Вы заведующего этим бюро знаете — товарища Стороженко? Тоже, знаете, поклялся человек сжить меня со свету. Вообще, знаете, он такой узкий ведомственный бюрократ. Он мне говорит:
— Мы принимаем жалобы только железнодорожные. Мы — при Министерстве путей сообщения. Если вас обидели на вокзале, в дороге, при сдаче багажа…
Я говорю:
— А у меня жалоба на юриста. Что же, мне теперь надо юриста заманить на вокзал, чтобы он там на меня плюнул?
Ну, я его отчитала как следует, а сама пошла в газету, Может, знаете, такая есть газета, называется «За пищевую индустрию»? Там есть такой склочник — секретарь редакции товарищ Касачевский. Я его попросила написать в газете по правде, как все у меня вышло. И тоже начинаются формальные отговорки: дескать, наша газета занимается вопросами пищевыми, а у вас, говорит, обыкновенная склока…
— Во-первых, — я говорю, — у меня склока не обыкновенная, а грандиозная. И потом я из-за всех этих дел лишилась аппетита, совершенно никакой пищи принимать не могу. Дело выходит уже пищевое. Могу вам доставить медицинскую оправку.
И я сейчас же направилась к нашему районному санитарному врачу. Может, знаете, есть такая женщина-врач товарищ Гусева? Она хоть и врач, а дрянь. Она мне говорит:
— Единственно, что я могу сделать, это дать вам справку, что вы вроде псих.
Я сперва обиделась, а потом решила: с паршивой собаки хоть шерсти клок. Пускай дает справку, что я псих, тем более я тут успела поссориться с новой жиличкой, которая на место Ольги Васильевны, потому что Ольга Васильевна почему-то вдруг обменяла комнату. И как-то так вышло, что эту новую жиличку я чуть-чуть толкнула, а она сама уже отбежала на восемь шагов, быстро-быстро прилегла на пол, нарочно стукнула головой об отопление и стала кричать, что будто бы это я ее «приложила» об отопление. Это, конечно, неправда, но так ей и надо.
Хорошо. Я и говорю этой Гусевой, врачихе:
— Ладно, давайте вашу справку, что я псих-перепсих.
И можете себе представить: Гусева справки не дает. Она говорит:
— Я передумала. Никакая вы не психическая, а просто склочница…
И вот теперь я все думаю: куда мне пойти жаловаться на эту врачиху?..
Если опять в бюро жалоб сходить при Министерстве путей сообщения?.. Или, говорят, еще такое же бюро есть при Министерстве сельского хозяйства. Но там, говорят, на врачей принимают жалобы только на ветеринарных. Ничего, я пойду туда. Я скажу: хотя она меня лечит, но она, конечно, ветеринарная. И ей самой надо делать прививки от бешенства.
А почему? Потому что мне эта справка, что я псих, очень нужна, поскольку районный прокурор Соколов на меня подал в суд за мои восемнадцать заявлений. И если я не докажу на суде, что я за себя не отвечаю, мне придется здорово отвечать. Факт, факт! Я уже заходила к судье Гавриловой. Она уже тоже стала мне врагом и не хочет понимать, что никакая я не склочница, а только борюсь за мои права.
Боролась, борюсь и буду бороться, хотя пусть за это меня засудят! А если из вас кто-нибудь мне не верит, вы только мне скажите про это, я и с вами начну бороться!..
БАРЫНЯ ПРИСЛАЛА СТО РУБЛЕЙ
Чекильцев по службе числился помощником начальника планового отдела. А по существу он являлся добровольным помощником директора конторы. Он, Чекильцев, считал, что гораздо полезнее отдавать время и силы на угождение начальству, чем на исполнение прямых своих обязанностей. Начальство всегда может отметить, отблагодарить, наградить. А что способен дать человеку плановый отдел как таковой? Стало быть, держаться надо именно директора. Чекильцев так и делал.
И вдруг директор зашатался. Поскольку контора своего плана не выполнила (Чекильцеву это было точно известно), назначено было обследование. Председатель комиссии по обследованию, заняв один из кабинетов конторы, знакомился с делами и для этого вызывал к себе сотрудников. Очевидно было, что в ближайшие дни пригласят для беседы и Чекильцева.
Как в этом случае держать себя? По зрелом размышлении Чекильцев решил, что он должен прежде всего убедиться вот в чем: будет ли снят директор конторы в результате обследования? Если снимут директора, тогда можно говорить начистоту. А если дело обернется так, что директор останется на месте, то не надо сообщать ничего, умаляющего его директорские способности и распоряжения. Решено!
Дня через два после того как Чекильцев принял свое мудрое решение, его действительно вызвали к председателю комиссии по обследованию. Входя в кабинет, Чекильцев мысленно повторял: «Главное — прощупать: останется наш директор или нет?»
Председатель комиссии пригласил Чекильцева присесть.
— Если не ошибаюсь, — сказал он, — вы — помощник начальника планового отдела?
Чекильцев немножко подумал (в голове у него мелькнула мысль: это-то можно ему сказать? Пожалуй, можно!) и утвердительно кивнул головой.
— Так точно. Утвержден приказом в марте пятьдесят седьмого года.
— Та-ак… Ну, что вы можете рассказать о выполнении плана и вообще о работе конторы?
В дальнейшем беседа сильно напоминала популярную детскую игру «вам барыня прислала сто рублей». Как известно, смысл игры в том, что отвечающий не смеет произносить то и дело подворачивающиеся под язык слова «да» и «нет», а также наименование наиболее часто встречающихся в жизни цветов: белый и черный.
Игра у Чекильцева с председателем комиссии шла так:
— Относительно выполнения плана, — медленно выговаривал Чекильцев, — могу сказать, что план в общем и целом выполняется.
— Это — в общем и целом. А в деталях?
— И в деталях он тоже — тово…
— Выполнялся?
— Если хотите.
— Дело не в том, товарищ Чекильцев, чего я хочу. Вы мне скажите: как оно есть на деле?
— Я же и говорю…
— Что вы говорите?
— То, что вы спрашиваете, товарищ председатель.
— Моя фамилия Афанасьев.
— Очень приятно, товарищ Афанасьев… Я вот еще в тридцать втором году работал в Союзтаре с одним Афанасьевым… Он вам родстве..?
— Не знаю. Да это и неважно. Лучше вы мне скажите: по каким рубрикам план у вас не выполнялся?
— Ну, это трудно так сразу сказать…
— Цифры, я надеюсь, у вас есть?
— Цифры есть. Куда им деваться? Цифры — они всегда с нами.
— А вы их помните, хотя бы в общих чертах?
— Что именно?
— Да цифры же.
— Это нашего плана цифры?
— Ну да! А то какие же?
— За текущий год?
— Ну, ясно. Помните?
— Представьте — не очень. Столько, знаете, впечатлений, сведений, циркуляров этих… прямо голова пухнет.
— Ну, а впечатления у вас каковы? Все ли нормально у вас в конторе?
— Это в каком смысле?
— Да в смысле же плана!
— Ах, плана… Да, план у нас есть…
— Ф-фу, товарищ Чекильцев, это я и без вас знаю, что он есть. А вот вы мне дайте анализ этого плана.
— Анализ, вы говорите?
— Да вы что, русского языка не понимаете?
— Хе-хе… как, то есть, не понимаю. Отлично понимаю, товарищ Афанасьев.
— Ну вот. Стало быть, мы производим обследование деятельности вашей конторы. Вот вы и помогите нам, расскажите: хорошо ли работает ваш директор? На месте ли он?
При этих словах в голове Чекильцева мелькнуло: «Вон как ставится вопрос: „на месте ли?“… Пожалуй, пора поднажать, кое-что открыть о нем…»
И он, улыбнувшись, саркастически произнес:
— Да уж, знаете, у нас тут многим приходил в голову этот вопрос…
— Какой вопрос?
— Да вот — который вы задали…
— Ну, и как же вы считаете?
— Я…
Чекильцев чуть было не спросил: «А вы как считаете?» Но, вспомнив правила игры, удержался и только искоса глянул на председателя. Лицо председателя не выражало ничего такого, что можно было бы принять за прямое осуждение деятельности директора конторы. Ввиду этого Чекильцев решил подождать с нападками на своего начальника.
— Хммм… да-а-а… — протянул он, — вопрос сложный… Если хотите знать, даже не нашего ума дело.
— Это почему же?
— А как же? Наш директор назначен главком. Утвержден министром. Значит, заслужил, так сказать. Имеет данные.
— Он имеет свои данные. А вы — свои.
— Это в каком же смысле, товарищ Афанасьев?
— Так вы в плановом отделе у себя разбираетесь хоть немного в работе конторы?
— Хе-хе!.. Помилуйте!.. Только этим и занимаемся.
— Вот и расскажите нам.
— Об чем именно?
— О чем хотите. Обо всем. Да что вы притворяетесь наивным таким ребенком?!
— Помилуйте, какой же ребенок… Скоро двадцать лет, как по этому делу, так сказать…
— Что-то незаметно. Ну, рассказывайте!
— Кхм… Рассказывать? Сейчас… Кхмм… А что именно?
— Что хотите.
— Ах, так? Кхм… Сейчас… Да… Кхм… Ну, вот. Наш плановый отдел… кхм… он по штатам располагает четырьмя единицами. По смете конторы на нас приходится триста семьдесят пять рублей в месяц зарплаты, что составляет ноль целых шесть десятых процента бюджета конторы, а с расходом на почтовые, канцелярские и командировочные расходы…
— Но то, товарищ Чекильцев, не то рассказываете!
— Разве?
— Будто вы сами не знаете… Так как же: будете вы говорить или нет?
— Помилуйте, я лично — с восторгом…
— Тогда в чем же дело?..
— Господи!.. Да разве я… Вы только прикажите…
— Дайте мне оценку: правильно работает контора?
— Разве?
— Значит, по-вашему, есть недостатки. Так?
— Безусловно. Где их нет!
— Ну вот видите. Значит, вы нам поможете вскрыть эти недостатки?
— А? Разве?.. Хотя да. Да, да, да, это — мой долг!
— Вот!
— Я вас слушаю.
— Слушаюсь.
— Ну?
— А?
— Говорите.
— О чем?
— Да о недостатках же!
— А они есть?
— Вы же сами сказали!
— Когда?
— Тьфу!
— Вот именно! Я всегда это самое и говорил про наши недостатки: тьфу, да и только!..
…Короче, когда через девяносто три минуты, протекшие в беседе с председателем комиссии, Чекильцев покидал кабинет, председатель перешел со стула на диван, где он полулежа вытирал увлажненные лоб и шею, повторяя: