— Ты говорил, что прочел обо мне в ритуальном огне… — пробормотала колдунья, напоминая о своем присутствии. — Услышал имя и сразу принял как данность…
Разочарование, сквозившее в каждом звуке, захлестывало петлей.
— А я с тех пор ненавидела, боялась тебя, словно злейшего врага…
— Вполне понятные переживания для накрепко связанной жертвы… — деловито подтвердил Кетиль, поглаживая свой перстень. — Вот только чудно, как ты не свихнулась от близости со своим преследователем. Терпеть постоянные поползновения в сторону собственной души обыкновенный человек не способен. Вероятно, замешана недюжинная сила, но все равно тебя терзают страхи, кошмары…
Потрясенная справедливостью его предположений, принцесса вдруг ощутила, как надламывается внутри прочный стержень правды, на которую она привыкла полагаться, и вслед за его крушением пускаются в беспорядочный хоровод мысли ее и чувства.
А ведь Ирифи бормотал какие-то истории насчет фейлана, нарекал Лютинга так по меньшей мере трижды за их путешествие, но колдунья сочла все фантазиями старого вихря, нелепыми настолько, что и запоминать не стала. Наивная доверчивая глупышка…
— Не слушай его, Изольда! — Таальвен метнулся к девушке. — Уйдем отсюда, просто уедем прочь!
И, наотрез отрицая череду убийственных совпадений, потянулся к ней.
Но зерна хаоса, посеянные лукавым обитателем форта, успели укорениться, пустить ростки. Зараженная ими, принцесса оттолкнула ладони своего мужа, как щупальца морского чудовища, и медленно сползла с сиденья.
— Куда же ты собрался, незрячий душелов? — Расчетливый Кетиль не проникся разыгравшейся драмой. — Если не намерен ни прикончить, ни выдать властям свою добычу? На что она тебе? Зачем без конца затягивать и попускать узел на чужом горле?
Но отныне ошеломленная Изольда не замечала его присутствия. Грезилось, что спала плотная поволока, годами заслонявшая от нее истину. И стало невыносимо, опьяняюще горько.
— Ты говорил: судьба… Любовь, праведнее которой не сыщешь, замысел богов… — Тонкие стебельки терна плелись и кудрявились, проклевываясь прямо из тела… — А сам приходил по ночам, не давал забыться… Прикрывался самоотверженностью, верностью долгу. Лживо обещал отпустить, если попрошу… О, превращенный в волка по истинному своему подобию…
— Клянусь, это ошибка, — прохрипел приморский королевич, чувствуя, как в мгновение ока теряет все, чего удалось добиться за последние два года. — Мне пророчествовали твое имя, я желал тебя в жены, грезил тобой во снах, но не потому, что поймал в плен!
— Все обман…
— Стоит ли спорить о том, что легко проверить? — Слегка озабоченный колдовским накалом, Кетиль осторожно поднялся на ноги. От чаровницы с терновником запросто дождаться беды — пора Западному ветру ее приструнить. — Чтобы убедиться, что девушка — твоя жертва, повели ей сделать что-нибудь.
Отказываясь идти на поводу у фейлана, Лютинг сжал кулаки и тряхнул головой.
— Коли душелов приказывает с такого расстояния, ни одна пленница не выстоит, будь она хоть колдуньей, хоть самой терновой принцессой!
В ожидании зрелища Сурт и Форкош замерли в напряженных позах, готовые по первому зову сорваться с места, как волки, послушные вожаку. Но гость их только упрямо стиснул зубы.
— Ну же, придумай для нее какое-нибудь простое задание, — подстегнул его заговорщицки Кетиль, рассчитывая, что мальчишка призовет наконец своевольную добычу к послушанию. — Пусть упадет ниц или сунет руку в огонь.
— Не буду, — отчеканил Таальвен, силясь стереть из прошлого моменты, когда им овладевали горячность и животный азарт, подстрекающий нестись за Изольдой сквозь время и расстояние, находить ее без подсказок, ориентиров.
Но тут терновая колдунья, по горло укутанная дикой сливой, шагнула к нему, страшно крикнула:
— Повели мне!
Боги свидетели, она больше не верила Лютингу. Гнев, отвращение выжгли дотла, вычернили ее глаза, но, чтоб целиком отдаться пущенной на волю ненависти, требовалось знать наверняка. Потому принцесса с шипением устремилась к нему, впилась в полы грязной рубахи, полосуя его грудь.
— Приказывай же, проклятый приморский узурпатор, иначе я вырву твое волчье сердце, изрежу плоть на лоскуты! Говори, пока владеешь лживым своим языком!
Сквозь слепоту всматриваясь в искаженное яростью лицо, Таальвен зажал ладонями кровоточащие раны и обреченно выдохнул:
— Хватит, Изольда…
В тот же час шипы, окольцовывавшие стан терновой колдуньи, вздрогнули, поползли под кожу, будто единственное его слово было весомее магии, что бурлила в ее венах.
— Хватит! — вновь повторил обретший себя фейлан, и принцесса узнала голос, не раз сокрушавший ее волю.
Нещадный, всесильный, подчиняющий… Как могла она столько дней не примечать сокрытую в нем сталь? От переизбытка чувств Изольда зашаталась, осела на колени. По милости душелова магия ее уснула, скованная силой могущественнее, чем амулеты Вей Эрны. Но бунтующая злоба, сотрясавшая естество, никуда не делась.
— Не желаю знать тебя, Лютинг Вестильд Таальвен Валишер Мак Тир… — захлебываясь, выплюнула Изольда. — Нет такого проклятия, что я не посулила бы тебе, но предатель недостоин терновых чар… Отныне ты мне не спутник, не муж… Не приближайся, даже не гляди в мою сторону. А если дерзнешь погнаться, зарекаюсь бежать до самого последнего вздоха!
Завершив грозный монолог, она попятилась, нырнула во мрак неосвещенных коридоров.
— Пусть идет. — Напряженный Кетиль выставил ладонь, освобождая братьев от обязанности бросаться в опасную погоню. — Дар подсказывает, эта птичка нам не по зубам. Шли бы вы на отдых, многоуважаемые фейланы, да предупредили часовых на воротах, чтобы не чинили ведьме препятствий…
Более подвижный Форкош моргнул коротко, первым переступая порог. За ним под покров безлунной тьер-на-вьёрской ночи устремился брат Сурт, привыкший полагаться на опыт старших душеловов. И вскоре крадущиеся парные шаги затихли в дальней части форта.
Потерявший опору и чувство реальности Таальвен Валишер остался наедине со своим разоблачителем, но и мельком не поглядел на него. В потоке хлынувшей внутрь пустоты принц не видел и не слышал ничего.
«Душелов, — отдавалось одновременно во всем теле. — Чудовище, алчущее подчинять ради забавы, сладости победы…»
А от перепачканных в алое ладоней тянулась тонкая золотая нить — вдаль, за стены волчьего форта, сквозь поля, рощи — на север… Он бы оборвал ее, если б умел, но казалось, тогда прекратится всякая жизнь: солнце замрет, испарится золотой лужицей с небосвода, сойдут на нет волны и ветра, а движимые тонкорукими богинями судьбы роковые колеса соскочат с божественных осей, погружая мир в кромешный нетающий мрак.
ГЛАВА 19КРОМЕШНЫЙ МРАК
— Немыслимо, невообразимо! — буйствовала терновая ведьма, остервенело топча васильки и едва проклюнувшиеся головки клевера сапогами. — Надо же мне было так ошибиться!
Лицо ее налилось чернотой, подернулось ненавистью. Оттого горькие слезы, ручьями омывавшие щеки, выглядели вдвойне странно. Но одержать верх над неподатливым телом Изольды тьер-на-вьёр было непросто даже в минуты крайней подавленности хозяйки. И бормочущие проклятия губы то и дело кривились от рыданий.
Напуганный надрывными воплями рябой конь перестал жевать весеннюю траву и благоразумно попятился. К своему несчастью, именно он первым попался терновой колдунье на глаза, когда час назад, не разбирая от горя дороги, та ввалилась в конюшню. Он же случайно оказался самым смирным в Уделе душеловов, так что принцессе не пришлось укрощать незнакомое животное. Впрочем, от нее исходила такая разрушительная мощь, что даже Беглянка, брыкливая кобыла Кетиля, присмирела в стойле. Куда до нее трусоватому молодому жеребчику.
— Как же я не додумалась, не сплела воедино концы одной нити? — все сокрушалась ведьма. — Разгадка-то вертелась прямо перед носом! Фейлан, душелов… От нетерпимости к его путам в тебе и пробудилась сила! Его магия раздула искру, подобно тому самому проклятию, о котором наплела некогда полоумная старуха Брума…
В сердцах запустив в ночной простор горсть мелких камней, она сердито крутанулась.
— Только вспомни, как стойко Таальвен Валишер противостоял мне, не сломленный ни скитаниями, ни ужасным проклятием. Подавлял мою власть, укрепляя свою и в тщедушном волчьем облике! А уж сделавшись человеком, заимел вовсе неслыханное господство! Эти сны, которым я дивилась, вкупе с необъяснимым, неистребимым страхом перед приморским королевичем, мое унизительное послушание — все произрастало из хватки охотника, крепкой, как медвежий капкан… — Откуда, спрашивается, мне знать, что проклятые душеловы пересекли грань между Тьер-на-Вьёр и заокеанскими странами, за тысячи лет забрели столь далеко от дома? — пожаловалась сама себе ведьма.
При виде форта за спиной, метившего прямыми углами в светлеющее звездное небо, ее передернуло.
— Раньше я бы в два счета раскусила приморского пройдоху, поставила бы его на колени за вопиющую дерзость… Да по той эпохе давным-давно оттрубили прощальные гимны. Остается довольствоваться малым. К тому же Мак Тир, как видно, взаправду не ведал о даре. Иначе не влюбился бы в собственную жертву, словно деревенский простак.
— Не хочу… — измученным севшим голосом прервала ее изыскания Изольда, — ни слышать о нем, ни думать…
— Теперь-то ясное дело, — разнеслось по полю. — А что ты твердила мне год назад, хвастаясь замужеством со своим ненаглядным волком? Забыла? Кто из нас двоих нынче видится тебе худшим злом?
Выжатая до капли нестерпимой мукой, принцесса сухо всхлипнула, прижала ладони к полыхающей изнутри груди. И терновая ведьма сменила гнев на милость.
— Ну, полно. — Пальцы успокаивающе пригладили ткань рубашки, похлопали по спине. — Толку теперь рвать на себе волосы?.. Предлагаю поразмыслить, что нам делать дальше?
— Ничего, — простонала коченеющая в застенках израненной кровоточащей души Изольда. — Я не желаю дышать, говорить, ходить… Только уснуть, словно Роза Ветров, отрешившись от печалей, стремлений и поисков… Грезить до бесконечности в уютной заботливой пустоте…