Аудитории совсем проснулась, вспыхнув аплодисментами Мишке, смотрела уже другими глазами.
Ректор, пряча усмешку, поинтересовался:
– Может ещё кто хочет в чём убедиться, прошу.
Дипломники дружно отказались, легко подшучивая над своим товарищем, нет не надо, давайте дальше.
– Кстати, господа дипломники, – Несколько академическим, с ноткой наставительности продолжил ректор. – Прошу особо это заметить, я вполне уверен в том, что если Гоша… Гоня, прошу познакомиться… – Ректор повёл рукой в сторону Гоньки. Верка предупредительно дёрнула Гошку за руку, чтобы молчал, Гошка истолковал её жест по-своему, поднялся. – Да-да, именно этот вот молодой, симпатичный человек, легко может найти серьёзную брешь в ваших академических знаниях, господа выпускники… – Ректор мстительно качнул головой. – По крайней мере, пятнадцать минут назад он свободно меня в этом уличил. Да – профессора, академика, и прочая. Так вот, повторяю, я уверен, что и вы не скажете нам, кто такой господин Байрамов. Да, именно Байрамов. Ну те-с, господа, ну те-с!
В аудитории повисла мёртвая тишина. Дипломники, получив неожиданное задание, привычно насупились, наморщили лбы, бросились отыскивать на складах памяти означенную фамилию, а может и какой аннотационный материал на высокого классика… Кто в потолок глядя, кто прикрыв глаза… Зашелестели страницы конспектов.
Выдержав убедительную паузу, с чувством превосходства, ректор укоризненно махнул рукой.
– И не пытайтесь, господа. Бесполезно. Пусть это останется нашей с Гоней тайной. – Ректор одними глазами спросил у Гоньки разрешения. Тот серьёзно кивнул головой, конечно. Ректор вновь повернулся к студентам. – А для вас, с вашими преподавателями, великим пусть будет укором… Стыдно не знать наших современников!.. Стыдно. Так нет, Гоня?
Гоня согласно дёрнул вихрастой головой.
– Ага!
– Оказывается, товарищи дипломники, не всё мы ещё с вами в жизни знаем, – откровенно досадовал Сергей Львович. – И чем больше мы знаем, тем больше понимаем…
– Как мало мы знаем. – В один голос, дружно закончила афоризм аудитория.
– Именно, – подчеркнул ректор. – И наша с вами вечная задача, товарищи учителя, если вы помните: учиться, учиться…
– …И учиться. – Вновь хором закончили фразу дипломники.
– Спасибо, хоть в этом перед гостями не осрамили, – ректор с хитринкой глянул на своих коллег преподавателей, аудитория дружно рассмеялась шутке. – Хорошо, господа дипломники! – Став серьёзным, ректор, успокаивая аудиторию, поднял руку. – Я вижу, вы уже поняли серьёзность проблемы. Поэтому в дальнейшем прошу обойтись без подобных испытательных штучек. – Выразительно глянул на курносого дипломника, и подчеркнул. – До конца беседы, по крайней мере. – Лица присутствующих именно серьёзность теперь и отражали. – Предоставим теперь слово нашему гостю, Евгению Павловичу, руководителю делегации, председателю… А потом можно и вопросы по существу, если таковые возникнут. Прошу, Евгений Павлович. – И присел за парту. Вовремя угадав моё желание, энергично предупредил. – Сидя, сидя, пожалуйста. Без церемоний.
Всё это время я с удовольствием наблюдал сцену общения ректора со своими студентами. Тёплую и дружественную. Особенно понравилось мне, и польстило, как Мишка отреагировал на своеобразный тест в свой адрес. Сразил прямо. И Вера с Тонькой это оценили, но вида особо не подали. Молодцы. Тоже своеобразный тест. Тоже выдержали. Видел, как мои делегаты внимательно рассматривают учителей, изучают. Вера, серьёзно и внимательно. Мишель спокойно и с любопытством, Гоня с восторгом и обожанием.
– Наше село называется Ерши, – начал я. – Это на севере. На границе трёх областей: Вологодской, Кировской, и Архангельской. Красивый географический район, благодатное, привольное место, чудесный край… Как и вся наша Родина, наверное. – Дальше я, достаточно компактно, вроде без лирики, ну может самую малость только, рассказал молодым людям, каким село было большим и почти успешным на всё своём историческом пути, до самой перестройки. – Потом всё рухнуло. Как и везде в основном.
Я не стал рассказывать каким образом раньше давались «наверх» отчётные показатели, как от вечной необустроенности и тяжести труда постепенно терялась вера и терпение в людях, многие спивались, как из села ежегодно уезжала молодёжь, кто на учёбу, кто в армию – лучшие силы – и практически не возвращались, как планово, насаждаясь именно «сверху», уничтожался богатый природный потенциал: лесной, сельскохозяйственный, животноводческий, новаторствами социалистического строя.
– Мы не знали тогда, что в сравнении с изысками управления экономикой данного перестроечного периода, это были просто цветочки… Мы только сейчас это осознаём: что такое хорошо, и что такое плохо. Люди, а это в основном старики, ветераны, дети, подростки, абсолютно без подготовки, попали в другую среду. Как на другую планету. И теперь, так получается, не имея возможности кардинально что-то изменить, мы ищем положительное в тех условиях, в которых оказались. Пытаемся обустроиться. Как те, несколько уцелевших, после кораблекрушения.
– А что власти? – послышался вопрос того самого курносого.
– А что власти… Вы знаете: они хорошо устроились. Везде, причём. Успешно закрепились на высотах чиновничьей, должностной недосягаемости. Укрепились там, выставили заслоны из законодательных положений. Непрерывно наезжая на «объекты», дерут налоги, попутно спуская нам устрашающие инструкции и прочая…
– А вы?
– А мы!.. – я невольно усмехнулся, удачно пришедшим на память, как раз вовремя, строчкам из стихов Евгения Евтушенко. – Тут хорошо бы сказать: «А мы, жлобам и жабам вставив, извините, клизму, плывём назло…»
Молодежь, внимательно слушая, улыбнулась фривольности фразы.
– Это Евтушенко, – воскликнул курносый. – Баллада о выпивке. Полный анахронизм.
– Да, Евтушенко, – согласился я, но возразил. – Может быть и анахронизм, но не для меня. Я на его поэме о Братской ГЭС вырос, и других таких же его, подобных… И вообще, мне кажется, каждой последующей эпохе всегда предшествуют, как вы говорите…
– Вы романтик, Евгений Павлович. – Внимательно глядя на меня, с не определённой интонацией сделала заключение девушка с короткой стрижкой, ярко накрашенными губами…
– Да, – почти с гордостью признался я. – Неисправимый, причём.
– Хороший фактор, замечу, коллеги, – подал голос ректор. – Очень положительное качество в человеке. Давно доказано: на голом прагматизме и одном только техно-, ни одно живое дело не может красиво получится. Душа человеческая, трепетная, ищущая, восторженная, везде должна присутствовать. Должна быть. С позитивным, созидательным настроем. Особенно это важно для нас с вами, учителей.
Мне приятно было находиться в этом зале. Я это сразу почувствовал. Лица и глаза молодых людей были живыми, открытыми, пусть и задиристыми, но, кажется, заинтересованными… Или мне показалось. Я продолжил.
– В общем, не знаю кому именно назло, но мы именно идём. И не по течению, а сопротивляясь.
– А можно конкретно?
– Да, пожалуйста. Мы, например, освободились от долгов всех уровней.
– Реструктурировали?
– Нет, рассчитались.
– Как это?
– А вот так, – я глянул на Мишку, на ребят. Они очень внимательно слушали, заметно гордясь мной, и собой, своими земляками, своим местом в этой важной, оказывается, поездке, в этом взрослом разговоре. – Мы нашли спонсоров. Нашлись такие.
– Так вы, значит, приобрели себе частного хозяина! – Воскликнул курносый. Кстати, хорошо если бы именно он согласился к нам в школу приехать, машинально отметил я. Именно такие нам, задиристые, ерши, и требуются. – Не лучший вариант, кстати. – В сочувствующей тональности развивал свою мысль курносый. – Инвестированный капитал, Евгений Павлович, вам возвращать придётся. Ещё и с большими процентами, наверное. Да и в моральном плане это…
– Нет, у нас другой случай.
– Ладно… – аудитория отмахнулась от строгой детализации проблемы задиры-курносого, потребовала. – И дальше что?
– Нашли кое-что… – отвечаю. – Да вот, мой помощник, Михаил и расскажет.
– О чём, Палыч? – уточнил Мишель.
– Как мы ландрасов нашли. – Подсказал я.
– А, поросят! – Мишка оживился. – Так это просто. Евгений Палыч дал задание, мы с ребятами сделали несколько запросов по Интернету. И всё никак. Канада, Австралия, Германия… Далеко почему-то. И вдруг, раз, ответ нам: в Подмосковье. Мы обрадовались. Я кричу Палычу: есть, говорю, нашли. Мы, раз, так… Быстро собрались, поехали, выбрали и купили. Гоня за них отвечает. Он ответственный у нас.
– Ну! – Аудитория почти ахнула, глядя на вспыхнувшего от удовольствия Гоньку. Мальчишка маленький совсем, года четыре-пять, голова и плечи только над столом обозначились, а поди ж ты, в селе – старший. – Ух, ты!
– Ага! – В восторге аж подскочил Гонька. Ну любимая же тема. – Они такие красивенькие все! Да! Миленькие! Много их! – Заторопился мальчишка, показывая где лицом, где руками. – Ушки вот такие, как у собаки такой маленькой, забыл, и длинной…
– Такса. – Подсказала Вера.
– Ага! – торопился Гонька. – Таксы. У наших уши такие же, только – «Ландрасы» они. Хрюкают так, громко, визжат!.. Глазками луп-луп… – Мальчишка умильно изобразил это. – Волосики ещё такие беленькие, остренькие…
– Жёсткие! – вновь подсказала Вера.
– Ага! И носиком, пятачком: хрю-хрю! И быстрые такие, догнать только я могу… Я только тогда и смог… Один, когда, это… Ага!
– Калитку надо было хорошо закрывать. – Укоризненно поправила Вера.
– Да, закрывать! – в запале согласился Гонька, но тут же с жаром оспорил. – А как же им тогда аппетит нагуливать, если не бегать? Они же дети. Маленькие ещё. Им бегать обязательно надо. Да! Так и доктор этот, который с нами приезжал, говорил, я слышал. Чтоб аппетит сильный появлялся, и вообще.
Держась за животы, студенты уже вовсю хохотали, по достоинству оценив непосредственность детворы. Смеялись и преподаватели. А как не смеяться, если рассказывая, Гонька легко и очень похоже изобразил несколько поросячьих ужимок. Один в один. Казалось, ещё бы немножко, и Гонька запросто бы изобразил здесь, как он ловил того шустрого поросёнка… Не дошёл просто. Жаль!