С такими пожеланиями и надеждами мы трое — добрая госпожа Тереза, маленький Жан и я — обнимаем вас от всего сердца.
Якоб Вагнер
Маленький Жан просит своего друга хорошенько заботиться о Сципионе».
Как обрадовало нас письмо дяди Якоба! Легко себе представить, с каким нетерпением мы стали ждать появления первого батальона.
Я вспоминаю о той поре моей жизни, как о сплошном празднике. Каждый день мы узнавали что-нибудь новое: после овладения Виссенбургом — снятие осады с Ландау, взятие Лаутербурга, затем Кайзерслаутерна, овладение Шпейером, захват большой военной добычи — Гош велел отправить ее в Ландау, чтобы возместить потери жителям Польши.
Если прежде в селении нас бранили, то теперь стали относиться к нам с большим почтением. Даже выдвигали Коффеля в члены муниципального совета, а Кротолова — на должность бургомистра, почему — неизвестно, ведь до сих пор ни у кого и в помыслах этого не было. Люди толковали о том, что они вновь станут французами, ибо сто пятьдесят лет назад мы были французами, что возмутительно было так долго держать нас в рабстве.
Рихтер сбежал, хорошо понимая, что его ожидает, а Иозеф Шпик не вылезал из своей норы.
Каждый день жители главной улицы посматривали на перевал, чтобы не пропустить защитников родины. К сожалению, те в большинстве случаев двигались по дороге от Виссенбурга к Майнцу и, переходя через горы, оставляли Анштат слева. Только солдаты, отставшие от своих частей, срезая путь, проходили через наше селение к Бургервальдскому перевалу. Мы очень огорчились и уже стали подумывать, что наш батальон так и не придет, как вдруг однажды после обеда явился Кротолов, весь запыхавшись и крича:
— А вот и они! Они уже здесь!
Оказывается, он возвращался с поля, закинув на плечо лопату, и вдалеке на дороге увидел батальон солдат. Новость облетела селение, и все высыпали из домов. Я не в силах был сдержать восторг и побежал навстречу нашему батальону вместе с Гансом Аденом и Фрицем Сепелем, присоединившимися ко мне по пути. Солнце светило, снег уже таял, и жидкая грязь разлеталась у нас из-под ног во все стороны, словно осколки снарядов. Но мы ни на что не обращали внимания и полчаса бежали во весь опор без передышки. Полселения — мужчины, женщины, дети бежали за нами с возгласами:
— Они идут, они идут!
Люди меняются невероятным образом: все за это время превратились в друзей республики. Наконец, добежав до биркенвальдской дороги, мы с Гансом Аденом и Францем Сепелем увидели на середине подъема наш батальон.
Шли солдаты с мешками за спиной, с ружьями на плече, а позади них шагали офицеры. Вдали перебирались через мост повозки. Батальон приближался. Солдаты свистели, раз говаривали, как это бывает во время перехода. Вот один останавливается, чтобы раскурить трубку, другой поправляет мешок за спиной; слышатся возгласы, взрывы смеха. Таковы французы: на марше их солдаты не обходятся без шуток, без веселых разговоров — так они поддерживают бодрое настроение духа.
Я искал глазами дядю Якоба и госпожу Терезу. И наконец нашел их в обозе. Дядя ехал верхом на Призыве. Я с трудом узнал дядю Якоба: на нем была высокая республиканская шапка, мундир с красными отворотами и большая сабля в железных ножнах. Все это невероятно изменило его, и он казался гораздо выше. Но я все-таки узнал его, как и госпожу Терезу. Она ехала на тележке, покрытой парусиной, в той же шляпе и той же косынке. На щеках у нее играл румянец, глаза блестели. Дядя ехал рядом с ней, и они о чем-то разговаривали.
Узнал я и маленького Жана, хотя видел его только один раз. Широкая портупея красовалась у него на груди, за портупею засунуты были барабанные палочки, на рукавах были нашивки. Он шагал, и сабля била его по ногам. Узнал я и командира, и сержанта Лафлеша, и того капитана, которого водил к нам на чердак, и всех остальных воинов. Да, я узнал почти всех, и мне показалось, будто я попал в большую семью! Я очень обрадовался, увидев знамя, обернутое клеенкой.
Я пробирался в толпе людей. Ганс Аден и Франц Сепель уже нашли своих товарищей, а я все шел и в тридцати шагах от тележки готов был уже позвать: «Дядя, дядя!» Но тут госпожа Тереза, случайно наклонившись, радостно воскликнула:
— А вот и Сципион!
В тот же миг Сципион, которого я оставил дома, весь в грязи, запыхавшийся, вскочил в тележку.
— Сципион! — крикнул и маленький Жан.
И наш верный пес, коснувшись два-три раза густыми усами щек госпожи Терезы, соскочил на землю и стал приплясывать около маленького Жана, лая и взвизгивая вне себя от радости.
Все солдаты стали наперебой кричать:
— Сципион, Сципион!
Дядя увидел меня и, сидя на коне, протянул мне руку. Я схватился за его ногу, он поднял меня и поцеловал. Я почувствовал, что он плачет, — это было так трогательно! Потом он передал меня госпоже Терезе — она помогла мне перебраться в тележку, повторяя:
— Здравствуй же, Фрицель!
Она сияла от счастья и со слезами на глазах целовала меня.
И почти тотчас же явились Кротолов с Коффелем. Они пожимали руку дяде. Вслед за ними появились и другие жители селения. Они смешались с солдатами, которые позволили им торжественно нести походные мешки и ружья. Встречным женщинам солдаты кричали:
— Эй, бабуся, сюда!.. Эй, красавица, сюда!
Все братались — это было истинное единение людей, но всех счастливей были мы с Жаном.
— Обними же маленького Жана! — крикнул мне дядя.
— Обними Фрицеля! — сказала брату госпожа Тереза.
И мы с ним обнялись, в восхищении глядя друг на друга.
— Он мне нравится, какой славный! — воскликнул маленький Жан.
— И ты тоже мне нравишься, — сказал я и был горд тем, что мог ответить ему по-французски.
Мы шагали, взявшись за руки, а дядя и госпожа Тереза обменивались улыбками.
Командир тоже протянул мне руку, говоря:
— Эй, доктор Вагнер, вот и ваш защитник! Здоров ли, храбрец?
— Да, командир.
— Ну, в добрый час!
Так вот мы и добрались до первых домов селения. Тут все остановились, чтобы навести порядок; маленький Жан прицепил свой барабан к бедру, а командир приказал:
— Шагом марш, вперед!
Забили барабаны.
Мы все пошли вниз по главной улице, шагая в ногу, радуясь, что так парадно входим в селение. Старики и старухи, не выходившие из дому, стояли у окон и смотрели на дядю Якоба, который степенно ехал позади командира, между своими двумя помощниками. Папаша Шмитт стоял у дверей старой хижины — издали виднелась его высокая сгорбленная фигура. Он приосанился и смотрел на нас блестящими глазами.
На Родниковой площади командир крикнул:
— Стой!
Все разошлись кто куда, поставив ружья в ко́зла. Каждый житель хотел принять у себя солдата, каждый хотел отпраздновать победу неделимой республики. Но эти весельчаки французы предпочитали те семьи, где были красивые женщины.
Командир пошел с нами. Старая Лизбета уже стояла в дверях, воздев руки к нему, и кричала:
— Ах, госпожа Тереза!.. Ах, господин доктор!
Вновь раздались радостные крики, вновь начались объятия. И вот мы вошли в дом. Начался пир горой: ветчину, колбасы, жаркое запивали белым вином и старым бургундским. Тут были Коффель, Кротолов, командир, дядя, госпожа Тереза, маленький Жан и я. Представьте сами, какие были яства, какие аппетиты, какое веселье!
Первый батальон стоял у нас целый день; потом он двинулся в путь, направляясь на зимние квартиры — в Гакмат, в двух лье от Анштата. Дядя остался у нас в селении. Он больше не носил сабли и высокой шапки. Но с той поры не проходило дня, чтобы он не отправлялся в Гакмат, и так было до самой весны. Он только о Гакмате и думал. Время от времени и госпожа Тереза вместе с маленьким Жаном навещала нас; мы смеялись, были счастливы — мы любили друг Друга.
Что еще вам рассказать? Наступила весна, запели жаворонки. И тут пришла весть, что первый батальон должен отправляться в Вандею. Дядя побледнел и, побежав в конюшню, оседлал своего Призыва; он поскакал во весь опор, с непокрытой головой, позабыв дома шапку.
Что же произошло в Гакмате? Не знаю, но достоверно одно: на другой день дядя, гордый как король, явился вместе с госпожой Терезой и маленьким Жаном. Мы отпраздновали веселую свадьбу. Спустя неделю приехал командир Дюшен со всеми офицерами батальона. В этот день было еще веселее. Госпожа Тереза и дядя отправились в мэрию в сопровождении целой вереницы ликующих гостей. Кротолов, которого произвели в бургомистры на общих выборах, ожидал нас. Он был опоясан трехцветным шарфом. Ко всеобщему удовольствию, он внес имена дяди и госпожи Терезы в толстую книгу записей. И с той поры маленький Жан приобрел отца, а я — добрую мать, о которой и сейчас не могу вспоминать без слез.
О многом еще я могу рассказать вам. Но на этот раз довольно. Может быть, я и доведу когда-нибудь эту историю до конца — до неизбежных дней, когда мы смотрим на седые головы тех, кого любим больше всего в мире, и чувствуем, что скоро простимся с ними навеки.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.