авым безлюдьем пустыни, они оставили в салонах автомобилей.
По команде Викинга машины очередями обошли. Сил на пеший переход к месту эвакуации уже не оставалось. Завершив акцию, пятерка донельзя изможденных бойцов замела следы боя, растащив тела убитых по своим же окопам и, сев на джипы, рванула через каменистую пустыню к условленному месту. Викингу пришлось трижды повторить в эфир шифрованное сообщение об успешном окончании работы и заказе эвакуатора. Видимо, именно вторая часть доклада ввела оперативный штаб в некоторое смущение – там не ожидали такого скорого марша группы.
А их в тот момент мало волновало, когда за ними придет «вертушка». Они насыщали обезвоженные организмы чистой водой из пластиковых канистр, в избытке набитых в джипы, и жадно дышали прохладным воздухом, льющимся из автомобильных кондиционеров.
И тогда, сквозь мерный шум двигателя, и после, еще несколько дней, во сне и наяву в ушах Вадима навязчиво звучал тот плавающий радиозуммер: «Ждать... ждать... ждать...»
Сенсационное устранение Аль Асхада, известие о котором публиковалось под огромными заголовками во всей мировой прессе, приписали «Моссаду», давно, хотя и безуспешно, охотившемуся за террористом. Израильтяне скромно промолчали, не подтверждая, но и не отказываясь. Эти слухи работали на авторитет их спецслужб. В свое время они не смогли доказать причастность Аль Асхада к «Черному сентябрю», участников которого «Моссад» вылавливал и казнил в течение долгих семнадцати лет. Правда, и без кровавого «сентября» преступная деятельность террориста заслуживала наказания. А кто свершил казнь, так это не суть важно. Дождался он, дождались и его.
Сподвижники Аль Асхада в очередной раз поклялись пророком Мухаммедом и зеленым знаменем ислама отомстить проклятым неверным за товарища, отдыхающего среди сладких гурий в райском саду. Вроде бы случились посвященные ему взрывы в Иерусалиме и в Бейруте, осуществленные палестинскими фанатиками, но потом все затихло, сошло на нет. Пришли иные кумиры, иные герои...
Глава 12Имя твое – «Армада»
Отказавшись от приготовленных Самсоном бутербродов, Вадим, обжигаясь, жадно глотал горячий кофе. Чтобы прийти в себя, а точнее – подстегнуть уставший организм, не прибегая понапрасну к стимуляторам, не жалея, набухал в бокал три с горкой чайные ложки растворимого кофе, добавил аналогичное количество сахара и залил ударную дозу крутым, прямо с огня, кипятком.
Отошедший от сна – явного или притворного по-прежнему хмурый, Доктор также употреблял кофе с гигантскими, под стать смастерившему их повару, бутербродами, морщась и отмахиваясь от пытавшегося его развеселить Самсона. После скромного короткого ужина Андрей опять забился в угол дивана, прикрыл глаза и минуты через три громко засопел, вырубившись уже реально.
Самсон с завистью глянул на него, прислушался к своему организму и решительно двинулся в соседнюю комнату. Вскоре мощный Толин храп заглушил совершенно несерьезные юношеские горловые переливы и причмокивания почивающего там же хакера Семы.
Впившийся в подкорку приказ: «Ждать!», казалось, заклинил сознание Вадима. Он пытался анализировать ситуацию, делать какие-то предположения о шантажистах, их возможных и невозможных шагах – но мысли разбегались. Голова была пустой и одновременно тяжелой, словно двухпудовая чугунная гиря.
Спать после кофе не хотелось. Вадим, поглядев по сторонам, встретился взглядом с задумчиво наблюдающим за ним Мао. Тот также бодрствовал. Время от времени раздавались телефонные звонки, и Сергей выслушивал доклады, отдавал приказания, записывал, переговаривался по рации...
Вадим молча вопросительно дернул подбородком в его сторону, и Сергей, помедлив, не совсем уверенно произнес:
– Слушай, Вадим... Мне кажется, ждать дальнейшего развития событий нам придется до утра. Спать ты, как я вижу, не собираешься. Думаю, есть смысл повидаться тебе с Надеждой. Это возможно и, считаю, даже необходимо. Вымоталась она за это время – как бы не сорвалась. А ты, глядишь, и поддержишь женщину. Как на это смотришь?
Таких слов Вадим уж точно не ожидал услышать от Мао. Он помолчал несколько секунд, собираясь с мыслями, и, соглашаясь, утвердительно мотнул головой.
– А если что-то срочное? Как сообщите? – спросил Вадим.
– Пейджер возьмешь. Нужно будет, выдернем. Звук отключишь, чтобы лишнего писка для прослушки не производить, будешь изредка поглядывать на экран. А уж ежели совсем критическое положение сложится, из соседней, квартиры тебя наши сидельцы достанут...
Ольга нажала кнопку звонка и отступила на шаг от двери, обтянутой черным блестящим дерматином. Тихий, едва слышимый голос, в котором Вадим с трудом определил знакомые нотки, безразлично осведомился, кто явился в гости. Ольга сообщила, что это опять беспокоит соседка.
Негромко щелкнул замок, дверь отворилась, и Вадим встретился глазами с Надеждой. Они молча, не отрываясь, смотрели друг на друга и не обращали внимания на Ольгу, тараторившую в соответствии с легендой про уксус, маринование, соление и варение, справлявшуюся о здоровье и, не дождавшись ответа, начавшую рассказывать о своих и чужих болячках. В общем, звучала обычная и обыденная белиберда, присущая общению соседок. Ольга играла роль качественно. Жаль только, что присутствующие, погруженные в безмолвный и горький диалог, никак не хотели оценить ее таланта:
– Почему ты оставил меня одну с моей бедой?
– Я не оставил, я пришел...
– Тебя не было рядом, когда это случилось.
– Извини... Я возвратился и буду с тобой всегда.
– Мне больно и горько, мне страшно!
– Не бойся, я защищаю тебя, я найду твою дочь.
– Спаси меня! Спаси мою душу, верни мне самое дорогое, вытащи из трясины небытия. Я не живу, не существую без моего ребенка – частицы моих плоти и сознания. Я погибаю!
– Я спасу тебя!
Вадим почти физически, кожей и нервами, ощущал боль и горечь, тугими волнами исходившие от Надежды, надломленной своим несчастьем, и накатывающие на него. Отстранив рукой оперативницу, он шагнул через порог в прихожую. Ольга напоследок быстро забормотала, что уже заговорила соседку и сама заговорилась, и у нее на плите суп кипит, пожелала Надежде побыстрее выздороветь и ретировалась, аккуратно притворив щелкнувшую замком дверь, про которую ни Надежда, ни Вадим так и не вспомнили.
Они застыли, обнявшись, крепко прижавшись друг к другу. Вадим почувствовал, как тонкие плечи Надежды неудержимо и мелко дрожали. Он провел ладонью по щеке женщины и ощутил обильную влагу – долго сдерживаемые слезы хлынули из ее глаз. Остановилось время, и пространство всего мира сузилось до ширины крохотной прихожей, вся суета бытия растворилась в этих слезах. Плакала любимая женщина. Вадим, может, только сейчас до конца понял, как дорога ему Надежда и что он не может существовать без этих рук, судорожно охвативших его, без влажных глаз, губ, прильнувших к его губам.
Вадим поднял ее, занес в темную комнату и, рассмотрев в свете ночника диван у стены, опустил на него драгоценную ношу. Они, не шевелясь, не произнося ни слова – не из-за того, что боялись подслушивающих «жучков», просто сейчас это им было не нужно, не лаская друг друга, сидели, застыв в объятиях, и крохотные секунды, превращаясь в минуты и часы, текли мимо мужчины и женщины, наконец-то встретившихся в этой огромной и безумной вселенной.
Он не помнил, как заснул, и был ли это сон или бред. То проваливаясь в небытие, то на короткое мгновение приходя в себя, Вадим ощущал на своих плечах невесомые руки Надежды, которые неожиданно превращались в ласковые руки его мамы. Он чувствовал на своих губах ее дыхание, и это было мягкое дуновение ветра из окна той далекой комнаты его детства. Едва слышимые удары сердца будили гулкими раскатами первого весеннего грома, а наплывающий и уходящий сумрак превращался в нежные касания теплых материнских ладоней, успокаивающих его перед сном. Все вокруг было простым, вечным: мама, дом, любовь и доброта, окружающие его. Это было недавно – это было давно!..
Короткий и резкий, сразу же оборвавшийся звук выдернул Вадима из забытья. Он открыл глаза и сбросил с себя остатки сна, мягкое тепло колыбельной, разнеженность и спокойствие того ребенка, которого давно уже нет. Взгляд упал на телефон, стоящий на журнальном столике. Точно, это звонок – где-то набрали номер и, дождавшись соединения, положили трубку. А может, случайный сбой ячеек? Проверка? Или ему подают сигнал?
Осторожно сняв с себя безвольные руки спящей Надежды, он привстал с дивана и, стараясь не разбудить, бережно уложил женщину на покрывало, подложив под голову маленькую подушечку-думку. Не просыпаясь, она чуть повернулась, устраиваясь поудобнее, и затихла. Вадим достал из нагрудного кармана пейджер, нажал на кнопку и в тусклых лучах ночника прочитал короткое послание:
«Выезжай, ждем. Машина у подъезда. Сергей».
Он глянул на часы – пятнадцать минут пятого. В комнате было темно от задернутых плотных штор, но сквозь узкие щели уже пробивался неяркий свет раннего утра. Вадим оглянулся на Надежду. Она лежала, свернувшись клубком, совершенно по-детски беззащитная и слабая. И на лице даже во сне была отчетливо видна печаль постигшего ее несчастья. Взяв с кресла плед, он укрыл им Надежду. Еще раз взглянув на измученное лицо любимой, словно запоминая его Вадим шагнул к двери.
Он уже коснулся пальцами замка, как взгляд его упал на цветную обложку миниатюрного альбома-кляссера, лежащего на тумбочке. Вадим не удержался и раскрыл его. На первой фотографии радостно смеющаяся Надежда обнимала худенькую улыбающуюся девочку с большим белым бантом на голове. Не требовалось навыков физиономиста, чтобы определить, что это мать и дочь – так они были похожи. Лицо счастливой женщины и лицо ребенка – уменьшенной копии. Две капельки одной жизни, разлетевшиеся от злого порыва ветра...
Аккуратно, почти беззвучно защелкнув замок, он вышел на лестничную площадку. Соседняя дверь немедленно приоткрылась. Из нее выглянула поджидавшая его Ольга и передала ему легкую, но объемистую сумку.