– Вы и в клуб успели съездить? – произнеся это, Ульяна вдруг поняла, что не чувствует враждебности из-за вторжения в собственную жизнь. Наоборот, ей стало легче – не надо больше ничего скрывать, не надо недоговаривать.
– Конечно. И там мне о вас рассказывали только в превосходных степенях – и тренер, и те спортсмены, что вас знают.
– Вряд ли. Те, кто занимался со мной давно, меня ненавидят – из-за Стаса.
– Это не совсем так. Они вас не ненавидят – они вам завидуют, Ульяна Борисовна, – мягко сказал Иващенко. – Стас Миронов, которого все считали не только перспективным спортсменом, но и завидным кавалером, предпочел вас всем этим девицам. Более того… – тут он многозначительно посмотрел на Ульяну, и она, вся вспыхнув, поняла – надо говорить правду.
– Хорошо. Я вам расскажу. Только…
– Я постараюсь сделать все, чтобы убедить Аделину Эдуардовну не делать поспешных выводов. Но, думаю, это не понадобится. О вашем ночном геройстве говорят даже гардеробщицы, – улыбнулся психолог. – Так что… будем разговаривать?
– Будем! – твердо сказала Ульяна, отрезая себе все пути к отходу.
В утренних новостях о гибели Ариши, конечно, не сообщали. Думаю, даже не потому, что ее дядюшка подсуетился, а просто потому, что слишком уж незаметной она была, моя Ариша. Незаменимой, очень нужной – но незаметной. Наверняка даже в тусовке никто не знал о случившемся. Да и кому там вообще есть дело до другого?
Но мне теперь нужно ускорить процесс, пока до меня тоже не добрались. Я не могу быть уверена в том, что Ариша ничего не сказала, очень хочу – но не могу. Она была слабенькой, хрупкой, легко обижалась…
Господи, а я, свинья, так часто говорила ей гадости, подкалывала, язвила… действительно, только потеряв по-настоящему, безвозвратно, мы понимаем, как были несправедливы к человеку, когда он был рядом. И теперь уже ничего невозможно исправить, ничего…
Ариша-Ариша, прости меня, если можешь…
Даже то, что вчера мне сделали операцию, отошло на второй план. Сейчас не это было важно. Да, в конце концов, операция эта была нужна всего лишь для того, чтобы обеспечить себе алиби, теперь-то что юлить и скрывать правду от самой себя? Так что, черт с ней, с этой мордой, заживет, куда денется… Надо искать какого-то телевизионщика с громким именем, охочего до сенсаций, – только так я смогу убить двух зайцев сразу.
Как назло, у меня была проблема с запоминанием имен – этим всегда занималась Ариша, от меня же такие мелочи ускользали, я уже через час не помнила, кому давала интервью. Но ведь есть еще Макс Османов… Обиженный мною Максик. И вот он-то мне и поможет.
Помнится, Ариша говорила, что брат его работает на одном из федеральных каналов как раз в программе, занимающейся расследованиями громких и грязных делишек в разных сферах. И вот он-то мне и нужен.
Я быстро нашла в телефоне номер Максима и набрала, моля Бога, чтобы тот был уж если не на ногах, то хотя бы трезв.
И мне повезло – Макс снял трубку и сразу кинулся в атаку, даже не поздоровавшись:
– Регина! Ну ё-моё! Ты что, по слогам читала? Сколько времени нужно, чтобы прочитать по диагонали сценарий и понять, что роль писана для тебя? Меня Арсений каждый день трясет, как грушу!
Ну, положим, это вранье, и алкоголик Колпаков, трусоватый и влюбленный в себя, никого трясти не мог в принципе, это Максик себе цену набивает.
– Слушай, дорогой, ты уж прости… тут такие дела… мне было не до чтения, – начала я с надрывом в голосе. – Скажи, твой брат… – я сделала паузу, надеясь, что Османов догадается подсказать мне имя своего звездного братца, но тот не спешил. – Как его… вот же память…
– Ленька, – сжалился Максим.
– Да, точно! Леонид же… надо же, такое имя редкое, а я забыла… так как у него дела?
– Регина, ты в себе вообще? Ты мне звонишь, чтобы узнать, как дела у Леньки?
– Ты погоди кричать… тут такое дело… брат твой может сделать сенсационный материал, и тебе в этом тоже будет небольшой гешефт, Максим. Но мне нужно, чтобы ты срочно дал мне его номер.
– Ты определенно сдурела… да Ленька с тобой говорить не станет, его ваши актерские байки не интересуют.
– Макс, ты мне номер дай, а я разберусь.
– Сценарий прочитаешь?
– Клянусь, как только с братом твоим все решу – в ту же минуту сяду читать! – пообещала я совершенно искренне, хотя каждому, кто хоть раз видел меня на экране, мгновенно становилось понятно, что это не более, чем актерская игра.
Ни читать сценарий, ни сниматься в сериале по нему я не собиралась. Да и вряд ли Колпаков этого захочет, когда все, что я задумала, реализуется.
– Хорошо, – сдался Макс, – записывай.
Я схватила карандаш и салфетку с тумбочки, быстро записала телефонный номер:
– Максик, ты чудо! Целую нежно! – и сбросила звонок.
Немедленной реализации моего плана помешала медсестра Люба, вошедшая в палату с лотком, в котором лежали два шприца.
– Укольчики, Регина Владиславовна.
– Мне не нужно обезболивающее, спасибо.
– Это антибиотики, после операции положено. Как переночевали?
– Отлично, – буркнула я, ложась на кровать и готовясь к малоприятной процедуре.
Люба уколола совершенно незаметно, как это делала и Женя вчера, и я удивилась – их что, специально сюда подбирают, чтобы клиенты уколов не замечали?
– Завтракать в столовую пойдете?
– Если можно, пусть сюда принесут, я сегодня не хотела бы из палаты выходить, – попросила я, и Люба кивнула.
– Хорошо. Матвей Иванович будет попозже.
– Что-то случилось?
– Нет, все в порядке, – лицо медсестры осталось непроницаемым, и я так и не поняла, почему Мажаров задержался с обходом.
Когда за ней закрылась дверь, я, сев на кровати по-турецки, снова взялась за телефон.
Через пару минут напряженного ожидания в трубке раздался хрипловатый сонный мужской голос:
– Я слушаю.
– Леонид? Здравствуйте. Ваш номер мне дал Максим Османов, ваш брат. Меня зовут Регина Шелест.
– И что? – безо всякого почтения пробурчала телезвезда. – Вы знаете, который час? – и только тут я поняла, что в столице еще ночь, а Максим просто работает в такое время…
– Ради бога, простите, но у меня есть для вас информация.
– Какая, к чертям, информация среди ночи?! Что вы себе вообще позволяете, дамочка? И брат мой, придурок, телефоны раздает…
– Фамилия Зиятдинов говорит вам о чем-то? – перебила я, и акула криминальных сюжетов окончательно проснулась и даже, кажется, настроилась на рабочий лад:
– Режиссер? Тот, которого задержали по подозрению в убийстве жены?
– Он самый.
– Ну?
– Я могу предоставить вам неопровержимые доказательства причастности Зиятдинова и его жены к организации притона для педофилов.
Сказав это, я почувствовала, как у меня закололо в груди слева, словно туда воткнули сразу десяток тонких игл.
– Что?! Да вы соображаете…
– Я, дорогой Леонид, соображаю, потому что у меня на руках примерно сто двадцать восемь гигабайт видео, снятого именно там, – отрезала я, держась за грудь. – И в этих видео не только малолетние девочки. Там несколько высокопоставленных чиновников разных рангов. Так интереснее?
– Как вас найти? – сразу же стал деловым и собранным Леонид.
– Я сейчас не в Москве по понятным причинам. Но вы можете прилететь ко мне уже завтра утром, если возьмете билет на вечерний рейс. Я прохожу лечение в закрытой частной клинике, но вам выпишут пропуск, и мы сможем пообщаться. Флешку я отдам вам, а вы уж решайте, что с ней делать дальше.
– А в полицию не хотите отдать?
– Хочу. Но понимаю, что там ее мгновенно потеряют, отформатируют – и что там еще можно сделать с такой техникой. А мне нужно, чтобы Зиятдинов и его веселая компания оказалась за решеткой. И вы мне можете в этом помочь.
– Это будет бомба, уважаемая Регина, – помолчав, произнес Леонид.
– Очень на это рассчитываю.
– Говорите, куда мне лететь и где вас искать, завтра обсудим все лично.
«Ну, вот и все, – подумала я, положив трубку на кровать. Завтра все решится».
Мажаров пришел ко мне около двенадцати, и лицо его было какое-то темное, мрачное.
Задав все положенные в таких случаях вопросы о самочувствии, проведенной ночи и беспокоящих симптомах, он сказал, что через пятнадцать минут ждет меня в перевязочной, и вышел.
Поведение его показалось мне каким-то странным – такое впечатление, что произошло что-то, пока я тут пыталась решить свои вопросы.
Не утерпев, я нацепила парик и вышла в коридор, чтобы постараться хоть что-то узнать из обрывков разговоров персонала, например. Но не тут-то было – в этой клинике медсестры не трепали языками на посту, и если что-то обсуждали, то, похоже, делали это в своей комнате отдыха. Но по суете, происходившей в дальнем конце коридора, я сделала вывод, что там лежит кто-то важный.
В холле я столкнулась с мужчиной в прокурорском кителе под белой больничной накидкой – он спешил как раз в палату в конце коридора, и было непонятно, по службе он туда бежит или по личному делу.
Спрашивать у Любы, сидевшей за высоким барьером поста, было неудобно, да она и не скажет, конечно.
– Регина Владиславовна, пройдите в перевязочную, пожалуйста, – окликнула меня Люба, – Матвей Иванович уже ушел туда.
Я молча кивнула и направилась на другой этаж в перевязочный кабинет. Там остро пахло дезинфицирующими растворами, белый кафель на стенах вызывал во мне священный ужас – как вообще можно содержать его в такой девственной чистоте?
Мажаров в белой шапочке и маске стоял у стола, рядом с которым на маленьком передвижном столике раскладывала инструменты медсестра Света.
– Проходите, Регина Владиславовна, ложитесь лицом под лампу. – Мажаров показал рукой место, где должна была располагаться моя голова, а Света ловко придвинула небольшую скамеечку, с которой легче было забраться на высокий стол.
Я улеглась и почувствовала себя снова в операционной – совсем как вчера, разве что я в сознании, все вижу, слышу, могу отвечать.