— Неужели? Кто же, по твоему мнению, угрожает ее жизни больше?
Отвечать приморский принц не стал. Глянул исподлобья и принялся наблюдать за тонкими стебельками льна, пробивающими себе дорогу среди других растений.
— Буран и ненастье, Мак Тир, не хватало и тебе изводить меня недомолвками! Вея Эрна, когда нужно, держит рот на замке, несносный Пыльный вихрь молчит как рыба… От загадок я вскоре начну седеть до срока!
Несуразность восклицания на миг отогнала тоску Таальвена. Оживившись, он повел бровью.
— Седеть?
— Или что там происходит с доведенными до крайности смертными? — Ветер взъерошил белоснежные волосы. — Не хочу из-за нервов выглядеть, как чахлый старик из лазарета. Потому не заставляй меня сводить знакомство с толпой надоедливых людей, от которых и так зуд по всему телу, объясни толком, что стряслось.
Просьба была не самой учтивой, зато чистосердечной. И, заключив, что Северный ветер имеет право услышать правду, Лютинг проговорил:
— Изольда была права, когда стремилась держаться от меня подальше… Душеловы — так нарекают в Тьер-на-Вьёр подобных мне…
Заинтригованный началом, верховный присел в стороне.
— Что за диковинка?
В кои-то веки упаднический настрой Мак Тира его искренне тревожил, а возможность разговорить королевича виделась благом.
Но Таальвен не собирался болтать без умолку. События минувших дней он уложил в такой короткий рассказ, что не набралось бы и на абзац в книге. Зато выражения выбрал самые нетерпимые к себе — пускай ветер знает о его чудовищных преступлениях. Заодно убедится: сомнения насчет природы способностей спутника оказались верны. Неспроста принц выслеживал Изольду, как королевская гончая оленя.
Но Хёльмвинд, к превеликому удивлению, злословить не стал. Выслушал и спросил напрямую:
— Ты об этом знал?
Приморский королевич отрицательно мотнул подбородком.
— Но мой дядя наверняка догадывался. Чересчур сильно походил ритуал выбора избранницы в нашем роду на начало охоты.
— Выходит, он тебя обманывал. Зачем?
— Ради союза с нужным королевством, послушания, просто по традиции… — Таальвен развел руками, показывая: не у кого спросить…
— Не слишком умно, если брать в расчет, что жертва фейлана в плену долго не живет… Не проще ли обойтись без чар, пустив в ход обещания, угрозы, в конце концов? Слышал, другим правителям помогает. — По тону Северного ветра угадывалось: о праотцах Таальвена он невысокого мнения.
— Может, среди Мак Тиров дар ни разу не просыпался по-настоящему, — предположил Лютинг, пропуская мимо ушей сарказм ветра. — По словам Кетиля, такое бывает… Или мои предки не догадывались, какая именно сила заставляет их накрепко связывать себя с предназначенными женщинами…
Вспоминая истории о прабабках вековой давности, королевич попытался мысленно подытожить, сколько из них погибло в юном возрасте от болезни или несчастья. Даже навскидку выходило до странности много. Только его мать, тетку и нескольких родственниц по отцовской линии унесла молодыми «морская хворь». Так называли хандру, нападавшую на жителей приморья из ниоткуда, выпивавшую жизнь за считаные месяцы.
Лечить недуг было сложно: больной терял сон, покой, аппетит и вскоре уже метался в горячке обессиленный. Чтобы облегчить его страдания, в дом приглашали знахарок, но те вместо врачевания окуривали комнаты травами да полагались на милость богов… Безучастных по большей части… Возможно ли, что вместо них судьбой в такие мгновения управляли губительные сети душеловов?
— На что похожа связь с чужой душой? — вторгся в невеселые размышления Северный ветер.
От неожиданности Таальвен опешил на секунду, отстранился от событий прошлого.
— На истязание, плен… — По голосу было слышно, что ему охота казниться укорами.
Но изобличения не интересовали верховного.
— Я хочу знать, каково это для тебя…
Удивленный приморский королевич всмотрелся в резное лицо, выискивая следы насмешки, — ветер был донельзя серьезен.
— Однажды ты назвал свои чувства любовью… — попытался описать причину личного любопытства он. — Неужто зов похож на нее настолько, что легко перепутать?
— Не похож… — после затянувшегося молчания сознался Таальвен Валишер. — Но я привык существовать с ним, и одно стало неотделимо от другого…
Северный ветер смял в пальцах лист клевера. Он надеялся, что ответ Мак Тира прольет свет на толкование им непостижимого призрачного явления. Но, кажется, любовь столь эфемерна, что легко сойдет за любой порыв, будь то приворот или охотничий азарт фейлана.
— Представь себе голод, от которого невозможно избавиться, аркан, жгущий ладони, если за него не тянуть… — Приморский королевич едва не впервые заговорил откровенно, забыв о собственной скрытности.
Хёльмвинд задумчиво пожевал губу. Ни то, ни другое не вносило необходимой ясности. Понятно было одно: истории про душелова лучше бы много лет оставаться тайной, покуда не наступит подходящее для открытий время… Но все, как водится, пошло наперекосяк.
— Что ж, о былом не плачут… и раз Изольда в бешенстве, — узкая ладонь осторожно ощупала синяки на израненном запястье, — нужно поскорее догнать ее, пока она не натворила дел.
— Ты так ничего и не понял? — хрипло откликнулся Лютинг. — Она меня ненавидит — неистово, до глубины души, — намного больше, чем тьер-на-вьёр…
— Это пока, — потряс злополучным браслетом ветер, — но стоит терновой ведьме завладеть ее телом, принцесса поймет: твое вмешательство спасает от пагубного колдовского влияния.
— Спасает? — В поисках подходящего примера королевич выдернул из земли зеленый колосок и принялся счищать с него еще не вызревшие зернышки. — Ты сейчас утверждаешь, что один оковы предохраняют от других, — жалкое оправдание душеловству!
— Нет, если на противоположной чаше весов посягательство тьер-на-вьёр!
— Считаешь, это позволяет преследовать кого-то под видом защитника всю жизнь? Доводить до сумасшествия, лишь бы жертва не досталась терновой ведьме?
От непритязательности восклицания Хёльмвинд невольно поморщился. Но Таальвен, очевидно, вел спор вовсе не с ним. Отчаявшийся, измученный метаниями, он будто пререкался сам с собой, и ввязываться в эту перебранку было тщетно.
— Не мне решать, как поступить дальше, — напоказ дернул плечами Северный ветер, — речь о твоей жене. Но если бы Изольда была моей…
На миг он запнулся, околдованный тем, как желанно это звучит…
— Если бы я давал обещание, клялся в верности, нипочем не оставил бы принцессу на растерзание тьер-на-вьёр, и, следуя ее собственным заветам…
Умолкнув на полуслове, верховный поднялся из стеблистого мелкотравья. Убеждать приморского королевича в том, что ему следует вернуть терновую колдунью, оказалось пыткой. Слишком бурно ликовало сердце, воображая вражду, которую питает принцесса к своему мужу. Но оставить все как есть и самому отправиться на ее поиски было бы неправильно. Ведь тьер-на-вьёр в два счета разделается с северным владыкой…
«То есть дело в твоем необъятном страхе? — выискивал истину в собственной душе Хёльмвинд. — Или в том, что Мак Тир не вполне виновен перед терновой колдуньей?»
Ответа не было. И, чтобы не мучиться мыслями, ветер зажмурился, представляя Зефира, играющего на дудочке, величественного Эйалэ в мягком кресле, капризную сестрицу Фаруну. Променять бы нынешнюю нелегкую участь на беззаботные склоки с этой троицей. Но до них не дотянуться сквозь бездонные зеркала Тьер-на-Вьёр.
А на третий день приехал гонец — взмокший до нитки, бурый от липкой дорожной пыли. Вместе с мохнатыми дождевыми тучами за спиной он привез весть о терновой принцессе, что давеча возвратилась в Тьер-Леран.
— Как буря, неудержимый смерч, въехала она в городские ворота на взмыленном коне, и копыта его, вот вам слово, не касались земли! — Тощие руки в дорожных перчатках жадно потянулись за чашей с водой, опрокинули, покрывая воротник капора и куртку влажными разводами. — На рыночной площади терновая наместница устроила настоящее представление, одним махом вырастив целый лес из дикой сливы. А потом ринулась во дворец, повсюду оставляя за собой колючую ограду… Недаром простые тьер-на-вьёрцы верили, что заступница их рано или поздно возродится. Не может страна бесконечно существовать без жрицы терновника…
Напившись, королевский вестник утер со лба пот и подвел к корыту своего скакуна.
— И хотя мы ждали, что избранная, как раньше, появится на свет в одной из многочисленных веток властвующей семьи, подобное благодатное возвращение не лишило нас радости. Так даже лучше: не нужно растить и воспитывать юную принцессу, охранять от врагов. Сила ее, как видно, в самом расцвете, и вскоре Терновое королевство напитается ею сполна. Не за горами былое величие, фейланы!
Темные глаза глашатая воодушевленно заискрились, и Северный ветер вспомнил о надеждах Вей Эрны, как две капли воды созвучных этим.
Из торжественных признаний гостя форта стало ясно, что терновая ведьма приступом взяла свою бывшую резиденцию, разогнав перепуганный караул. Герцог, управляющий страной как избранный наместник, поначалу пробовал усомниться в правах и происхождении осадившей его дом и трон захватчицы. Но стоило разъяренным сливовым побегам обрушить часть крепостной стены вокруг и заполонить Пустошь позади королевского дворца, устрашился. А днем позже признал абсолютную власть колдуньи.
Впрочем, выбора у него не было. Пугающая чернотой глаз новая владычица живо и наглядно объяснила всем при дворе: любое несогласие с ее законными притязаниями равносильно измене и, соответственно, карается смертью. Потому бывший наместник спешно покинул родные пенаты, прославляя богов за то, что унес ноги.
А вот народ запугивать не пришлось: легенда о возвращении принцессы угнездилась в сердцах тьер-леранских подданных так прочно, что благая весть встречала на пути лишь бурное ликование.
«Когда зацветет белым цветом Пустошь, а стены королевского замка падут… Когда от звездопадов станут серебряными ночи, народится на свет новая жрица…», — с трепетом шептали на всех подворьях строки древнего пророчества.