светом.
В кресле перед холодным камином сидела Татьяна, держа на коленях Александра. Ее губы шевелились. У Корделии все перевернулось внутри. Неужели она поет ему?
Александр вырывался, но Татьяна держала его железной хваткой. Левой рукой она расстегнула его курточку, затем рубашку, а правой, в которой откуда-то взялось стило, принялась изображать руну у него на груди.
Корделия с трудом подавила стон. Все знали, что трехлетнему ребенку нельзя наносить руны; это было болезненно и просто опасно для жизни. Это была отвратительная жестокость: Татьяна причиняла мальчику боль только ради того, чтобы наслаждаться его страданиями.
Александр закричал. Малыш извивался, пытался пнуть, оттолкнуть Татьяну, но она держала его крепко, и стило разрезало ему кожу, как скальпель. Корделия, не думая о том, что делает, сжала руку в перчатке в кулак и изо всех сил ударила по стеклу.
Оно хрустнуло и покрылось паутиной трещин, несколько острых осколков упало на снег. Руку пронзила острая боль, и Джесс, схватив Корделию, метнулся с ней в сторону, пока Анна с каменным белым лицом выбивала стекло локтем. В окне образовалась дыра с острыми краями, Анна вскочила на подоконник и скрылась внутри.
Джесс влез в окно следом за ней, потом обернулся, чтобы помочь Корделии. Он взял ее за руки и потащил вверх, и девушка прикусила губу, чтобы не закричать от боли. У нее на руках были тонкие перчатки, не предназначенные для того, чтобы выбивать стекла; перчатка порвалась, и раны сильно кровоточили.
Она спрыгнула с подоконника на потертый персидский ковер. Анна, взмахнув длинным клинком, рубанула Татьяну по плечу, и та с воплем отшвырнула в сторону рыдающего ребенка.
Анна выронила меч, прижала к груди маленького брата, лихорадочно гладила его по волосам.
– Малыш, мальчик мой, – ласково повторяла она, потом обернулась и бросила дикий взгляд на Джесса и Корделию. – Что вы стоите? Догоните Татьяну! Хватайте ее!
Корделия бросилась за Джессом. Они очутились в полной темноте, и девушка вытащила из кармана пальто колдовской огонь. Вспыхнул белый свет. Как безумные, они метались по коридорам, пробежали мимо пустой кухни, вломились в библиотеку. Пока Джесс оглядывал темные углы, Корделия распахнула дверь, ведущую в музыкальную комнату, и обнаружила Татьяну. Старуха с застывшим лицом сидела на табурете перед пианино.
По-видимому, Анна серьезно ранила ее. Рукав платья пропитался кровью. Но Татьяна не обращала на это внимания. Она вертела в руках серебристый кинжал и вполголоса напевала какой-то зловещий мотив.
Корделия почувствовала, что Джесс стоит рядом. Он беззвучно вошел в комнату и разглядывал мать в тусклом свете волшебного камня.
Старуха подняла голову, скользнула равнодушным взглядом по лицу Корделии и уставилась на сына.
– Значит, она воскресила тебя, – прокаркала Татьяна. – Эта маленькая тварь, дочь Эрондейлов. Я так и думала, что она попытается, но не могла предположить, что ты позволишь ей это.
Джесс не шевелился. Корделия едва не выпалила: «Она сделала это с помощью Грейс». Но зачем? Эти слова не могли ничего изменить.
– Мне казалось, что ты именно к этому и стремилась, матушка, – произнес Джесс. – Снова видеть меня среди живых.
Корделия заметила, что он с трудом сдерживается. Но старался говорить медленно и спокойно, тянул время, чтобы остальные успели войти в дом и отрезать Татьяне пути к бегству.
– По мне, так лучше бы ты умер! А теперь ты связался с этим проклятым отродьем, – прорычала Татьяна. – Эрондейлы, Карстерсы – ты же прекрасно знаешь, сколько зла они причинили нашей семье. Тебе ведь известно об их интригах и подлостях, не правда ли, мой преданный, умный сын?
В ее голосе появились тошнотворные слащавые нотки; Джесс побледнел, а Татьяна злобно покосилась на Корделию. «Если ты только шевельнешься, крыса, я пристукну тебя табуреткой, и мне плевать на Лилит и на то, что она сделает со мной», – подумала Корделия.
Раздался негромкий свист. Джесс вытащил из ножен меч Блэкторнов. Блеснул терновый венец, выгравированный на гарде.
Татьяна улыбнулась. Неужели ей все-таки приятно видеть сына с фамильным мечом? Несмотря на все, что она сейчас наговорила?
– Ты больна, матушка, – заговорил Джесс. – Твое восприятие мира искажено. Твоя вера в то, что тебя преследуют враги, что все эти люди, эти семьи пытаются причинить тебе вред – это просто способ уйти от реальности. Ты не смогла справиться с горем после смерти моего отца. После смерти твоего отца…
– Все это ложь, – прошипела Татьяна. – Я не больна! Они пытались меня уничтожить! Отнять у меня положение в обществе, богатство и власть!
– Ты ошибаешься, – тихо произнес Джесс. – Теперь я познакомился с ними и понимаю. Правда гораздо более сурова. И я думаю, она тебе известна. Они не пытались тебя уничтожить все годы после смерти моего отца. Они не планировали изгнать тебя или погубить. Они вообще о тебе не думали.
Татьяна вздрогнула – наконец она утратила самообладание, перестала притворяться. И в тот момент, когда она услышала правду от собственного сына, Корделия увидела ее истинное лицо. Увидела горечь, отчаяние, разочарование в жизни, которые толкали ее на преступления.
Татьяна начала подниматься. Джесс крепче сжал рукоять меча. В коридоре послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и вошел Джеймс, вооруженный тяжелым средневековым клинком.
Он был весь в синяках и ссадинах, над левым глазом виднелся глубокий кровоточащий порез. Должно быть, сцена показалась ему странной, подумала Корделия, – его жена и Джесс застыли на пороге, Татьяна сидит перед пианино в окровавленном платье. Но он не медлил ни секунды. Джеймс поднял меч и направил острие в грудь Татьяны.
– Довольно, – произнес он. – Все кончено. Я послал за Братом Захарией. Он будет здесь с минуты на минуту, чтобы арестовать тебя.
Татьяна взглянула на него со странной улыбочкой.
– Джеймс, – протянула она. – Джеймс Эрондейл. Ты так похож на своего отца. Именно с тобой я и хотела поговорить. Знаешь, у тебя еще остался шанс заслужить одобрение и поддержку деда.
– Это последнее, что меня интересует, – прорычал Джеймс.
– Он наметил себе цели, – сказала Татьяна, – и добьется их. Они маршируют, знаешь ли. Даже сейчас они движутся вперед. – Колдунья осклабилась. – У тебя есть выбор: либо доказать свою верность ему, либо тебя растопчут, когда придет время. – Ее лицо исказила злобная, коварная гримаса. – Мне кажется, ты достаточно умен и в этой ситуации покажешь, что верен ему. В конце концов, верность нас связывает.
Джеймс поморщился, и Корделия вспомнила надпись, выгравированную на браслете, подарке Грейс. Верностью связан. Если Татьяна надеялась подольститься к Джеймсу, напоминая ему о браслете, это не сработало. В мгновение ока юноша очутился рядом с ней, и острие меча царапнуло ей горло.
– Брось оружие и подними руки, – приказал Джеймс, – или я перережу тебе глотку на глазах у твоего сына и с радостью отправлюсь за это в Ад, когда придет мое время.
Татьяна разжала пальцы, и кинжал упал на ковер. По-прежнему улыбаясь, она протянула Джеймсу руки ладонями вверх, показывая, что безоружна.
– Ты потомок моего господина, – произнесла колдунья. – Разве у меня есть выбор? Я сдамся, но только тебе.
И пока Джеймс связывал ей руки демонической проволокой, Корделия и Джесс обменялись озадаченными взглядами. Казалось, все окончилось благополучно, и все же девушка не могла избавиться от нехорошего предчувствия. Что-то здесь было не так. Например, почему после стольких усилий, направленных на проникновение в Институт и похищение ребенка, Татьяна сдалась без сопротивления?
Грейс боялась, что Кристофер уйдет после того, как она намекнула ему на свою вину перед Корделией и необходимость признаться в содеянном. Но Кристофер не ушел; он обрадовался, когда девушка подала ему свои записи относительно пересылки сообщений с применением рун и огня. Грейс смотрела на него, пока он читал, и думала, что Кристофер сейчас посмеется над ней или обидится на ее замечания – ведь она не была ученой женщиной, даже не получила образования Сумеречного охотника. Ей были знакомы только простейшие руны, в то время как Кристофер, казалось, знал наизусть всю Серую Книгу.
Но, помахав бумагой, на которой были записаны ее рассуждения о применении нового металла в создании стил, он сказал:
– Весьма оригинально!
Оказалось, что ему нужны были от нее не академические знания, а свежий взгляд, интерес к новым идеям, способность рассматривать проблему с разных сторон. В какой-то момент Грейс поняла, что Кристофер стал ученым не только потому, что был любознателен и обладал богатым воображением. Главным было упорство. Упорство и терпение, которые помогали ему преодолевать препятствия, в то время как другой на его месте отказался бы от проекта после первой же неудачи.
А потом, когда Кристофер кратко записывал ценные мысли, пришедшие им обоим в голову, в зарешеченную дверь постучали. На пороге появился Брат Захария в развевающихся одеждах цвета пергамента, которые не издавали даже шелеста.
Он беззвучно заговорил с ними обоими, точнее, вложил им в головы кошмарные образы. Рождественский бал, грохот, звон и крики. Мать Грейс, вооруженная острым серебристым кинжалом, захватившая в заложники маленького мальчика, младшего брата Кристофера. Исчезновение Татьяны, похищение Александра, облава, устроенная Анклавом.
Раздался звон – это Кристофер вскочил на ноги и смахнул со стола свой бокал. Забыв о бумагах, не взглянув на Грейс, он выбежал из камеры. Захария несколько мгновений молча смотрел на узницу, потом отступил в коридор, закрыл решетку и последовал за Кристофером.
Грейс сидела на постели. Ей вдруг стало очень, очень холодно. «Матушка, – подумала она. – У меня появился друг. Мне показалось, что он…»
Все вернулось на круги своя. Мать не могла допустить, чтобы Грейс чувствовала что-либо, чтобы она