– Так ты тот самый Фролов, который снимает наших кумиров? Да ты, брат, просто знаменитость. У меня в портфеле, кстати, газетка лежит с твоими снимками. А Шарапову ты близко видел?
– Конечно, ближе некуда… Я на «Petersburg Open» каждый год работаю. Только ты не отвлекайся. Сначала заинтриговал, а теперь вдруг про работу начал. Давай думай, чем я могу тебе помочь.
Миша объяснил, что важнейшим недостающим звеном, которое могло бы помочь собрать все отдельно взятые эпизоды этой истории в одно целое, является информация о злополучной фреске, не дававшей покоя профессору Немытевскому, фрагмент которой впоследствии оказался у антиквара Кацебовского.
Павел вспомнил из рассказов бабушки следующее. Во времена, когда дед оказался с белоказаками в Китае, у него в отряде служил доктором некий Валериан Кацебо, с которым впоследствии он сбежал из отряда и отсиживался у местного авторитета. Потом Кацебо бросил деда и его денщика, предварительно выкрав некие интересные бумаги, доставшиеся от умершего профессора Немытевского.
– Бабушка в своих рассказах называла Кацебо не иначе, как Иуда. Возможно доктор Кацебо и антиквар Кацебовский – как раз и есть звенья одной цепи?
– Возможно, что и так, – рассуждал Михаил, – тогда как получилось, что Валериан Кацебо был родом из России, а антиквар Кацебовский – гражданин Германии?
– Да все очень просто, – не сдавался фотограф, – после того, как Кацебо сбежал от деда, он, скорее всего, покинул Китай и мог обосноваться, где угодно. В той же самой Германии.
– Паша, а какие-нибудь бумаги от твоего деда остались?
– Деда я никогда не видел, только на фотографии. Он ведь пропал в лагерях еще до войны. Бабушка в сорок втором году из Ленинграда уехала к родственникам в деревню, куда-то в Псковскую область, от голода спасалась, а там попала в плен. Из вещей ее в Ленинграде не многое уцелело. Вещи, барахло всякое сразу же растащили, а бумаги – уцелели, удивительно, как их не спалили во время блокады. Поистине, рукописи не горят… Знаешь, у нее целый чемодан каких-то пожелтевших тетрадей был, на чердаке нашей дачи до сих пор хранится, в детстве я часто тетради пересматривал. Но понять, что написано, не мог.
– И что, все это уцелело? – не унимался Порецкий, – До сих пор такие ценные бумаги лежат у тебя на чердаке, и ты даже не поинтересовался, что там? Ну, ты даешь! А еще журналист. Где твоя профессиональная любознательность?
– Я не журналист, а фотограф. Писать – ненавижу. Это ты, видно, всю жизнь бумагу мараешь отчетами потерпевших. А мне как-то не до бумаг было. Бабушка умерла в девяносто втором, я еще мальчишкой совсем был, но потерю эту очень тяжело перенес… А потом еще и мама умерла. Конечно, ты прав, на чердаке дачи много чего интересного хранится, только я там не часто бываю. Работаю много. Тем и спасаюсь.
– Так ты что, сирота? А отец твой где?
– Где-то… Мир большой. Он нас с матерью бросил, когда мне восемь месяцев было. Я и не знаю, жив он или нет.
– И жены у тебя нет?
– Ты на меня-то посмотри внимательней, – Павел улыбнулся совершенно замечательно, но очень уж грустно, – какой из меня муж? Я как-то не готов к роли главы семейства.
«Действительно, какой из него муж или тем более отец? – подумал Миша, разглядывая Павла. – Конечно, физически он развит хорошо, мощный парень, но лицо, как у ребенка. Открытое, приятное, но наивное. Такого обмануть, так же просто, как чихнуть. Ни за что бы ему двадцать семь лет не дал». Подумал так, но сказал другое:
– Я и сам женился уже за тридцать. И то, девчонка хорошая подвернулась.
– Понятно, что хорошая… Француженки плохими не бывают.
– Еще как бывают, – заметил Михаил, вспомнив нелегкую историю отношений своей жены Марьяши и ее матери Полины, – но мне повезло. Мы, кстати, с тобой отвлеклись. Вернемся к нашим баранам. Дача твоя далеко?
– Не особенно далеко. В Тарховке.
– А ключи от нее с собой?
– Конечно, на общей связке. А ты это к чему спросил?
– Мог бы и догадаться. Едем! За час доберемся на машине?
– А то…
Они, как по команде, мгновенно поднялись, не дожидаясь счета, оставили деньги на столе, и уже через несколько минут черный джип Порецкого лихо мчался по набережной в сторону Троицкого моста.
Глава пятая
Чен открыл глаза, с трудом понимая, где же он находится. Он сидел на заднем сиденье автомобиля в неудобной позе, и к тому же со связанными руками.
«Похоже, я влип, – подумал Чен, пытаясь проверить на прочность узлы на своих запястьях. Они оказались крепкими. – Верзила, как Франкенштейн, вышел из-под контроля своего хозяина Штольца. Ну-ну, посмотрим, чем все это закончится».
Он посмотрел в запылившееся окно автомобиля и увидел, как Штольц с Верзилой выясняют отношения. Штольц стоял перед сидящим на камне шкафоподобном помощником и орал на него во все горло, размахивая при этом руками, а Верзила лишь мотал головой из стороны в сторону, не соглашаясь со своим излишне шумным оппонентом. Слов Чен не слышал, так как окна были закрыты, но по жестикуляции и по гневному выражению на его лице было понятно, что до перемирия еще далеко.
Чен огляделся. Местность, где они сейчас находились, была пустынной – вокруг только степь и горы. Унылую желто-песочную гамму пейзажа кое-где разбавляли редкие кустики зеленых кустарников на склонах гор.
Автомобиль Штольца стоял вплотную к подножию горы, напоминающей изъеденное червяком яблоко. Она сплошь была усеяна небольшими отверстиями или лазами, в наступающих сумерках выглядящих довольно зловеще.
«Дырявая гора», – подумал Чен, и попытался нащупать во внутреннем кармане ветровки карту, но сделать это со связанными руками ему никак не удалось.
Тем временем, спорившие Штольц и Верзила заметили, что Чен очнулся. Штольц бросился к машине, открыл дверцу, чтобы что-то сказать, но Чен опередил его.
– Да, хороших же ты себе напарников подобрал… Чуть что, так сразу в драку. Это Верзила Кацебовского убил? Тоже, наверное, особо не разбирался, как и меня тюкнул по голове, и готово? Развяжи мне руки.
– Да не знал он, что вы – заказчик. Думал, что я из местных кого-то привез, а он человек острожный, решил подстраховаться. Вот и ударил… несильно.
– Это уже мне решать, сильно или нет. Сотрясение мозга мне обеспечено – у него кулаки с мою голову размером. Ладно, где наши ученые?
– Беда с этими учеными, – еле слышно сказал Штольц, – сбежать они пытались, да только девка поскользнулась, и с горы рухнула. В пещере лежит, отходит уже. А Зоммер при ней сидит, тоже еле живой от горя.
Чен от таких новостей готов был растерзать и Штольца, и всех его безмозглых исполнителей, да только что толку. Похоже, что его гениальная затея трещала по всем швам. Согнувшись, Чен осторожно пролез в лаз, на который ему указали, и, наконец-то, увидел Гюнтера. Он столько слышал об этом супермене и столько сделал, чтобы нейтрализовать его еще в своей прошлой, почти забытой жизни, что ему было невероятно интересно посмотреть на этого человека.
Немец сидел, прислонившись к стене пещеры, с закрытыми глазами. Он спал, поэтому и не увидел гостя. Зато Чен получил прекрасную возможность его разглядеть. Несмотря на оборванную грязную одежду, слипшиеся волосы и серое от пыли лицо, трудно было не заметить его классической красоты.
«Да уж, истинный ариец, – подумал Чен, и даже почувствовал нечто-то похожее на укол зависти, что ему совершенно несвойственное, – то-то Маринка так в него влюбилась. А он еще и дылду какую-то страшную обнимает. Тоже мне, Казанова в лохмотьях».
Рядом с Гюнтером на каменистом полу лежала умирающая Клара. Ее руки и тело были в ссадинах и порезах, ноги лежали неподвижно, как у куклы на витрине. Посиневшее лицо было безмятежно спокойным и умиротворенным, что поначалу удивило Чена, но, увидев на сгибе ее локтя точки от уколов, он догадался, что Верзила не пожалел для нее успокоительного. Дозу, похоже, не рассчитал. Гюнтер сидел рядом и держал ее руку в своей. Постояв мгновение рядом с этой странной спящей парой, Чен развернулся и тихо пошел обратно к лазу. Он решил не будить Гюнтера. Уже просунув голову в лаз, он вдруг услышал за спиной шепот, больше похожий на крик:
– Кто вы такой? Заказчик всего этого кошмара! – спросил Гюнтер по-немецки.
Чен обернулся. Гюнтер по-прежнему сидел там же, боясь пошевельнуться, чтобы не побеспокоить Клару. Он смотрел на Чена взглядом, полным ненависти и презрения. Его огромные синие глаза, казалось, вот-вот начнут метать громы и молнии, чтобы испепелить человека, затеявшего всю эту историю. Несмотря на незавидность своего положения, на затравленного и измученного зверя он совершенно не был похож.
– Я профинансировал господину Штольцу только лишь экспедицию и вашу не совсем легальную доставку на место, нужные мне для выполнения одного дела. Убийства я не заказывал, – спокойно ответил Чен.
– Но оно фактически произошло. Клара умирает, ее, возможно, могли бы спасти врачи, но ваши отморозки отказались везти ее в больницу.
– Вашей подруге никто бы не смог помочь. Упасть с такой высоты и остаться жить – нереально. Ее часы, а скорее минуты, сочтены. Смиритесь с этим, и лучше, чем обвинять других, спросите с себя – зачем вы подвергли ее смертельной опасности, устроив побег? Неужели вам было не ясно, что мне потребуются только ваши профессиональные навыки, ваши знания, а не ваши жизни.
– Вы – преступник, причем, международного значения. Вы – китаец, а мы с Кларой – граждане Германии. Вы понимаете, что это – не шутки. Нас, скорее всего, уже начали искать.
– Не начали. Я все предусмотрел, члены вашей экспедиции предупреждены, что вы задерживаетесь на некоторое время. Их хорошо встретили мои китайские друзья, они пока отдыхают и даже не подозревают, где вы сейчас находитесь. Да им и не до вас с Кларой, у них очень насыщенный график поездок по стране. А теперь заткнитесь и послушайте меня. И, кстати, можно я перейду на русский язык. На немецком мне сложнее объясняться.