторые улицы в самом городе.
Предъявив пропуск, Ульяна миновала шлагбаум и повернула на парковку, где с удивлением увидела столбик с неоновой вывеской, на которой светился номер ее машины.
«Однако… – подумала она, заворачивая на парковочное место. – Вчера еще ничего не было».
В административном корпусе было еще тихо, только из-под двери ординаторской пробивался луч света – дежурный хирург уже бодрствовал.
Ульяна толкнула дверь и вошла.
Филипп Басалаев повернул голову от монитора.
– Доброе утро, Ульяна Борисовна. Рано вы…
– Доброе утро, Филипп Аркадьевич. Да, что-то не спалось, решила пораньше приехать, посмотреть своих клиентов. – Она бросила сумку на свой стол и вынула из шкафа халат – сегодня переодеваться в хирургический костюм смысла не было, потому она и поднялась из гардероба в брюках и блузке.
Однако Басалаев смотрел как-то странно, и Ульяна, чуть смутившись, спросила:
– Я что-то не так сделала?
– У нас не принято ходить к клиентам в той одежде, в которой вы из дома приехали, мы всегда переодеваемся в костюмы, даже если нет манипуляций в этот день. Таково правило.
– Я не знала, – вспыхнув до самых корней волос, пробормотала Ненашева.
– Да вы не волнуйтесь, – успокоил Филипп, поняв, что смутил ее, – времени еще полно, спуститесь в гардероб и переоденьтесь. Кроме меня, еще никого нет.
– Спасибо, – пробормотала Ульяна чуть слышно и почти побежала в подвал, где располагалась гардеробная для врачей, обставленная шкафами и креслами.
«Какого черта я так краснею? – ругала она себя, спускаясь по лестнице. – Ну что такого случилось? Не переоделась, не знала – в моей прошлой клинике мы переодевались только на операции, хотя… хотя это неправильно, что уж… Ладно, ничего не произошло, это не трагедия».
Переодевшись в бордовый хирургический костюм, Ульяна почувствовала себя как будто даже уверенней, вскинула голову и вернулась в ординаторскую, где Басалаев уже успел сварить кофе и даже налить ей чашку.
– Давайте сперва по кофейку, а потом вместе в реабилитацию пойдем, – предложил он, и Ненашева согласилась. – Я, конечно, варю не так, как в нашем кафетерии, но пить можно, никто пока не отравился, – пошутил Филипп. – Нет операций сегодня?
– Нет, теперь только в понедельник. Опять ринопластика – прямо поветрие какое-то. У меня из семи клиентов пять – как раз с этим.
– Мода нынче такая. Иной раз даже не понимают, что лишают свои лица изюминки, того, что делает их индивидуальными. Вот у вас – только не обижайтесь, Ульяна Борисовна, – нос тоже не греческий, но вы ведь его не пилите.
– Мне его на соревнованиях сломали, – прикоснувшись пальцем к довольно заметной горбинке на носу, сказала Ульяна. – Крепление на маске сломалось, и металлическая часть оказалась слишком близко к лицу. Как назло, атака пришлась на маску, нос не выдержал. Это нарушение, конечно, рапирой в голову не атакуют…
Филипп посмотрел на нее с интересом.
– Ах да… Игорь говорил, что вы фехтовальщица…
– Уже в прошлом. Я давно не выступаю, иногда только учебные поединки провожу – тренеру помогаю, если попросит. Ну и изредка сама занимаюсь, чтобы физическую форму поддерживать.
– Надо же… я и не знал, что у нас в городе такой вид спорта существует.
– Очень хорошая школа, хотя сейчас держится на чистом энтузиазме руководителя и тренеров. Ну, и на родителях, конечно, – цены-то кусаются на все.
– И это что же, вы, значит, шпагой владеете?
– В меньшей степени. Я на рапирах фехтую, – сказала Ульяна, чувствуя, что совсем перестала смущаться.
– А есть разница? – удивился Филипп, делая глоток кофе.
– Конечно! Рапирой наносят только колющие удары – острием клинка. Рапира легче – полкилограмма всего. Рапира четырехгранная, а шпага – трехгранная, – заговорила Ульяна, сама не замечая, как увлекается рассказом и буквально на глазах преображается, становится совершенно иным человеком. – Диаметр гарды у рапиры меньше – вы знаете, что такое гарда?
Филипп неуверенно кивнул.
– Это такая штука, которой рука защищается?
– Да. Металлическая пластина. Клинок рапиры уже, чем шпаги – всего шесть миллиметров против двадцати четырех. Ну и рапира короче – до девяноста сантиметров. Плюс – уколы рапирой допустимы только в куртку. Потому я и сказала, что нос мне с нарушением сломали, – улыбнулась она.
– Слушайте, Ульяна Борисовна… вы так интересно и с азартом рассказываете, что я заинтригован, – сказал Филипп, глядя на нее с уважением. – А чего ж вы соревноваться-то перестали? Не жаль бросать?
– Так я и не бросила, тренируюсь. Просто на соревнования не езжу, времени теперь не хватает, – уклончиво ответила Ульяна, снова чувствуя, как внутри все сжалось – так бывало всегда, если ей приходилось отвечать на вопрос о причинах.
– Н-да… – протянул Басалаев, – интересная вы, оказывается, личность… А я вот спортом совсем не занимаюсь, если, конечно, шахматы таковым не считать.
– Всегда считала тех, кто играет в шахматы, необыкновенно умными людьми. Я отличаю только коня от пешки, – улыбнулась Ульяна.
– А давайте как-нибудь попробуем. Вы ведь спортсменка, должен же быть азарт? Я научу, хотите?
– Попробовать-то можно… только… нам ведь еще обход делать, – напомнила она, направляясь к шкафу, где стояли планшеты с историями.
– Так я и не сейчас предлагаю. Как время будет.
Ульяна пожала плечами и первой вышла из ординаторской.
Попасть в кабинет к Иващенко ей удалось только ближе к обеду. До этого она с честью выдержала допрос на обходе, устроенный ей Драгун.
Руководитель клиники задавала такие вопросы, что Ульяна слышала, как потихоньку хмыкают в кулаки коллеги за ее спиной – как будто Ненашева была не практикующим хирургом с определенным багажом за плечами, а выпускницей института.
Но по невозмутимому лицу Аделины было понятно, что такие вопросы она задает всем без исключения, особенно на первых порах, и ничего унизительного в этом нет.
Ульяна спокойно отвечала и видела, как в холодных глазах Драгун, внимательно изучающих ее сквозь очки, появляется что-то похожее на уважение.
Однако Ненашева почувствовала, как по спине от напряжения побежала струйка пота.
«Я так напрягалась последний раз курсе на пятом, – подумала она, выходя из палаты, когда обход закончился. – Жестковато тут…»