– Нет, Аделина. Ты в это не влезай! – решительно сказал муж, беря мою руку в свои. – Не хватало еще нанести ущерб репутации клиники!
– Ой, да клиника-то при чем тут?!
– А как же? С проверками приедут и туда, начнут дергать персонал.
– Ничего. В клинике никто вообще в эту ерунду не поверит. Скажи, а девочка небось без зачета осталась перед сессией?
– Деля, самое смешное, я даже не понял, кто это. Ни имя, ни фамилия мне вообще ни о чем не говорят. Сейчас я читаю лекции на трех курсах двух факультетов – ты представляешь, сколько это народа? Как я их могу помнить?
– А посещение лекций у тебя свободное? Или бумажки с ответами на вопрос на выходе собираешь?
– В жизни до такого не опущусь! – возмутился муж. – Если будущему врачу неинтересна хирургия – я с этим ничего не сделаю и не хочу так унижаться. Но есть преподаватели, которые ставят посещение моих лекций обязательным условием для получения зачета.
– Понятно. Мама тоже так делала. Значит, круг сужается.
– Какой круг? – не понял Матвей.
– Групп, в которых стоит такое условие. И студенток, в этих группах обучающихся.
– Я же тебя попросил – не влезай в это, Аделина! Все, обсуждение закончено. А у тебя овощи пригорают.
Я метнулась к плите – ничего там не подгорало, это был всего лишь предлог, чтобы закончить разговор, который стал ему неинтересен. Матвей принял решение – и я на это повлиять не смогу. Хотя, наверное, стоит попытаться переубедить его… Домогательства, ну надо же!
Мы поужинали в гробовой тишине. Дело было не в том, например, что я усомнилась в муже или он что-то скрыл от меня. Нет. Это известие выбило нас обоих из колеи, потому что абсурдность подобного обвинения была очевидна. Матвей Мажаров – честнейший, порядочный человек, который никогда не стал бы крутить интрижку за моей спиной, это просто ниже его достоинства.
– Если хочешь, я раскидаю твои операции по врачам на какое-то время, – предложила я, уже убирая со стола.
– Что? – встрепенулся Матвей. – А… нет, что ты, не нужно.
– Матвей… я делаю это не потому… – но он перебил:
– Деля, родная, я прекрасно знаю, что ты делаешь это не потому, что не веришь или сомневаешься. Ты хочешь, чтобы я немного разгрузил голову, но поверь – это не самый лучший способ. Я и так отстранен от лекций, так давай еще отстраним меня от операций, и что я стану делать? Плевать в потолок, пока ты колотишься на работе? И это перед праздниками?
– Я уже и праздников никаких не хочу…
– Да, я думаю, нам лучше отказаться от маминого предложения и на дачу не ехать. Купим ей путевку числа с тридцатого декабря, пусть едет в пансионат. Не смогу ей объяснить, почему лицо такое у меня.
– Как скажешь. Останемся дома, посидим вдвоем. Матвей… – я вытерла руки и обняла его за плечи, поцеловала в макушку. – Все обойдется, вот увидишь. Таких дурочек всегда хватало.
– Я понимаю, – похлопав меня по руке, произнес Матвей. – Но осадок…
– Согласна. Но мы это переживем.
– Спасибо, Деля. Для меня самое главное – что ты во мне не сомневаешься.
– С ума ты сошел…
Всю ночь муж ворочался с боку на бок, то и дело вставал, выходил в кухню, курил – утром пепельница была полна окурков доверху.
Я мучилась, понимая, что ничем не могу помочь ему. Только верить.
Второй сеанс у психолога прошел еще тяжелее первого.
Ульяна никак не могла вычленить те вопросы, ответы на которые дадут Иващенко повод не подписать ей рекомендацию. Ей казалось, что этот худощавый белобрысый мужчина в свитере со следами кошачьей шерсти непременно хочет докопаться до ее самых скрытых тайн, до того, о чем она никогда ни с кем не разговаривала.
Ненашева все сильнее нервничала, злилась на себя, понимая, что эту нервозность замечает и психолог, и от этого нервничала еще сильнее.
Наконец час истек, Иващенко закрыл папку, в которой делал какие-то пометки, и, улыбнувшись, произнес:
– Послезавтра жду вас в это же время, Ульяна Борисовна. Всего доброго.
– И вам, – с трудом скрыв раздражение, отозвалась она и встала.
В длинном подземном переходе Ненашева вдруг почувствовала желание закричать во весь голос, чтобы сбросить охватившее ее напряжение – такого не возникало даже после трудных операций.
«Ан град! – тут же зазвучал голос в голове, отдав такую знакомую команду к началу поединка. – Возьми-ка себя в руки! Не хватало еще демонстрировать несдержанность! Это удел слабых, а ты не такая».
– Да, черт побери, я не такая, а очень хочется, – вслух пробормотала Ульяна, надеясь, что голос умолкнет. – Хочется иногда побыть такой слабой, чтобы до соплей…
– И что же вам мешает?
От неожиданности Ульяна подпрыгнула и резко развернулась.
Голос, спросивший это, принадлежал приближающемуся к ней Игорю Авдееву.
– Вы с ума сошли?! Так пугать…
– А вы не знали, что в пустом длинном коридоре, отделанном к тому же кафельной плиткой, звуки разносятся куда громче? – чуть насмешливо спросил он, подойдя почти вплотную. – Неужели моих шагов не слышали? Я вот услышал даже вашу фразу.
– Я задумалась, – враждебно сказала Ульяна, обхватив руками плечи.
– И о чем же, если не секрет? Хотя… хотите, угадаю? – предложил Авдеев, и она поспешно отказалась:
– Не стоит. Я…
– …от психолога возвращаетесь, – закончил фразу Авдеев. – Ну, так идем, что мы в переходе-то застряли? Рабочий день тю-тю, пора по домам. Или у вас еще дела?
– Нет, я все закончила до того…
– Тогда можем вместе до парковки дойти, если не возражаете.
Ульяна пожала плечами. Она уже заметила, что Авдеев то и дело поглядывает в ее сторону, и во взгляде его читался явно не профессиональный интерес. Но Ульяна тут же отгоняла от себя подобные мысли – не успела еще постоянное место получить, и не о романах стоит думать. Но предложение вместе дойти до парковки ей почему-то было приятно. Да и просто прогуляться по довольно длинной аллее в компании симпатичного коллеги – что в этом предосудительного?
Ульяна даже не заметила, что они идут уже в другую сторону от парковки.
Авдеев рассказывал, как сегодня, запутавшись в расписании, оказался не в той операционной, где его ждали, а в той, где ждали Драгун.
– Вы бы видели лицо анестезиолога, – со смехом говорил Игорь, поглядывая на Ульяну сверху вниз – она едва доставала макушкой ему до середины плеча. – «И-игорь А-александрович, а ч-что с ш-шефиней с-с-случилось?» – чуть заикаясь, изобразил он изумление анестезиолога. – Бедолага подумал, что ему со мной придется работать, а настроился-то уже на Драгун… а я запарился – клиентов много, все перепутал, и моя лежит себе в соседней операционной. Хорошо, успел выскочить, пока Аделина не вошла.
– Боитесь ее?
– Боюсь? – удивился Авдеев. – Нет… она вообще-то нормальная, просто требует от всех, как от себя.
– Даже от Матвея Ивановича?
– От него – еще больше. Он блестящий хирург, это все признают, и она, кстати, тоже.
– Надо же… – поддев носком ботинка небольшой снежный комочек, произнесла Ульяна. – Мне показалось, что она не признает за кем-то первенства.
– Показалось. Она умеет трезво оценить возможности – и свои, и чужие. А Мажаров действительно хирург, каких мало. Он же одно время не работал, не оперировал, преподавал только. Так шефиня все сделала, чтобы он снова за стол встал.
– А что случилось?
– Ранение он получил в грудь, прямо здесь, в клинике. Не хотел, чтобы последствия как-то на работе отразились, вот и перешел на преподавательскую работу, он же до сих пор лекции читает в институте. Вы, конечно, его не застали?
– Нет. Зато много слышала про Драгун. Она тоже преподавала?
– Она? Нет, что вы! – рассмеялся Авдеев, осторожно отведя рукой в сторону нависавшую прямо над тропинкой ветку, с которой тут же упала огромная шапка снега. – Аделина Эдуардовна практик. А слышали вы про ее мать, Майю Михайловну. Кстати, скоро выходит большой сборник ее научных статей, Аделина с Мажаровым подготовили по ее записям.
– Да у них тут целая династия… – протянула Ульяна, поглубже засовывая руки в рукава пуховика. – Мать, дочь, зять…
– Разве это плохо?
– А вот я бы не пошла по родительским стопам, будь у меня возможность, – сказав это, Ульяна почувствовала, что фраза прозвучала резковато, и смутилась: – Я имею в виду… наверное, тяжело соответствовать, когда родители чего-то добились на этом поприще… приходится быть не хуже, сравнивают ведь…
– Сравнивают? – удивленно переспросил Авдеев, даже приостановившись на мгновение. – Никогда не слышал. А, кстати, Мажаров учился у Майи Михайловны и в то время даже не подозревал, что когда-то женится на ее дочери, представляете?
Ульяна как-то нервно дернула плечом – чужие семейные саги ее не интересовали, она даже в книгах такое не любила.
– Послушайте, Ульяна Борисовна… а вот вы кем бы стали, если бы в медицину не пошли? – вдруг спросил Авдеев.
– Я?.. – растерялась она. – Не знаю… наверное, тренером…
– По фехтованию?
– Ну, не по лыжам же… я с детства в зале, иногда казалось, что рапира – продолжение руки.
– А как вы такой вид спорта выбрали? Он ведь не самый популярный, насколько я понимаю.
– Я не выбирала. Папа привел.
– Он спортсмен?
– Нет. Он просто очень хотел сына. И если бы я могла выбирать, то точно рапиру бы не выбрала. Знаете, почему именно рапира? – остановившись и сбросив капюшон, спросила она, глядя в лицо Авдееву. – Потому что у рапиристов самая маленькая площадь тела, уколы в которую идут в зачет в поединке.
– Да? А какая разница?
– А такая, что у шпажистов считают уколы практически во все области – руки, ноги, грудь – все, кроме затылка. А у нас – только до пояса, руки не в зачет даже.
– Все равно не понял связи, – признался Авдеев, и Ульяна слегка снисходительно пояснила:
– Да попасть труднее, вот и все. Укол труднее нанести, вариантов минимум.
– А-а! И ваш папа, значит, легких путей для вас не хотел?