И это оказалась Люси. Пока Джеймс говорил, она заметно дрожала; наконец девушка выпалила:
– О, Джейми… Прости меня, я так сожалею о том, что связалась с ней… что была добра к ней…
– Не надо, Люс, – ласково ответил Джеймс. – Ты же не знала. Никто не знал, даже ее брат.
Люси широко раскрыла глаза, как будто ее шокировала сама мысль о том, что Джесс мог знать. Она воскликнула:
– Перед тем как мы ездили в Чизвик, ты навещал ее в Безмолвном городе и вернулся расстроенным. Значит, она тогда тебе рассказала?
Джесс кивнул.
– До этого я представления не имел о том, что происходит.
Корделия никогда не видела Джесса таким, только в тот день, когда его тело еще служило вместилищем для Велиала: глаза превратились в две черные дыры, лицо стало пепельно-серым.
– Я всегда любил Грейс. Всегда заботился о ней. Она – моя младшая сестра. Но когда я услышал это… я почувствовал, что у меня нет сил находиться рядом с ней, видеть ее. Я ушел и больше ее не навещал.
Кристофер откашлялся.
– То, что сделала Грейс, конечно, непростительно. Но мы не должны забывать о том, что в момент встречи с Джеймсом, когда ей приказали околдовать его, она была совсем ребенком. Грейс была одинока и беззащитна перед матерью, которая в случае отказа могла сделать с ней все что угодно.
– Это не оправдание! – в ярости выкрикнул Томас. Его карие глаза сверкали. – А если я убью человека, а потом скажу, что меня заставили? Разве я от этого перестану быть убийцей?
– Но мы говорим не об убийстве, Томас…
– Это было почти то же самое, – вмешался Мэтью. Он держал в руке одну из фляг, которыми снабжал его Кристофер, но не открывал ее и не пил, просто без конца обводил кончиком пальца выгравированные на боку узоры. – Она забрала у Джеймса все, что в нем было лучшего, его доброту, способность к состраданию, стремление помочь несчастным, его доверие к людям, идеализм – и обратила его душевные качества против него же самого. Это хуже проклятия фэйри.
Корделия заметила, что Джеймс пытается поймать взгляд Мэтью, но тот, несмотря на негодование, вызванное рассказом о лжи и коварстве Грейс, намеренно не смотрел в лицо своему парабатаю. Он сидел, стиснув в руке дешевую флягу, словно талисман.
– Она лишила Джеймса свободы выбора, – заговорила Ари. Девушка тоже была смертельно бледна. – Я жила с ней в одном доме, но не догадывалась, что Грейс способна на такое.
– Но у Джеймса все хорошо, – мягко произнес Кристофер. – Все закончилось благополучно. Добро победило, как всегда.
– Потому что он сопротивлялся, – резким тоном возразил Мэтью. – Его любовь к Корделии помогла ему избавиться от гнусного браслета.
После этой вспышки он, казалось, смутился и наконец взглянул в глаза Джеймсу.
– Ты действительно любишь ее, – пробормотал он. – Как ты и говорил.
– Мэтью! – воскликнула в негодовании Люси.
Но Джеймс, не смущаясь, смотрел в лицо Мэтью.
– Да, люблю, – произнес он. – И всегда любил.
– А Грейс? – тихо спросил Томас.
– Я ее ненавижу, – ответил Джеймс.
Кристофер вздрогнул; Джесс отвернулся.
– Я до сих пор не могу забыть… ведь она уже после того, как порвала с матерью и сбежала из дома Бриджстока, пришла ко мне. И, не зная о том, что браслет сломан, продолжала лгать, попыталась снова меня соблазнить. Было так странно видеть, как она применяет уловки, которые безотказно действовали на меня раньше. У меня было такое чувство, что я наблюдаю за этой сценой со стороны, – я понял, что всякий раз, когда мы встречались и разговаривали, я терял частицу себя. Что моя жизнь была ложью, и все по ее вине. Я сказал, что презираю ее, что никогда не прощу, что она ничем не может исправить прошлого и не может искупить свои преступления. Грейс находится в Безмолвном городе потому, что я потребовал от нее сдаться Безмолвным Братьям.
Джеймс выглядел немного растерянным, как будто до сих пор не знал, что способен так сильно ненавидеть, желать зла человеку, жаждать мести.
– Это из-за меня она сидит в тюрьме. – Он взглянул на Джесса. – И ты знал об этом.
– Да, – устало произнес Джесс. – Она сказала мне. Но я абсолютно не обижен, поверь мне.
Кристофер заговорил:
– Грейс причинила людям много страданий и при этом знала, что делает. Она ненавидит себя за это. И мне кажется, ей сейчас хочется только одного: уехать куда-нибудь подальше отсюда и провести остаток жизни в одиночестве и безвестности.
– Это могущество слишком опасно, нельзя отпускать ее неизвестно куда, – заметил Алистер. – Представьте, что она держит у себя ядовитую змею или неприрученного хищника.
– Но что, если Безмолвные Братья заберут у нее могущество? – предположил Кристофер. – После этого она не будет представлять никакой опасности.
– Почему ты защищаешь ее, Кит? – спросила Анна. Она не сердилась на брата, не возмущалась; ей просто было любопытно. – Может быть, потому что в конце концов она вернется в Лондон, и нам придется терпеть ее здесь? Или потому, что она интересуется наукой?
– Знаете, – сказал Кристофер, – я всегда считал, что каждый человек имеет право на второй шанс. Жизнь одна, другой не будет. От совершенных ошибок никуда не денешься, и мы должны жить с ними.
– Верно, – пробормотал Алистер.
– И все равно, – настаивал Томас, – мы не можем ее простить.
Алистер поморщился, словно от боли, и Томас добавил:
– Я хочу сказать, мы не можем простить ее от имени Джеймса, если он сам не сделает этого. Только Джеймс имеет на это право.
– Я до сих пор очень зол на нее, – сказал Джеймс, – но в последнее время начал понимать, что должен справиться со злобой и другими негативными чувствами. Я хочу двигаться вперед, а гнев, озлобленность, обида мешают. Кроме того… – Он помолчал и сделал глубокий вдох. – Я понимаю, что пройдет какое-то время, и она вернется в Анклав. Я не знаю, как мне общаться с ней после этого. Не знаю, смогу ли я спокойно смотреть на нее.
– Тебе не придется с ней общаться, – хрипло произнес Джесс. – У матери остались деньги, состояние Блэкторнов, и теперь они перейдут к Грейс. Мы купим для нее дом где-нибудь за городом. Я попрошу ее только об одном: чтобы она никогда больше не приближалась ни к тебе, ни к твоим родственникам и друзьям.
– Но не покидай ее, не оставляй в полном одиночестве, – попросил Кристофер. – Джесс… она живет только ради тебя. Ты – единственный, кто был добр к ней. Не бросай ее одну во мраке.
– Кит, – с упреком произнесла Анна, – нельзя быть таким мягкосердечным.
– Я говорю это все не потому, что я наивен или глуп, – упрямо сказал Кристофер. – А потому, что способен размышлять не только о колбах и пробирках, хотя вам это, возможно, странно слышать. Мне приходилось наблюдать, как ненависть отравляет человеку душу. Она вредит не обидчику, а обиженному. Грейс ни от кого в этой жизни не видела добра. Да, она в свое время не пощадила Джеймса, но, если мы попытаемся отнестись к ней с милосердием, зло, которое она причинила, утратит силу, подобно чарам демона.
Он повернулся к Джеймсу.
– Ты проявил необыкновенную силу воли, ты нес все это совершенно один, несколько лет. Позволь нам помочь тебе оставить ненависть и боль в прошлом. Ведь если ты не сделаешь этого, если тебя, да и кого-либо из нас, поглотит стремление отомстить Грейс, мы станем такими же, как Татьяна.
– Черт бы тебя побрал, Кит, – буркнул Мэтью. – Когда это ты научился так хорошо разбираться в людях? Я думал, ты умеешь только переливать содержимое одной пробирки в другую и кричать «Эврика!».
– Согласен, в пробирках я понимаю больше любого из вас, – улыбнулся Кит.
Они сидели в гостиной, потому что Мэтью выказал необъяснимое отвращение к идее перейти в комнату отдыха после долгого разговора в библиотеке. В конце концов они так ничего и не решили, но Томас догадался, что Джеймс почувствовал себя намного лучше. Он не видел на лице друга такой беззаботной улыбки уже много лет – наверное, со времен поступления в Академию. Друзья поклялись, что поддержат Джеймса во всем, что бы он ни предпринял дальше, и, разумеется, пообещали вечно хранить тайну. Джеймс сказал, что сообщит родителям, когда те вернутся из Идриса; насчет остального он не высказался определенно, но сейчас в этом не было необходимости. Он мог обдумывать дальнейшие шаги столько, сколько потребуется.
Когда они поднялись со своих мест, Ари сказала:
– Знаешь, Джеймс, я так рада видеть вас с Корделией счастливыми. Настоящая любовь побеждает не только в книгах.
Джеймс и Корделия выглядели довольными, хотя и несколько смущенными, но Мэтью сидел, уставившись на свои руки, и Томас с Кристофером обменялись быстрыми взглядами. Пока остальные обсуждали, как можно оправдать Эрондейлов и как избавить Корделию от Лилит, Мэтью незаметно выскользнул из комнаты, а Томас с Кристофером вышли следом. Кристофер предложил партию в вист, на которую Мэтью согласился, а Томас предложил пойти в комнату отдыха, против чего Мэтью категорически возражал.
И, к великому удивлению Томаса, когда они устроились в гостиной, а Мэтью достал колоду карт, на пороге возник Алистер.
Он принес с собой толстую книгу в кожаном переплете и вместо того, чтобы присоединиться к игре, сел на диван и погрузился в чтение. Томас ждал, что Мэтью с неприязнью уставится на непрошеного гостя или скажет что-нибудь язвительное, но он промолчал.
Время от времени Мэтью вытаскивал флягу Кристофера и проводил пальцами по гравировке; видимо, это была его новая нервная привычка. Но не пил из нее.
Когда Томас и Мэтью – как это обычно и бывало – проиграли Кристоферу большую часть наличных денег, в дверь постучали, и в гостиную заглянул Джеймс.
– Мэтью, можно тебя на минуту?
Мэтью не ответил.
– Плохая идея, – вполголоса произнес Алистер, глядя в книгу.
Мэтью окинул Алистера выразительным взглядом, потом швырнул карты на стол.
– Что ж, здесь я потерял все, что мог, – сказал он. – Теперь посмотрим, осталось ли у меня в этом мире еще что-то, чего я могу лишиться.