Тернистый путь к славе — страница 3 из 4

Что ж, мне следовало быть готовым к чему-то в таком роде.

— Ох, простите, — выдавил я и попятился к двери. Коржик обернулся.

— Привет, Берти. Постой, не уходи. Мы уже заканчиваем. На сегодня все, — обратился он к кормилице. Та взяла ребенка на руки и положила его в коляску, стоящую в проходе, с такой осторожностью, словно переливала драгоценную жидкость из одного сосуда в другой.

— Завтра в то же время, мистер Коркоран?

— Да, пожалуйста.

— Всего хорошего.

— До свидания.

Коржик постоял, глядя на дверь, потом повернулся в мою сторону и рассказал все без утайки. К счастью, он принял как само собой разумеющееся, что мне уже все известно, поэтому обошлось без особого смущения.

— Это идея моего дяди, — объяснил Коржик. — Мюриель пока ничего не знает. Портрет станет сюрпризом к ее дню рождения. Кормилица забирает ребенка под предлогом прогулки и буксирует его сюда. Какая насмешка судьбы, Берти. Впервые в жизни я получил заказ на портрет, а позирует мне эта протоплазма! Головастик, который выскочил, как черт из коробочки, и увел наследство прямо у меня из-под носа. Представляешь, каждый божий день я вынужден растравлять себе душу, вглядываясь в лицо этого маленького уродца, а ведь он считай что шарахнул меня дубиной по затылку и обчистил карманы. Я не могу бросить портрет, потому что дядя тут же лишит меня содержания, но каждый раз, натыкаясь на пустые глаза этого свиненка, я испытываю нечеловеческие муки. Знаешь, Берти, иногда он посмотрит на меня этак снисходительно, а потом отвернется и срыгнет, будто это я вызываю у него отвращение. В такие моменты меня так и тянет подарить газетам сенсацию — я даже заголовки вижу: "Молодой подающий надежды художник размозжил голову малютке".

Я молча похлопал Коржика по плечу. Глубину моего сочувствия словами было не выразить.

После этого я некоторое время не появлялся в студии, потому что не хотел навязываться приятелю в его горе. Кроме того, меня пугала нянька. Своими глазами-буравчиками она дьявольски напоминала мне тетю Агату.

Но в один прекрасный день Коржик сам позвонил мне.

— Эй, Берти!

— Да?

— Ты чем-нибудь занят?

— Да вроде нет.

— Ты не мог бы забежать ко мне?

— А в чем дело? Что-то случилось?

— Я закончил портрет.

— Молодчина!

— Ну да. — В голосе его прозвучала неуверенность. — Понимаешь, Берти, с этим портретом что-то не так. Через полчаса должен зайти дядя, чтобы осмотреть его, и я почему-то чувствую, что мне понадобится моральная поддержка.

Кажется, я опять влип в какую-то историю. Без помощи Дживса тут не обойтись.

— Ты думаешь, он устроит разнос?

— Похоже на то.

Я припомнил краснолицего субъекта, которого видел в ресторане, и представил, как он осматривает портрет. Уж что-то, а устраивать разносы он наверняка умеет.

— Хорошо, приду, — твердо пообещал я Коржику.

— Здорово!

— Но только при условии, что приведу с собой Дживса.

— А причем тут Дживс? Зачем он нужен? Это он предложил тот идиотский план, из-за которого…

— Послушай, старик, ты ошибаешься, если думаешь, что я собираюсь встретиться с твоим дядей-сумасбродом без подстраховки Дживса. Скорей уж я ступлю в логово диких зверей и сам цапну льва за загривок.

— Ну хорошо, — уступил Коржик, хотя и без особенного энтузиазма.

Я позвал своего камердинера и объяснил ему ситуацию.

— Очень хорошо, сэр, — ответствовал Дживс.


Коржик стоял возле двери, разглядывая картину. Одну руку он поднял в каком-то защитном жесте, словно боялся, что портрет прыгнет и укусит его.

— Стой, где стоишь, Берти, — сказал Коржик, не меняя позы. — А теперь скажи честно: что ты об этом думаешь?

Свет из окна падал прямо на портрет. Я внимательно рассмотрел его, затем подошел немного ближе и взглянул снова. После этого я отступил на то место, где стоял прежде, потому что издалека он казался не таким страшным.

— Ну же? — забеспокоился Коржик.

Я чуть помедлил с ответом.

— Конечно, старина, я видел ребенка всего один раз и то мельком, но ведь он и вправду не красавец, верно?

— Что, на самом деле такой уродец, как на портрете?

Я посмотрел еще раз, и врожденная честность не позволила мне солгать.

— Нет, дружище. Он, может быть, и урод, но не до такой же степени.

В порыве отчаяния Коржик схватился за голову и застонал.

— Ты прав, Берти. Ни черта у меня не получилось. Кажется, я невольно применил тот знаменитый прием, который использовал Сарджент, — отображение внутреннего мира человека на портрете. Я увидел в младенце больше, чем просто внешность, и перенес на полотно его душу.

— Разве может у ребенка нескольких недель от роду быть такая мерзкая душа? Неужели он успел так напакостить? Как по вашему, Дживс?

— Сомневаюсь, сэр.

— У него такая отвратительная ухмылка!

— Ты тоже заметил? — Коржик окончательно сник.

— Да это же явно бросается в глаза.

— Я всего лишь хотел, чтобы дрянной мальчишка улыбался, а вышла эта порочная физиономия.

— Вот именно, приятель. Кажется, что пирушка в разгаре и парень веселится напропалую, а, Дживс?

— Определенно, сэр, он выглядит так, будто изрядно набрался.

Коржик хотел что-то сказать, но тут дверь открылась и вошел мистер Уорпл.

Секунды три он излучал радость и добродушие — пожал руку мне, хлопнул по плечу Коржика, высказался насчет чудесной погодки и помахал тростью. Дживс отступил в глубь комнаты, поэтому дядя его не заметил.

— Брюс, мальчик мой, надеюсь, портрет готов — действительно готов? Что ж, показывай. Он станет прекрасным сюрпризом для твоей тети. Ну, где же он? Давай…

И тут — внезапно, неожиданно — портрет попался дяде на глаза. Эффект от увиденного был сродни резкому удару кулаком — мистер Уорпл громко выдохнул и зашатался. С минуту или больше висела самая жуткая тишина, какую мне когда-либо приходилось слышать.

— Это что, розыгрыш? — наконец произнес он тоном, от которого по комнате пронеслась дюжина сквозняков сразу.

Коржика надо было спасать.

— Для лучшего восприятия стоит отойти чуть подальше от портрета, — порекомендовал я дяде.

— Да, тысяча чертей! — заревел он. — Подальше! Так далеко, чтобы не видеть эту мерзость даже в телескоп! — Он набросился на Коржика, словно свирепый тигр, узревший в джунглях добычу. — И на это — на это! — ты тратил свое время и мои деньги все эти годы! Художник! Да я бы не подпустил тебя даже стены в моем доме красить! Я заказал тебе портрет в надежде, что ты настоящий мастер, и что я получил в результате? Картинку из комиксов! — Тигр рванул дверь, рыча и яростно хлеща себя по бокам хвостом. — Все, мое терпение лопнуло! Если тебе угодно и дальше валять дурака и корчить из себя художника, чтобы найти оправдание своему безделью, — пожалуйста! Но вот что я тебе скажу: если в понедельник утром ты не явишься ко мне в контору и не признаешь, что покончил со всеми глупостями, готов работать и пройти весь трудовой путь с самого начала, как и следовало сделать пятью годами раньше, то больше ты от меня не получишь ни цента! Ни одного цента, слышишь? Ни единого! — Мистер Уорпл хлопнул дверью и удалился.

Я выполз из бомбоубежища.

— Коржик, дружище, — прошептал я едва слышно.

Коржик пристально глядел на картину. Лицо его было неподвижно, в глазах стояло затравленное выражение.

— Все кончено, — пробормотал он, совершенно раздавленный.

— Что ты собираешься делать?

— А что мне по-твоему делать? Здесь я оставаться не могу. Он перекроет мне кислород — ты же сам слышал. Придется в понедельник тащиться в контору.

Я не знал, что и сказать. Отношение Коржика к работе в конторе мне было хорошо известно. Не помню, когда еще я чувствовал себя так неловко — с таким же успехом я мог утешать человека, только что приговоренного к двадцати годам каталажки.

Тишину прорезал спокойный голос:

— С вашего позволения, сэр.

Это был Дживс. Он покинул свое укрытие и с серьезным видом рассматривал портрет. Мать честная, это как же меня должно было потрясти зрелище дяди Александра во гневе, если я даже на время забыл о Дживсе!

— Не рассказывал ли я вам, сэр, о мистере Дигби Тислтоне, на службе у которого я когда-то состоял? Возможно, вы встречали его. Раньше он занимался торговлей, а теперь известен как лорд Бриджуорт. Он частенько повторял, что из любого положения всегда есть выход. Впервые я услышал от него эти слова после того как провалилась затея с продажей патентованного средства для удаления волос, которое он изобрел.

— Ради всего святого, Дживс, о чем это вы толкуете?

— Я позволил себе упомянуть мистера Тислтона, сэр, так как обстоятельства, в которых он оказался, до некоторой степени напоминают данную ситуацию. Поначалу средство для удаления волос, изобретенное мистером Тислтоном, никто не покупал, однако он не отчаивался и снова выдвинул его на рынок в качестве шампуня от облысения под названием "Раз и навсегда" с гарантией бурного роста волос через несколько месяцев. Если вы помните, сэр, реклама представляла собой забавный рисунок, на котором был изображен бильярдный шар до и после использования средства. В итоге мистер Тислтон нажил столь внушительное состояние, что впоследствии за свои заслуги был произведен в пэры. Мистер Коркоран, подобно мистеру Тислтону, также может найти выход из сложившейся обстановки. Мистер Уорпл сам предложил решение, когда в пылу гнева сравнил портрет с картинкой из комиксов. Полагаю, это очень ценная мысль, сэр. Портрет, выполненный мистером Коркораном, мог вызвать неудовольствие мистера Уорпла в плане сходства с его единственным наследником, однако, не сомневаюсь, что редакторы газет с удовольствием примут его в качестве основы для серии юмористических зарисовок. Осмелюсь заметить, талант мистера Коркорана всегда проявлялся в большей мере при изображении смешного. Взять хотя бы этот рисунок — в нем есть нечто дерзкое и решительное, что привлекает внимание. Уверен, он принесет вам известность, мистер Коркоран.