Правильно говорила Татьяна – поправлял я директора, указывал на вероятность проблем в будущем. Когда щадил его самолюбие, когда и нет. Вот и добился, что ладья вся в пробоинах, а капитан выбрасывает лоцмана за борт. Меня, то есть. Да если б я не догадывался, не понимал, это бы ладно. Но я ведь предвидел, предупреждал, что работать нужно обязательно по плану и только по плану. Причём всем! Что план нужно увязывать с финансами, спросом, сбытом, с производством… С дисциплиной и ответственностью, с правами и обязанностями, с… Да что тут перечислять, итак всё ясно. Это же целая система взаимоувязанной ответственности. А не авральная штурмовщина проблем, как лавина сыплющихся с горы. В общем, молодой генерал отправил в отставку главного своего советника, чтоб «типа не указывал тут, понимаешь, не подрывал авторитет, не царапал самолюбие, и вообще». Да и чёрт с ним, и ладно. Живи уродом, Манечка. Как говаривалось в одной песенке, в далёком прошлом веке.
– Ну-ка, отстаньте, вы! Эй! Ой!.. Отдай, гад, сейчас же отдай… Ну, ты, гад! Сволочь!..
Чьи-то сдавленные выкрики вернули меня в этот век, сегодняшний, настоящий.
Справа от меня, в полутёмном, длинном тоннельном переходе, между домами, возилось трое или четверо молодых ребят. Лет по четырнадцать-шестнадцать.
Поймав краем глаза проблему, я ещё топал по инерции дальше. В переходе слышались глухие, эхом усиленные удары, возня, всхлипывание. Я остановился, оглядываясь, как бы ища помощников или свидетелей, рефлекс такой. Прохожих практически не было, не считая меня самого. Сзади вообще никого, а впереди несколько ссутулившихся женщин с сумками.
– Эй, вы! – заглядываю в сумрак, – ну-ка кончайте там… драться!
Возня на пару секунд утихла. Но донеслось наглое и задиристое:
– А тебя тут никто не спрашивает!
– Вали отсюда, придурок, пока не обломилось!
Голоса были молодыми, хриплыми, наглыми.
– Кому говорят, перестаньте!.. – Это меня уже злит, да и трое на одного. Глаза к полумраку привыкли, теперь я хорошо вижу, бьют одного. Он меньше ростом, моложе, прикрывая лицо руками уже сидит, прижавшись к стенке. – Отстаньте, я сказал! – Повышаю голос. – Ну!
Они действительно отстали, повернулись ко мне, развернулись фронтом, угрожающе обходя… Меня не пугает эта троица – пацаны! Лишь бы ножами или ещё чем серьёзным не баловались. Но, кажется, нет – кулаки, вижу, пустые. Подхожу ближе, даже не готовясь ни нападать, ни защищаться. Понимаю – мальчишки же, зацеплю вдруг ненароком, помну. Они бросаются на меня одновременно. Сграбастав боковых, сбиваю ими среднего, они падают в кучу, озадаченно возятся там, вскакивают.
– Ах ты, падла! – Слышу в свой адрес. – Ты наших бить! Ну, ур-род, мы те щас… яйца оторвём!
На меня посыпался частый град тумаков. Порой довольно ощутимых: то в печень, то в челюсть. Но ещё не мужских, а так, больше на эмоциях. Стараюсь не бить, поймать руку, удержать, оттолкнуть, развернуть. Пацаны ведь, класс шестой-восьмой, вроде… Злятся. А матерятся, сопляки, по-чёрному. Машут ногами, пинаются, кулакам норовят. Уже не трое их, двое почему-то… Что такое, почему? Зацепил я сильно, что ли? Коротко оглядываюсь, – а, – вижу, – убежал он. Вообще проще стало.
– Эй, дяденька! Дяденька, осторожно! Сзади! – Раздался вдруг вопль того, обиженного мальчишки…
Резко поворачиваюсь, – что там?.. Кто-то в это время сильно, пинком, подбивает мне сзади под колено, я сгибаюсь на подбитой ноге, разворачиваясь, падаю… В это время над моей головой, я это вижу чётко, как в замедленном повторе, пролетает, описывает окружность тяжелая палка… Бейсбольная бита! Большая, полированная!.. В голову мне метил!.. Заканчивая полукруг, бита со всего замаха попадает прямо в грудь какого-то типа, который тоже откуда-то вывернулся из-за моей спины, как раз под эту палицу. Хак!.. Глухой, смачный удар! Парень не по-человечески хрюкает, на лице боль и недоумение, глаза закатываются. Я тоже от подсечки валюсь на левый бок, падаю, успевая правой рукой, с разворота, резко ткнуть того, который был с палкой. Он беззвучно валится на меня. И второй тоже, упав на колени, согнувшись, хрипит, держась обеими руками за грудь. Сильно видать бита врезала. Почти в тишине слышу быстро удаляющихся топот ног… Ага, – догадываюсь, – это молодые бросились бежать, или за подкреплением. Не мешкая, соскакиваю, сбрасываю с себя того, который с битой. Он пока ещё не может отойти от моего тычка, безмолвно разевает рот… В солнечное сплетение, значит я попал. Хорошо, удачно получилось. Ах, ты, гадёныш! Выдёргиваю из его рук биту, замахиваюсь… Уже в замахе вижу дикий ужас в глазах парня. Он старше, как и второй тоже, лет по восемнадцать-двадцать обоим. Боится! Не хочет помирать!.. Гадёныш! Гася злость, бью, не очень сильно, но резко, в лоб, левой, кулаком, от правого плеча. Клацнув зубами, запрокинув голову, он падает навзничь. Его напарник, всё ещё согнувшись, в полуприсяде семенит на выход. За ним, приходя в себя, перевалившись на живот, поднимаясь, отчаянно скребя носками туфель, рвётся на улицу и этот, который был с палкой… В «трубе» остались только мы вдвоём: я и мальчишка. Он неловко поднялся. Стоит, сжался весь, на лице и страх ещё, и что-то вроде улыбки, победное. А, ну да, мы же их разогнали… Шумно ещё дышу, отряхиваю плащ, ищу фуражку.
– Вот она, дяденька, ваша фуражка. – Подаёт мне.
– А! Ну, да! А ты-то как, ничего? – Спрашиваю.
– Ничего. А вы?
– Нормально!
– Здорово вы дерётесь! Как Стивен Сигал, или Джеки Чан.
– Не смеши. Какой там Джеки Чан. – Перевожу тему. – А за что это они тебя?
– А, часы отобрать хотели… И деньги. – Отвечает.
– И что, – спрашиваю, – отобрали?
– Часы нет. Деньги только.
– И много денег?
– Нет. Около тысячи…
– Ого! Купить что-то должен был, да?
– Нет, мои просто…
– Вот как! Твои! Интересно… А ты знаешь этих ребят?
– Нет. Тут вообще много новых… Понаехали.
– А ты не новый?
– Нет, я местный, москвич. Я здесь родился.
– Умм… Ну ладно, местный москвич, пошли я провожу тебя. Где твой дом?
– А вот здесь он. Выйдем, и сразу направо. Метров пятьдесят всего. А можно мне биту вашу подержать?
– Биту… – я так и держу её, как батон хлеба под мышкой. – На! – говорю. – Можешь взять в подарок.
Мальчишка осторожно принял.
– Вот, спасибо! – Уважительно произнёс, рассматривая ее, примеряя на вес. – Настоящая! Бейсбольная! Тяжеленная… Как из железа. Холодная.
– Да, такой если по голове въехать… – вспоминаю её жуткий замах.
– Как арбуз разлетится. – Так же восторженно подсказывает мальчишка.
– Да. – Холодно отвечаю. А чего мне восторгаться, голова-то моя. Она бы и разлетелась, если б попали. Кошмар! И ведь точно, гадёныш, целил в голову. А если б попал… Если б я не наклонился?! О чём думал парень? Жаль, не успел я его спросить. А надо бы. – Тебя как зовут-то? – Спрашиваю.
– Михаилом зовут. Мама – Мишелем, отец – Мишаней. А вас?
– А меня Евгением Павловичем. Дядей Женей, в общем.
– Понятно.
– Ну пошли.
– Пошли.
Около самого Мишкиного подъезда нас догнала машина «Фольксваген Гольф». Приятная такая, новенькая женская «автопудреница» бежевого цвета. Из неё торопливо выбралась молодая женщина и, не закрывая машину, бросилась к нам…
– Это мама, – как-то отстранённо, глаза в сторону, коротко бросил мальчишка.
– Миша! Мишенька, что… Что случилось? – на бегу, тревожно переводила она взгляд с меня на него и обратно. Подбежала, присела возле него, теребя и оглядывая. – Что с тобой? Что случилось. Ты весь в грязи! Что?.. Кто?.. Как это?.. – И острый, осуждающий взгляд на меня, как шампуром.
Но Мишаня не дал мне ничего сказать, спокойно, даже равнодушно сообщил ей:
– На меня только что чеченцы напали, похитить хотели. – У матери глаза полезли на лоб, она схватилась за сердце.
– Как? Правда? Где?
– Правда. В арке. Палыч вот спас меня, – не моргнув глазом, парень легко выдавал какую-то «киношную» информацию. – Он в спецназе служил. В охране президента.
– В охране… Президента… – эхом прошептала мама, белея лицом, теряя равновесие. Я видел, ей уже нужен валидол.
Придержал её рукой, поддерживая и приподнимая. Она почти висела…
– Всё… всё в порядке. Не волнуйтесь, – несколько растерявшись, бормочу я, стараясь её ободрить. – Всё прошло. Мальчик не пострадал.
Когда я произнёс фразу «мальчик не пострадал», она вообще вдруг отключилась, потеряла сознание. Вот это да! Я давно не держал на руках женщин совершенно расслабленных и покорных…
Мальчишка с интересом на лице наблюдал развивающуюся картину.
– Сейчас придёт в себя. Не волнуйтесь, – спокойно сообщил он мне, и предупредил. – Плакать сразу начнёт. Пошли пока в подъезд. – Показал рукой направление. – Неси её, дядь Жень. Она для тебя не тяжёлая.
– Валидол скорее надо… – теряясь от глупой и непривычной ситуации, в какую я попал, лепечу, держа женщину на вытянутых руках, боясь прижать к себе. – Машину закрыть…
– Ничего, – отмахнулся мальчишка. – Мы на лифте сейчас. Это быстро. А машина сама закрывается, там автосторож срабатывает. Классная система! Прямо на мобильник. Он в маминой сумочке. Не беспокойтесь. Несите.
Мальчишка открыл дверь в подъезд, придержал её собой, пропуская меня. Консьержка, выпучив глаза, смотрела… Казалось, сейчас милицейский свисток в рот сунет, заверещит, или из свистка аэростат выдует. Мальчишка опередил и её и меня, бодро крикнув:
– Свои, Лизавета Васильевна. У мамы парадантоз ноги. Не беспокойтесь, врача уже вызвали.
Какой парадантоз?! Теперь уже, кажется, и у меня глаза на лбу. Ну, мальчишка, ну, пацан!
– Сейчас приедем, – ободряюще кивнул мне, нажимая на кнопку лифта. – Нам на шестой. – Двери плавно закрылись, чуть, казалось, не раздавив удивлённо выпученные глаза консьержки… Щёлкнуло реле, лифт поехал.
Держу на руках женщину… В большом зеркале лифта вижу идиллическую картину: своё растерянное лицо, будто пыльным мешком из-за угла – так оно, пожалуй, и есть – вот день сегодня – и не могу ещё взять под контроль ситуацию. А костюм на ней, то есть платье! А запах духов! Очень даже приятные, особенно духи… Ну и костюм тоже… И сама ничего… Очень даже, я бы сказал, ничего! Тёплая, даже горяча