Переезд в Париж в 1906 году для продолжения образования в Эколь де Шарт, высшей школе историков-архивистов, многое изменил. Мориак оставил школу после года занятий. И хотя современник и в известной мере оппонент Мориака, тоже впоследствии Нобелевский лауреат Роже Мартен дю Тар, окончивший эту же школу, никогда не считал годы в ее стенах потерянными впустую, Мориак понял, что дорога историка, имеющего дело с материальными следами прошлого, — не его путь. Еще в Бордо он познакомился с молодыми христианскими поэтами и увлекся идеями католического возрождения. В столице Мориак находит для себя поэтическую среду. Его кумирами стали поэтесса Анна де Ноай и писатели-почвенники. Под их влиянием в 1909 году выходит первый поэтический сборник Мориака «Руки, сложенные для молитвы», высоко оцененный Морисом Барресом, одним из главных апологетов националистических и христианских идей. Первый роман «Дитя под бременем цепей» напечатан в 1913 году. В этом же году писатель женится на дочери банкира Жанне Лафон. У четы впоследствии рождается четверо детей. Старший сын Клод Мориак тоже становится в сороковые годы известным писателем и литературным критиком.
Звезда Франсуа Мориака зажигается в окружении великих — Марселя Пруста, Ромена Роллана, Мартена дю Гара, Алена Фурнье, поэта Гийома Аполлинера. Каждый из них открывает в предвоенный год свою дорогу в литературе XX века, обещающей небывалый расцвет. Но вопреки заманчивым посулам, «прекрасная эпоха» начинается выстрелом в Сараево.
Освобожденный от призыва в армию по состоянию здоровья, Мориак добровольно записывается в Красный Крест и два года служит санитаром в госпитале на Балканах. Демобилизовавшись в 1918 году, он возвращается к литературе, пишет романы, среди которых «Поцелуй, дарованный прокаженному» (1922) приносит ему большой успех. В этом романе Мориак находит свою главную тему — столкновение в человеке Добра и Зла, ложность общепринятой морали, удушающей живую душу, опасность фарисейства для истинной религии. Не удивительно, что следующие два романа «Огненный поток» и «Прародительница» (1923) осуждаются ортодоксальными католиками, как «отвратительные» и «греховные».
Между тем в 1925 году за роман «Пустыня любви» Мориак получает первую премию Французской академии, а вышедшая в 1927 году «Тереза Дескейру» многими критиками оценивается как лучший французский роман с начала века. Однако католическая пресса опять осуждает книгу и ее автора, «плохого христианина».
1928 год становится одним из самых тяжелых для Мориака. Осуждение «Терезы Дескейру» церковью, как некогда «Федры» Расина, неодобрение набожной матери, мучительная внебрачная любовь, грозящая разрушить семью, — все вновь и вновь ставит перед Мориаком вопросы о возможности человека сохранить чистоту деяний и помыслов, о притягательности зла и веригах долга, об искуплении грешных и лицемерии праведников. Проблемы эти отзываются во всех его романах. Мориак — один из самых проницательных диагностов болезни буржуазного общества, в котором корысть предстает неодолимым искушением, ибо богатство не только привлекает материальным комфортом, но дает власть над другими людьми. Тема эта особенно явно звучит у Мориака в 30—40-е годы. «Клубок змей» (1932), «Тайна Фронтенака» (1933), «Конец ночи» (1935), «Дорога в никуда» (1939), «Фарисейка» (1941) — таков далеко не полный перечень его романов. Мориак становится известным и как драматург. Его пьеса «Асмодей» переводится на многие иностранные языки, а в Париже в постановке прославленного режиссера Жака Копо сыграна в «Комеди Франсез» более ста раз за один театральный сезон. В 1933 году Мориак избирается членом Французской академии.
Этические проблемы рассматриваются Мориаком не только в романах, но и многочисленных эссе — «Молодой человек» (1925), «Провинция» (1926), «Жизнь Расина» (1928), «Роман» (1928), «Страдание христианина» (1931), «Романист и его персонажи» (1933), «Жизнь Иисуса» (1936), «Дневники» (1934–1953), «Внутренние мемуары» (1959) и др. С художественной прозой их объединяет общность авторского взгляда на человека, греховного по своей природе, но способного к очищению и совершенствованию, дающимся в суровой борьбе с самим собой. Такими видятся ему Бетховен и Моцарт, Паскаль и Расин. Даже Иисус Христос у Мориака предстает слабым и колеблющимся, но тем более велик его подвиг самоотречения ради людей.
Грешная и уязвимая природа не освобождает человека от ответственности за свои деяния. В книге о жизни Расина он пишет, что судьба наша — в нас самих, мы ткем ее, как паук свою паутину, сами выбираем себе друзей и возлюбленных; в жизни очень мало непредсказуемых событий, почти все, что с нами происходит, — дело наших рук. Нельзя судить о людях единственно на основании их помыслов. Сфера событий не менее существенна. Отсюда естествен интерес Мориака к современной истории и желание в ней непосредственно участвовать.
Начиная с тридцатых годов, Мориак активно занимается журналистикой. «Мы из тех, — пишет он в одной из поздних книг, — кого любовь к Христу и упование на царство Божье не могут отвратить от интереса к деяниям человеческим, от той зловещей истории, которая развертывается изо дня в день и зовется политикой». Деятельность Народного фронта во Франции, гражданская война в Испании, наступление фашизма и развязывание второй мировой войны получают у Мориака непосредственный отклик и заставляют размышлять об истоках европейской трагедии. Ее главную причину писатель видит в подмене истинных ценностей ложными, христианской идеи мифом земного рая. Убежденный противник тоталитаризма во всех его формах, Мориак видит в фюрерах всех мастей «инфернальных богов, существующих для математического уничтожения смертных». На земле Испании идет дьявольская игра, в которой «люди разных лагерей умирают за Христа, короля или за Сталина, забывая евангельскую истину о том, что Бог есть любовь». Мысль о механистичности тоталитарных режимов — одна из излюбленных у Мориака. Подмостки Европы кануна второй мировой войны похожи на сцену театра, и «если когда-нибудь трагедия фюрера обретет своего Шекспира, понадобится постановка в духе Кокто: зрители увидят машину».
Замена Человекобога Богочеловеком для Мориака, как и для русского автора «Бесов», — всегда дьявольское искушение. Одна из глав «Дневников» так и называется — «Демон Испании». И разыгрываются бесовские игры не только в Испании, а на всем европейском пространстве. Цена этих игр — человеческие жизни, с которыми тираны не считаются. Уже Наполеон «выдал однажды» этот ужасный секрет: «Что для меня какой-нибудь миллион людей?» У Мориака существует вечный тиран. Но по вечным законам бытия, люди из породы цезарей всегда проигрывают, ибо есть лишь одна сила в мире, которая меняет предуготовленный жребий, — христианство.
Эта вера поддерживает Мориака и в период болезни — рака горла, — потребовавшей операции и почти лишившей писателя голоса. Духовное перерождение, пережитое Мориаком в тридцатые годы, сказывается и в пору второй мировой войны. Под псевдонимом Форез он сотрудничает в подпольной прессе, публикует в 1943 году «Черную тетрадь»— гневный протест против нацизма и коллаборационизма, книгу в защиту народа Франции. Когда начались аресты и расстрелы антифашистов, Мориак вынужден скрываться.
В годы Четвертой республики Мориак вместе с левыми католиками выступает за независимость Алжира. Сотрудничество в газетах «Табль ронд», «Экспресс», «Фигаро» приносит ему славу выдающегося публициста, морального гида нации. Орден Почетного легиона писатель получает по представлению самого де Голля, а присуждение в 1952 году Нобелевской премии свидетельствует о его мировом признании. Восьмидесятилетие Мориака газета «Фигаро» отмечает специальным выпуском. Последним романом писателя становится «Подросток былых времен» (1969).
Умер Мориак 1 сентября 1970 года. Обширное наследие Нобелевского лауреата все еще продолжает издаваться, демонстрируя, что и в прозе, и в публицистике Мориак остается философом. Как сам он свидетельствует в стокгольмской речи, более всего его страшит и влечет тайна зла, проявляющаяся и во всеобщей истории, «которой движет жажда державной власти», и в жизни всякого человека.
В эссе «Роман» Мориак признается, что всю жизнь его интересовали только три темы: человек и Бог, человек и Совесть, человек и Любовь. Названная триада — дважды круг, ибо у Мориака Бог, Совесть и Любовь выступают синонимами, а человек, сколь бы ни было значимо его социальное и историческое лицо, прежде всего человек в изначальном смысле.
Подобно Достоевскому, Мориак видит гибельную притягательность призрака свободы. И если она столь опасна для каждого человека, то во сто крат трагичнее, когда целые нации и народы творят из нее кумира, подменяя цель средством. «Антисталинизм — да! Антикоммунизм — нет», — сказал Мориак после войны, отделяя коммунистическую идею от преступных путей ее воплощения в жизнь. Коммунистические черты он видит в общинах первых христиан, тогда как современные партии, провозгласив борьбу за светлое будущее на земле, на самом деле превращают человека в марионетку. Великий обман и великий соблазн открывает Мориак в большевизме. Полемизируя с Андре Жидом, который хотел бы дожить до создания «государства без религии и общества без принуждения», Мориак предостерегает «этого неофита, что диктатура большевиков — одна из самых жестоких в истории человечества».
Но угроза диктатуры и свободы воли не останавливает тех, кто прельстился социальным мифом. Даже наиболее неподкупные, даже самые образованные, презревшие сиюминутные грубые материальные блага, соблазняются возможностью переделать мир, искоренить в нем зло. Мориак постоянно полемизирует с художниками, избравшими в философии и литературе эту дорогу, приемлющими идею насилия во имя грядущего счастья. «Революция сегодня заменила христианскую идею вечной жизни», — цитирует Мориак в Нобелевской речи одного из самых популярных писателей пятидесятых годов — Андре Мальро. «А что, если миф — это как раз и есть революция! И если жизнь — единственно существующая реальность?»— задает он вопрос автору книг об Испании и Индокитае, сражавшемуся в стольких революционных войнах. Потому, что всякая партийность для Мориака — зло. С уважением говоря о Марселе Кашене, «старом верном бойце», отдавшем жизнь делу рабочего класса, он считает, од