[194]. Действительно, в «Манъёсю» зафиксировано большое количество стихов о Танабата. Имеются они и в «Кайфусо».
С помощью соблюдения правил устроения территории и проведения там определенных манипуляций сад превращается в своеобразный оберег, инструмент для защиты от дурных духов и привлечения добрых. Поэтому ранние тексты не сообщают о любовании природой в саду. Сад выполнял совершенно другую функцию. «Природа» сада – это пространство, организованное в соответствии с принципами геомантии. Это пространство не столько вызывает эстетические переживания, сколько дает чувство безопасности, умиротворенности, спокойствия. Именно поэтому в садах часто устраивают и действа буддийского толка – читают и переписывают сутры, раздают милостыню, отпускают на волю живых существ (например, в садовый пруд, т. е. в место полностью безопасное, выпускают рыб). Во время пира, устроенного весной 758 г. в саду придворного Накатоми-но Киёмаро, гостям было предложено слагать стихи. В одном из них («Манъёсю», № 4505) говорилось об уточках-осидори. Осидори – это символ верной и спокойной супружеской жизни, которую ведут птицы в прибрежных водах пруда – замиренного океана.
Именно на безопасной и упорядоченной территории сада император устраивает пиры (как для своих подданных, так и для иноземных посольств), которые непременно сопровождаются раздачей подарков. Во время пиров исполняют музыку, танцы, песни, сочиняют и декламируют стихи. Все эти действа направлены на обеспечение единства правящей элиты, всего аппарата управления при сохранении и упрочении существующей иерархии. Поэтому подарки в конце ритуала жалуют строго в соответствии с рангами. Когда устраивают стрельбу из лука, размер мишени зависит от ранга (чем выше ранг, тем больше мишень). И чем выше ранг, тем выше награда[195]. Такое неравноправие «стартовых возможностей» никого, похоже, не возмущало. Во всяком случае источники об этом не сообщают. Таким образом, в императорском саду осуществлялось распределение материальных и статусных ценностей внутри правящей элиты. Расходы на проведение ритуалов были достаточно большими, что могло приводить к временной отмене того или иного действа ввиду недостатка в казне средств[196].
Императорский сад должен был ассоциироваться с милостью государя и вызывать исключительно положительные коннотации. Так, именно в саду могут оглашать указы о помиловании (амнистии) преступников[197]. Во время пира, устроенного в императорском саду сразу после окончания строительства государева дворца в новой столице Хэйан, исполнялась песня, прославляющая этот дворец. В ней восхвалялось прекрасное местоположение столицы и дворца: возле столицы пролегает ровная дорога, из дворца можно видеть далеко-далеко, столица окружена с четырех сторон красивыми горами и реками (нас не должно смущать, что окруженность горами вряд ли способствует физическому обозрению страны – ведь речь идет об идеальном пространстве, к которому вульгарные логические понятия применимы далеко не всегда). Далее песня превозносит идеальный миропорядок с Полярной звездой (императором) в центре, утверждается, что повсюду разливается благодатный весенний свет, вместе с которым прекрасные девушки танцуют во дворце (надеемся, что хотя бы сведения о прекрасных девушках в полной мере соответствовали действительности). Рефреном звучало: «Новая столица – радость, Хэйан – земля радости, да пребудет весна – десять тысяч лет!» При этом выражалась надежда, что участники представления (вернее, ритуала) будут иметь возможность преподносить императору свои песни и пляски вечно[198]. Таким образом, императорский сад мыслился и как место, подтверждающее легитимность и магические потенции государя.
В другом эпизоде, зафиксированном хроникой «Нихон коки», император Сага использует свои магические способности для того, чтобы провозгласить здравицу правому министру Фудзивара-но Сонохито. Когда государь пребывал в саду принца крови Отомо, Сонохито слагает стихотворение такого содержания: слышали ли вы голос кукушки на берегу пруда, возвещающей, что столице Хэйан жить тысячу поколений? Государь откликается следующим стихотворением: да, я слышал голос кукушки, обещающей жизнь в тысячу поколений «хозяину песни», т. е. Сонохито. При этих словах Сонохито от радости пускается в пляс[199].
В этом эпизоде император выступает как толкователь знаков, которые посылает природа, он знает птичий язык и делится своим знанием с подданными. Он слышит то, чего не слышат другие.
Особое место в жизни двора и столицы занимал обширный (252 на 516 м) и многофункциональный императорский сад Синсэнъэн («сад божественного источника»), расположенный в столице Хэйан вне пределов императорского дворца. Начиная с Камму, в него часто наведывались императоры. На «бытовом», телесном уровне сад вызывал ассоциации с приятной прохладой, убежищем от жары. Хроника указывает, что император Сага летом 811 г. прибывал в Синсэнъэн каждые шесть дней с целью обрести отдохновение от жары[200]. Там имелся пруд (собственно, он и назывался «божественным источником»), по нему катались на лодках, государь там ловил рыбу[201]. Пойманную рыбу могли подносить самым высокопоставленным лицам, например отрекшимся императорам[202]. Использовался сад и в качестве охотничьего угодья – император Ниммё охотился там с соколами (хаябуса и хаситака) на водоплавающих птиц. Однажды ему удалось добыть 180 птиц[203]. Другой император, Дзюнна, решил проверить способности пса, преподнесенного посольством Бохай, и велел натравить его в саду на оленя, но собака на полпути почему-то оставила преследование (о реакции императора не сообщается)[204]. В этом саду император осматривал коней, которые использовались дворцовой охраной, а уже через три дня раздавал милостыню голодным[205]. По случаю праздника Танабата в Синсэнъэн устраивали схватки борцов сумо, а «литераторы» по приказу императора слагали стихи, посвященные празднику[206]. Император мог присутствовать в саду и с целью любования «цветами и деревьями», во второй луне там устраивали «пир цветов» (видимо, речь идет о цветущей сливе)[207].
Таким образом, сад Синсэнъэн использовался для самых разных целей. Поскольку он был расположен не в дворце (т. е. не в «запретном городе»), то мог служить и коммуникативной площадкой для укрепления связей государя с подданными и для осуществления тех видов деятельности, которые были связаны с убийством живых существ (охота и рыбная ловля) и могли бы вызвать во дворце неприятное во всех отношениях ритуальное загрязнение. Поскольку даже в самую ужасную засуху источник в саду никогда не пересыхал, время от времени его воду разрешалось использовать простолюдинам (как для питья, так и для орошения). Существовало поверье, что в случае такого разрешения проявленная властью милость угодит Небу и вскорости прольется дождь[208].
При визитах императора в Синсэнъэн он часто распоряжался слагать стихи на китайском или японском языке. Это была вполне «практическая» мера, призванная поддержать (восстановить) баланс природных сил, вознести им хвалу, умилостивить. Сам император выступал главным зачинщиком такого дискурса. Во время пира, посвященного опадающим цветам (сакуры или сливы), император Сага сочиняет длинное стихотворение на китайском языке, помещенное в антологии «Рёунсю» (№ 3). В этом стихотворении он восхищается красотой и ароматом сакуры в полном цвету, констатирует, что избежать опадания цветов невозможно, но не стоит страшиться этого. Сакура зацвела утром и опадет вечером, но все присутствующие успевают получить удовлетворение от наблюдения за этим процессом. Этот процесс естествен, а потому следует радоваться ему. В ответном стихотворении его царедворец соглашается с государем и утверждает, что пир проводится в подходящее время – теперь на деревьях появятся листья.
Там же, в саду Синсэнъэн, могли провозглашаться указы. Так, император Хэйдзэй отдает там распоряжение о возобновлении праздника хризантем, временно упраздненного ввиду того, что ранее 9-я луна была объявлена месяцем поминовения матери императора Конин. В этот же день стали устраивать и состязания лучников[209].
В отличие от более поздних средневековых садов, которые подверглись сильнейшему буддийскому влиянию и осмыслению, в древней Японии сад имел почти исключительно китайские натурфилософские коннотации. Показательно, что в саду Синсэнъэн проходят дискуссии вовсе не на буддийские темы. В качестве составной части ритуала почитания Конфуция там в присутствии императора обсуждают «Весны и осени» и книги, посвященные церемониальности в их конфуцианском понимании («Чжоу-ли», «Лицзи» и др.)[210]. Что до буддийских священников, которых приглашал к себе император, то их мероприятия проходили обычно в дворцовых помещениях, сад как бы «не принимал» их за своих.
Тем не менее сад Синсэнъэн все-таки оказался связан и с буддизмом. Речь, правда, идет не о теологических дискуссиях, а о ритуальном воздействии на природу. В записи буддийской хроники XIV в. «Гэнко сякусё» за 824 г. (1-й год Тэнтё) сообщается: в разгар страшной засухи в саду было устроено своеобразное состязание по вызыванию дождя между монахами Кукаем из Восточного храма (Тодзи) и Сюбином из Западного храма (Сайдзи). Моления Кукая оказались более успешными, пролился дождь. Сад располагался рядом с Восточным храмом, и после описанного случая моления о вызывании дождя стали часто проводить в Синсэнъэн. Стихи, сочиненные в саду, воспевали идеальную и упоря