естом будет укрытие прямо у них под носом.
Я изложил свои соображения Сафаразу, и он кивнул в знак согласия. Патан воспринимал происходящее совершенно спокойно, ему и раньше приходилось попадать в засаду, но он ужасно сожалел, что не последовал природному инстинкту и сразу же не перерезал горло сикху.
— У предательства есть запах, сахиб, — сказал он. — Совсем как у страха, хотя это совсем разные вещи. Сикх с арабом воняли, как шакал с гиеной в одной клетке.
Возможно, горец прав, но у меня не было желания выслушивать его излияния, так что я попросил попридержать язык. Мы прокрались почти к самому месту засады и спрятались за большими валунами.
Наутро все ещё оставались на том же месте. Человек шесть кутались в халаты из овечьих шкур, горела тибетская масляная лампа, варили чай. Моя догадка оказалась верной, и позже к ним присоединились ещё с полдюжины соплеменников, по трое с каждой стороны. Они оказались кампами — тибетскими бандитами, которые, теснимые китайцами, стремились перебраться в Индию и Непал. Они устроили короткое совещание, и мы находились достаточно близко, чтобы все слышать, но проку от этого не было никакого: никто из нас не знал их языка.
Мне удалось заметить несколько тел, валявшихся вокруг, но камни скрывали общую картину. Уилбур, как мне удалось рассмотреть, рухнул ничком, неподалеку торчали ноги инспектора, и рядом был ещё третий, вероятно, клиент. Мне стало интересно, куда девался сикх, но ненадолго — один из бандитов вскоре вытащил его за ноги из-за камня. Как и все остальные, он был мертв.
Бандиты сняли с трупов все, что только можно: одежду, обувь, рюкзаки, а затем просто бросили под неусыпный надзор караула стервятников, круживших в воздухе на распластанных крыльях. Когда все стихнет и кампы уйдут, немые стражи гор спикируют на добычу, да и другие хищники не преминут присоединиться. Нехорошо бросать их под открытым небом, но что поделаешь? Захоронить трупы в этой каменистой земле нам просто не по силам, к тому же опасность ещё не миновала: кампы, возвращаясь в горы, наверняка не поленятся проследить за небом, и любая перемена в поведении птиц послужит им сигналом.
Нет, нужно убираться отсюда, да поскорее.
В ту же ночь мы пересекли границу с Индией — не слишком трудная задача для того нелегкого времени, поскольку ни одна из этих стран не способна охранять каждый ярд их общей границы, из-за чего они сосредоточили свои усилия всего на нескольких дорогах, дополнив их удивительно действенным контролем за воздушным пространством. Обе стороны были настроены дружественно, а индийское правительство, впрочем как до них и британское, вербовало на военную службу и охрану границы отряды гуркхских стрелков из Непала. Это никоим образом не отражалось на обоюдной бдительности, ведь Индия смотрит на Непал с запада, к востоку от него находится Тибет, а Тибет сегодня — это Китай.
Мы въехали в Барилли на изрядно потрепанном почтовом фургоне, затем долго тащились поездом до Ферозипура, примостившись в третьем классе на деревянной скамейке в фут шириной. И все потому, что мы с Сафаразом были выряжены в причудливую смесь различных одеяний, ставшую общепринятой вдоль индо-пакистанской границы. По большей части в ней присутствовали элементы мусульманского происхождения, но с индусским оттенком — одежда бедняков, у которых нет желания обострять отношения ни с одной из сторон. Таковы добрых девяносто процентов населения этих мест. Остальные десять составляла охрана да мелкие чиновники, рассредоточенные по пограничным пунктам, а уж их в доброте упрекнуть было трудно.
Мы постарались избежать встречи с ними, предприняв долгую ночную прогулку по пояс в воде оросительного канала и поднырнув под ржавой колючей проволокой, обозначавшей собственно границу. Проволока как напоказ была натянута на массивных фарфоровых изоляторах, а на державших её столбах висели грозные предупреждения на урду и английском о смертельной опасности, с красным черепом и костями на каждой табличке. Но каждый местный знал, что ток отключили ещё в последнюю войну шестьдесят восьмого года, когда обе стороны уничтожили электростанции противника.
— Когда я был мальчишкой, — вспоминал Сафараз, — любой мог добраться из Афганистана до Цейлона, ни разу не предъявив документов. Никому не приходилось за день пересекать две разных границы. Это хорошо контрабандистов, и только.
Затем мы отправились в Лахор, сначала пешком, потом на арбе, запряженной волами и, наконец, на крыше почтового фургона, мотор которого давным-давно переделали под газогенератор.
Магазин Йева Шалома, где можно купить все, начиная с поменявшего с десяток хозяев верблюжьего седла до пожарной машины последней модели, разместился на базаре Анакали. Его фасад занимал не больше восьми футов, но стоило вам миновать на входе старика-кашмирца, занятого починкой молельных ковриков, а следом ещё более древнего бухарского еврея-ростовщика и двух праздно развалившихся в полумраке у стены борцов-белуджей, занятых в основном созерцанием собственных пупов, как вы оказывались в небольшом внутреннем дворике среди кип рассортированной рухляди, собранной со всех закоулков Азии, потрясенные какофонией запахов от розового масла до самого настоящего навоза, который тщательно сортировали, а затем продавали садовникам, выращивавшим розы, за что те расплачивались розовым маслом. Затем душистый товар для парфюмерной промышленности отправляли крупными партиями морем в Грас, что на юге Франции. Этот бизнес приносил около семи миллионов долларов в год и являлся одним из многочисленных можно сказать побочных занятий Йева.
Надеюсь теперь у меня нет нужды распространяться о многочисленных талантах моего друга. Он очень разносторонняя личность. Ведь всякий, кто может пробежать взглядом по сотням тюков с ослиным навозом и найти тот единственный с примесью буйволиного, который тяжелее, но грозит розам заболеванием мильдью, и одновременно рассматривать предложения на поставку оросительного оборудования, просто обязан ими обладать.
Никто не объявлял о нашем прибытии, но хозяин нас встретил. Долго я никак не мог решить этой загадки, а на самом деле у старого хрена из Бухары была под рукой потайная кнопка звонка, память как у компьютера и простейший код. Один звонок возвещал о посетителях, которых по его мнению Йев мог приветствовать лично, два для тех, на которых ему, возможно, захочется сначала бросить оценивающий взгляд из окна, а три соответствовало «извините, но мистер Шалом уехал из города и нам ничего не известно о дате его возвращения». Если ты не подходил ни под одну из этих категорий, звонок безмолствовал. Одно движение бровей, и пара борцов — белуджей неторопливо покидала свое место и занимала позицию у двери. Они никогда не раскрывали ртов, но лишний раз объяснять не приходилось. Возможно, причиной тому был их шестифутовый рост и соответствующее телосложение.
Ни одного посетителя не обходили вниманием, а клиенты Йева разнились от высших правительственных чиновников до замызганных бродяг вроде нас.
Он приветствовал нас братским жестом. Вам, вероятно, известно, что я имею в виду — мелкий торговец с лондонской окраины, бедный погонщик верблюдов в Кайбер Паса и богатый нефтепромышленник из Далласа пользуются им только в особых случаях. Ну, а если вам все ещё непонятно, о чем речь, то не стоит ломать голову. В действительности я скорее был заблудшим братом, а Йев — не только самой примечательной личностью в этих краях, неукоснительно соблюдавшей дух и букву кодекса чести, самым крупным торговцем в Азии, но и единственным человеком, которому я мог без колебаний доверить свою жизнь, жену, кошелек или секретную информацию.
— Тебя здесь кто-то дожидается, Идвал Риз, — сказал он.
— Я знаю. Извини, что превращаю твой дом в караван-сарай, но он сам выбрал это место.
— Муссоны, пожары, наводнения и голод знакомы всем, — сухо улыбнулся он.
— Неужели все так плохо?
— Не в этом дело. Я имел в виду неизбежность. Такие события время от времени случаются, и никто не в силах помешать их приходу, но мудрый человек сделает необходимые приготовления. Так что давай будем считать его неким предвестником. Никогда бы не подумал, что он вот так, спокойно появится у меня, когда за ним развернулась такая охота. Послушайся старика, скажи ему «нет».
— По какому поводу?
Он развел руки и пожал плечами.
— В ответ на его предложение.
— В чем оно состоит?
— Ты считаешь, он доверяет мне свои секреты?
— Если тебе действительно захочется что-то узнать, в этом не будет необходимости.
— Мне это не интересно, но все равно спасибо за комплимент.
— При чем здесь комплименты, — парировал я, — просто констатация фактов.
В действительности это было и тем и другим одновременно. Он все прекрасно понимал. Я затронул тему, являвшуюся предметом его маленького тщеславия, ведь в прозорливости и информированности соперничать с ним не мог никто. Йев Шалом ухмыльнулся, как стареющий эльф, лицо его сморщилось, послышался низкий, грудной смех и в такт ему задрожали пейсы. Сафараз за моей спиной попытался составить ему компанию, но Йев немедленно смолк.
— Разве твой патан со времени нашей последней встречи стал понимать по-английски? — раздраженно бросил он.
— Ни единого слова, — заверил я. — Ему просто нравится участие в самом процессе.
Это было правдой. Сафараз владел родным пушту, арабским и урду, но английский, за исключением нескольких ругательств, ему не давался. Но это не мешало патану стремиться произвести впечатление, что он понимает его не хуже выпускника Оксфорда.
— Скажи патану, пусть отправляется на мужскую половину, переоденется, помоется и поест, — сказал Йев, а как только я повернулся к слуге, добавил на пушту: — Еще передай ему, что если он собирается по пути пялить глаза на женщин, мои белуджи отрежут ему погремушку и бросят его братьям — диким котам.
Сафараз удалился, сопя от удовольствия, поскольку это предупреждение стало скорее данью уважения его мужским достоинствам и было ближе грубому сердцу патана, чем цветастые формулы гостеприимства, произнесенные менее проницательным человеком.