Далее провал, полнейший провал в биографии Ремизова. По опыту Порецкий знал, что если документы по тому или иному человеку пропали, значит, он был репрессирован. Мазуров, кстати, тоже подтвердил эту догадку, но доступа к архивам МВД он сделать Михаилу никак не мог. Пришлось Порецкому прибегнуть к контактам своей очень авторитетной мамочки и даже съездить на денек в Первопрестольную, где он и смог раздобыть искомые бумаги.
Догадка оказалась, к сожалению, верной. Ремизов Павел Петрович действительно был репрессирован в 1937 году и осужден на «десять лет без права переписки». Причем, обвинение было явной липой, сфабрикованной по делу генерала Блюхера, но тогда никто не мог рассчитывать на хорошего адвоката. Иногда люди попадали в застенки Лубянки просто так, за компанию со своим командиром, и редко кому удавалось выбраться оттуда, не подписав какого-нибудь омерзительного признания, обвиняющего невиновного человека. Ремизов ничего подписывать не стал. О дальнейшей его судьбе ничего не известно. Значит, из лагерей он так и не вернулся.
Миша нехотя встал с постели, посчитав, что поспал он всего четыре часа. На работе надо быть к 10 утра, без опозданий, а уже начало девятого. Пробежка по парку отменяется, завтрак тоже, только душ и быстрые сборы на работу. В офисе перехватит чего-нибудь у Натальи перед совещанием, у нее всегда есть пара плюшек. «В конце концов, я так мучаюсь из-за ее лучшей подруги, – рассуждал Михаил, закидывая в портфель необходимые бумаги, – значит, ей и кормить меня. Иначе кто же еще Гюнтеру поможет!»
Сегодня он надеялся где-нибудь к обеду получить ответ на свой запрос из архива о судьбе его жены – Ремизовой Ольги Петровны, дочери профессора Немытевского. После совещания надо будет обязательно проверить почту. Если хоть какие-то контакты остались и эта женщина, возможно, еще жива, он обязательно попытается встретиться с ней.
Штольца надо остановить. Понятно, что он затеял серьезную игру, раз не пожалел жизни антиквара, значит, игра стоит свеч. Скорее всего, у Штольца есть покровители или заказчики, гораздо более серьезные люди, чем он сам. Но как их вычислить? Да и вообще, что он – Миша Порецкий – сможет сделать, даже если раскроет тайну фрагмента этой странной фрески? Как он сможет разоблачить преступников из другой страны, сидя в Питере и изучая дело репрессированного офицера Ремизова?
«Как, как… – злился на свою беспомощность Порецкий, – как угодно. Докопаюсь до сути и пойду в консульство. Гюнтер – славный парень, его выручать надо. А для начала найти сведения об Ольге Ремизовой-Немытевской».
Совещание затянулось часа на четыре. Михаил, проглотивший в кабинете у Натальи эклер и запивший его остатками чая из ее же стакана, умирал от голода и из последних сил боролся со сном. Сон оказался сильнее его, и Порецкий умудрился заснуть прямо за столом. Спас от позора сидевший рядом начальник договорного отдела, толкнувший Михаила в бок, когда Артур Артурович попросил Порецкого прокомментировать ситуацию, сложившуюся на Малеевском консервном комбинате после очередного наезда рейдеров.
– Артур Артурович, я докладывал, что без выезда на место я не могу разобраться во всех тонкостях дела. Мне необходимо там появиться и поговорить с местными властями.
– Так вот и станут местные власти говорить с юристом из Петербурга? Кто ты для них такой?
– Вы меня, главное, отпустите денька на три-четыре, а там посмотрим, кто со мной станет разговаривать, а кто нет.
Артур Артурович задумался. Отпускать ему Порецкого категорически не хотелось. Михаил был не только хорошим юристом, но еще и прирожденным дипломатом, умудряющимся любые переговоры заканчивать с пользой для фирмы. А на этой неделе, помимо малеевской проблемы, на фирме намечается еще парочка встреч, причем не самых приятных. Но комбинату надо помогать. Директор комбината – не просто хороший партнер, но еще и личный друг. Так что придется Порецкого отправлять на комбинат.
– Ладно, Михаил, иди, собирайся в дорогу.
– Иду, все сделаю как надо, – пообещал он с самым серьезным видом, а, выйдя за дверь, не удержался, подпрыгнул от радости.
В кабинете первым делом проверил электронную почту. Есть! Пришел ответ из архива на его запрос об Ольге Ремизовой. Содержал он следующую информацию:
«Ремизова Ольга Петровна (девичья фамилия Немытевская), 1904 года рождения 15 января 1943 года была насильно вывезена немецко-фашистскими захватчиками в Германию, где находилась в г. Шробенгауз в рабочем лагере до 10 апреля 1945 года. Сведениями о совершении ею противоправных действий за данный период не располагаем. Справка выдана на основании имеющихся архивных материалов по Псковской области архивное дело № 7954 оп. 1».
«Не густо, – подумал Михаил. – А где же ее теперь-то искать? Понятно, скорее всего Ольги Петровны уже нет в живых, но ведь были же дети, внуки».
Первое, что пришло ему в голову – позвонить Мазурову. Старичок большой мастер по нужным связям и знакомствам, что-нибудь да подскажет.
Решение было верным, Мазуров тут же дал нужный телефон милой дамы Нины Ивановны из какого-то комитета, который занимается делами узников концлагерей. На просьбу Михаила получить хоть какие-то сведения о судьбе Ремизовой, Нина Ивановна приветливо попросила подождать, не вешая трубку, и через минуту выдала все необходимые сведения.
Оказалось, что по возвращению из лагеря весной 1945 года путь в Москву и Петербург ей был заказан, поэтому она поехала жить к дальним родственникам в деревню Большаки в Псковской области. Последние, самые свежие сведения о семье Ремизовых таковы: за компенсацией немецких властей, которая выплачивается узникам концлагерей или их семьям, обращался некий Фролов Павел Александрович, внук Ремизовой. Координаты парня очень порадовали Михаила – на его счастье парень проживал в Санкт-Петербурге. У Нины Ивановны даже был записан его мобильный телефон.
Попрощавшись с милейшей женщиной, Порецкий тут же набрал номер Фролова, и услышав: «Слушаю вас, Фролов», представился:
– Меня зовут Михаил Порецкий, я юрист. В данный момент беспокою вас по делу о судьбе вашей бабушки Ремизовой Ольги Петровны.
– О судьбе бабушки? Постойте-ка, но компенсацию я уже получил, мне еще что-то перепало от немецкого правительства?
– Нет, я не по финансовой части. Меня интересует нечто, что могло бы мне помочь в решении очень сложного дела. Не хотелось бы это обсуждать по телефону. Могу я встретиться с вами?
– Да, конечно, все, что касается бабушки, для меня свято. Можно и сегодня пообщаться. У меня свободный график работы, я могу встретиться с вами в любое время.
– Так, может быть, прямо сейчас встретимся? Вы где находитесь?
– В редакции, на улице Восстания.
– Отлично. Давайте через час встретимся в кафе «Суаре», знаете, это на углу Восстания и Жуковского, в подвальчике? Там уютно и кормят хорошо.
– Знаю, конечно, я там часто обедаю. Значит, в 15.00. А, кстати, как я вас узнаю?
– Я в сером костюме… Рубашка голубая, а галстук синий с серыми полосками.
– Понятно, в общем, как у большинства мужчин. Тогда лучше меня запоминайте: я рыжий, кучерявый, высокий, в светлом бежевом свитере и …невероятно обаятельный. Так, во всяком случае, говорят все мои знакомые девушки.
– Я лет-то вам сколько?
– Двадцать семь. Ну, до встречи.
Мише заочно уже понравился «рыжий и обаятельный», хотелось бы, чтобы парень еще и толковым оказался.
Побросав в портфель необходимые документы, он забежал попрощаться к Наталье, шепнув ей, что с Малеевским комбинатом разберется за пару дней, а в оставшиеся два плотненько займется Ремизовыми.
Фролова Павла Александровича не узнать было невозможно – он сидел в немноголюдном зале, в полутьме, и копна его огненно-рыжих вьющихся волос вполне могла сойти за оригинальный светильник.
Увидев Порецкого в проеме дверей, он тут же поднялся ему навстречу. Миша протянул парню руку и почувствовал, какое крепкое рукопожатие у этого «рыжего чуда». Парень, похоже, занимался спортом.
– Вы, Павел, извините, что я вас от дел оторвал, просто вопрос у меня серьезный. Можно сказать, вопрос жизни и смерти. Даже не знаю, стоит ли вас посвящать во все детали, или только о том рассказать, что мне от вас конкретно нужно узнать?
– Моя бабушка в жизни столько натерпелась, что я, как единственный наследник, просто обязан знать все, что так или иначе ее касается. Поэтому, начните с самого начала и не скупитесь на подробности.
– Вот уж что-что, а подробности, это мой конек.
Михаил и не понял, почему его вдруг как прорвало. Он рассказал этому человеку, которого видел первый раз в жизни, все, что знал о судьбе его деда Павла Ремизова и его прадеда профессора Немытевского, умершего в далеком Дуньхуане от странной болезни. О том, как причудливо переплелась судьба его родственников с современной историей любви петербурженки Марины Рябининой и ее друга Гюнтера из Германии.
Павел слушал рассказ, затаив дыхание. Он не мог даже и подумать, что есть на земле человек, который мог бы знать о судьбе его предков больше, чем он сам и что история приключений его деда и прадеда может иметь продолжение спустя почти сто лет.
Но, тем не менее, это было действительно так. Многое из того, что рассказывал Порецкий, было ему непонятно, но слушать юриста было так интересно, что он боялся перебить его своими вопросами.
Когда Михаил закончил свой рассказ, то немало удивился тому, с какой точностью задавал вопросы Павел. Он не упустил не одной детали из рассказа, и выяснил все, что ему было непонятно. Как-то незаметно они уже перешли на «ты», и Порецкий поинтересовался:
– Паша, у тебя отличная память, хотя сначала мне показалось, что ты спортсмен.
– Спортсменом я был в прошлой жизни… И неплохим, но травма помешала стать профессионалом. Закончил журфак, но не пишу, снимаю для спортивных изданий.
Тут Михаил вспомнил, что в его любимых спортивных газетах очень часто встречается под снимками подпись: «Фото Павла Фролова».