– Ну ладно вам шутить. Я серьёзно спрашиваю… – укоризненно отворачиваясь, стучит карандашом по столу Валентина Ивановна.
– Тогда, значит, с якутами… – не унимается дед Егор.
А, понятно, сегодня у него перерыв от своего шлагбаума, отдыхает он, поэтому и разговорчивый.
– Почему это с якутами? – переспрашивает Валентина Ивановна.
– А у них золото. – С удивлением на лице щурится дед: как такое можно не понимать.
– Во, дед, вспомнил! – хлопает ладонями по парте агроном Байрамов. – Хрен ли с того золота, если они – там, так же бедствуют.
– А потому что имя с начальством не повезло. – Высказывается Дарья Глебовна. Будто только она об этом одна и знает.
– Господи, а кому сегодня повезло? Везде такие, – пожимает плечами Вера Никандровна, бухгалтер. – Одни коммунисты, да бывшие комсомольцы опять у власти… Этого хотя бы взять – детский сюрприз который! Киндер-сюрприз, во! По лицу видно – запросто что угодно скоммуниздит. И другие…
– Уже скоммуниздили, Никандровна…
– Я и говорю…
– О, а у меня идея, люди, нам Палыча нужно в Думу выдвигать, – приподняв бровь, заявляет вдруг Звягинцев. – В президенты.
– Ух, ты!
– А что, хорошая идея, – аж подпрыгивает дед Егор. Многозначительно крутит пальцем в воздухе. – Ещё не старый, Матвейка, а уже, смотри – голова, кумекает! Правильно! И проверенный у нас Палыч. И не ворует, не пьёт…
– Таких туда не берут… – С сожалением замечает Василий Кузьмич Митронов.
– Эт да! Тц-ц!.. А жаль!
– А сам-то, Палыч, что думаешь, если мы направим тебя? Делегируем, а?
– Нет, братцы, со всем бы удовольствием, – с жаром отказываюсь. – Спасибо, но только не к ним. Я цветом не вышел. Не в масть буду… Хотя, по большому счёту и надо бы… Но там же как в стае, там же вместе выть надо… А я не могу… Да и интересы у них не государственные, а шкурнические. Мы ж видим… Точно работать не дадут… Сожрут.
– Правильно, Палыч, пошли они все… корове в трещину.
– Дед! – Грозно одёргивает Валентина Ивановна.
– В смысле коту под хвост, в баню, то есть. – Послушно исправляется дед Егор, машет руками. – Пусть будет с нами. Хоть один хороший начальник с людями, будет. И то ладно…
– Нет, не отпустим Палыча…
– Конечно, пока к светлому будущему нас не выведет.
– Тогда нам типа Мао Дзе Дун нужен. – Заявляет дед Егор. Он один только, кажется, ещё помнит пару строчек из песни про Великого Кормчего на Востоке.
– Ладно вам, – отмахивается Валентина Ивановна. – Нам Палыча хватит, не подвести бы.
– Эт да, Валентина! – сельчане дружно кивают головами. – Не подведём!
– Ага, мы почти на рельсах.
– Ладно, Валентина, что там дальше? – Требуют. – Читай.
– Про учителей и про руки. Людей у нас не хватает. – Близоруко сощурившись, читает с листка Валентина Ивановна.
– Так ведь мы уже говорили, наших надо домой возвращать, земляков. И все дела…
– Ага, с горы что ли им крикнуть?
– Зачем с горы? Письмо написать…
– На всех бумаги не хватит…
– Во, деревня, а Интернет этот электрический изобрели для чего?
– Электронный…
– Не перебивай старших Матвейка! – Выговаривает дед Егор Звягинцеву. Что-то он сегодня излишне раздухарился, с чего бы. – Мы учёные. – Грозит дед Егор, и заявляет. – Всё одно от розетки. Значит, электрический… пусть когда и электронный. Мишка вон, специалист, одной левой сделает. Да, Мишель?
Мишка, он в дверях с ребятами – как на фотографии в три ряда сидят – скромно пожал плечами, а что тут говорить, в лёгкую. Заявил.
– У нас многие уже могут.
– О! Кто это такие у нас – многие? – Вроде не поверила Вера Фёдоровна. Вернее, она-то как раз хорошо об этом знала, что ребята у Мишеля учатся. И видела иной раз, и в тайне радовалась, одобряла. Просто хотела, чтобы и другие об этом узнали. Все, чтоб…
В ответ, с разных сторон, из коридора, из окон, послышались задиристые ребячьи голоса: «Я могу уже в Интернете!» «И я!» «И я умею!» «И меня Мишель уже немного научил». – Торопились сообщить. В основном взрослые: и Серёга, и Толян Пронин, и Вера… И Гошка, с опозданием, размышляя – говорить-не говорить – выкрикнул: «А я уже читать могу. Да. Научился!» Его поддержала и маленькая Оля, она на коленях у бабушки сидела: «И я…» – выкрикнула она.
– Ну!.. – Весело ахнуло собрание, – И ты уже читать можешь? Ну, дела!
– Правда-правда, я сама слышала, как Гоня сам читал. Он уже может.
– Ух, ты, люди! Глянь, какая грамотная у нас гвардия появилась! Молодец, Мишель!
– Не теряли время, значит…
– Ну, вот, пусть, значит, и телеграфируют.
– Хорошо, – на правах председателя, вклиниваюсь в разгорающиеся дебаты, предлагаю. – Сегодня-завтра мы с Валентиной Ивановной напишем письмо – открытое письмо, сразу же и отправим… Мишель отправит.
– Куда?
– На кудыкину гору… – вновь явно хохмит начальник шлагбаума.
– Нет, – не поддаюсь на его шутливый тон, уточняю. – Во все центральные газеты.
– А это долго? – спрашивает Пронин.
– Нет, это быстро, – совсем не напрягаясь на подсчёты, уверено заявляет Мишка. – Минут десять – пятнадцать.
– Так быстро!..
– А чего ж мы тогда время зря тратим, люди! Писать нужно, и всё. Пусть возвращаются. Не хрен, чужие углы обогревать, сопли на кулак наматывать.
– Ой, заживём тогда на старости лет! Ой, заживём… – сладко пропела Дарья Глебовна.
– Не говори, кума, гоп, пока не…
– Приедут-приедут… Куда им деваться… если во всех газетах пропечатают.
– Кстати, председатель, люди, чтоб не забыть… – подскочила Дарья Глебовна. – Отметьте, мы теперь на любых собраниях всем оркестром уже Гимн страны как положено играть можем. Да. Разучили. – Совсем не по повестке доложила Дарья Глебовна, сорвав громкие ребячьи аплодисменты.
Взрослые почему-то не отреагировали. Или не успели, или застеснялись, или не поняли, как показалось детворе. Инертный потому что материал они – взрослые, инертный. Пока это дойдёт до них смысл хорошего известия, пока это они сообразят, что похвалить кого надо, ручками, например, похлопать… А детвора уже тут как тут, уже отреагировала. Восторженно и бравурно. И не удивительно, что именно они и были главными поклонниками живой оркестровой музыки. Особенно, если музыканты дадут подудеть потом. Такой трамтарарам счастливый тогда возникает… с острой конкуренцией, восторгом, и обидой, если кому инструмента не досталось… Остановить такой «концерт» всегда было трудно. Популярными инструментами были все. Без исключения. Но особенно туба. Дудка такая огромная. Потому что очень большая. Дядя Матвей только на ней играть и мог. Потому что сам большой и сильный, как Илья-Муромец. И инструмент себе потому такой большой подобрал. Только называлась она как-то странно, заумно, – тубой бас, почему-то. Не трубой, а именно тубой. Без буквы «р». Действительно, странно. Ошиблись, грамотеи, наверное, или нужную букву пропустили, забыли её вписать. Впрочем, там, кроме барабана с гармошкой, да балалайки, все инструменты довольно непонятно назывались, но интересно: труба, баритон, туба… В самих только названиях уже слышался притягивающий сознание, будоражащий воображение и душу волшебный музыкальный звук… Ага! Как магический гипноз такой. И слу-ушал бы, слу-ушал… Здорово!
Ещё один классный фактор в тубе бас нужно особо отметить: размерами она превосходила многих своих поклонников. Высотой. И это привлекало. К ней тянулись. Играть – дудеть – на ней было одно удовольствие. Выглядело это обычно так. Двое пацанов, что ближайшие в очереди подудеть стояли, крепко держат её с боков, чтоб музыканта, падая, если что, собой не придавила. А третий – исполнитель – в это время пытался её продуть. «Уматное» дело – продуть… Мало кому удавалось. В основном, если случайно бу-букнет кто, тогда это полное счастье. Просто подуть – это счастье. А уж если она вдруг отзовётся… Тогда, вообще огромное счастье. Такие достижения ценились. Как знак не только высоких человеческих способностей, но и музыкантских тоже.
Ещё одним неповторимым достоинством она обладала – смешным. В её большой выпуклой зеркальной поверхности запросто умещались две-три детские весёлые рожицы. А если придвинуться – две, если совсем близко – одна. Но совсем потешная! Причём, такие смешные всегда, смех один. Особенно если язык ещё в это время друг-другу показать, или щёки растянуть, или глаз свой огромный рассмотреть… с носом грушей… Смехота. Искривлённые, клоунские лица в зеркальной поверхности тубы отражались. Отпад, умора. Хороший оркестр, в общем. А как громко можно было дунуть… в дяди Костину, пронинскую, например, трубу, если удавалось!.. Слов нет, какое счастье: ту-ту-ту-ту-т, ту-тууу!.. В-во!
– Это хорошо, что научились, – от чего-то без энтузиазма отреагировала Валентина Ивановна на заявление музыкантши. – Только не сегодня, баб Дарья. Ладно? Сегодня не надо…
– Почему это? – удивилась музыкантша. Заметила. – Торжественные собрания всегда Гимном заканчивают. – Видно было, очень ей хотелось похвастать стройным звучанием столь важного музыкального произведения. Но, сегодня, облом, кажется. Не хотят.
– Торжественные – да, – согласно кивнула головой Валентина Ивановна, и перечислила даты. – На майские праздники, ноябрьские, в честь дня рождения… эмм… страны – конечно. А сегодня ещё только лето. Но, мы верим… Потом, как-нибудь.
– Но ведь, школу сегодня принимаем, разве это не праздник?
– Какой праздник, если ни одного учителя в ней нету, – всплеснула руками Валентина Ивановна. – Половина праздника только…
– Ну, ладно, потом, так потом. – Присаживаясь на своё место, обидчиво надула губы бабка Дарья. Навязываться, мол, не будем, ещё попросите.
– Товарищи, главный на повестке вопрос – как быть с учителями. Школа уже есть, а учителей нету. А? – Этот вопрос, учитывая обстоятельства, из уст Валентины Ивановны прозвучал убийственно укоризненно, с горечью, с чувством. Словно перед учительским столом сидели не простые селяне, а выпускники высших курсов магов-волшебников: как же это так, мол, у нас, получилось, а? Двоечники!