— Браслеты! — протянул руку к Ланге.
Тот стоял растерянный и удивленный.
— Наручники! — повторил Бойко. — Дайте наручники!
Отто достал их откуда-то сзади, из-за спины, вложил в руку Владимира. Тот затянул их туго.
Бойко поднял обрез, передернул два раза затвор — на землю со звоном вылетели стреляная гильза и патрон. Было видно, что рубашка пули оцарапана. Ланге передернуло от отвращения: такие пули в теле разбрызгивались, превращая кости и органы в кашу.
Минут через пять вывели арестованных из кабачка. У Петьки руки были связаны полотенцем. Другим таким же перевязали рану.
То ли от боли, то ли от обиды, то ли попросту от соли по щекам Степана текли слезы.
— Ну-ну, — успокаивал его Бойко, — может быть, все обойдется. Ты же никого не убил? Или замочил таки?..
Ланге почесал затылок. Получилось довольно по-русски: замешательство, смешанное с растерянностью. Чтобы не видеть эту нелепость, Бойко отвернулся. Но Отто его окликнул:
— Владимир?..
— Да? — ответил тот, не оборачиваясь.
— Я тут подумал… Вы вчера, вероятно, спасли мою жизнь.
— Бывает… — согласился Бойко. — Не стоит благодарности — это моя работа. Разве не так?
— Возможно… Но, наверное, я все же должен вас поблагодарить?..
— Это ваше дело. Сложись положение еще раз как вчера, я поступлю так же. Вне зависимости от того скажете вы мне сейчас «спасибо», или нет. Это рефлексия… Мне ваша благодарность, в общем-то…
Бойко замолчал, подбирая нужное слово. Но так и не нашел его и счел за лучшее молчать.
Ланге набрал воздух и выпалил.
— Когда у вас день рождения?
— В июле.
— Ну ничего, у меня вам подарок.
Он подал пакет:
— Возьмите…
— Что там?
— Откройте, посмотрите…
Бойко принял пакет, на ощупь в нем было что-то мягкое. Он развернул бумагу. Поверх лежала рубашка оливкового цвета и костюм из чесучовой ткани.
— Я бы подарил вам еще и ботинки, но вашего размера не знаю, спрашивать не стал, потому что это бы испортило сюрприз. Купите сами…
— Но я не могу это взять! — ответил Владимир. Но пакет не вернул.
— Можете… И возьмете, — Ланге был явно доволен собой, — честно говоря, одежда не новая. На рубашке сзади следы от краски. Отстирать их не удалось, но носить под пиджак рубашку можно. Костюм, вероятно, не по сезону, но я его брал на случай какой-то грязной работы, вроде, ходить по катакомбам. К счастью, катакомб здесь нет…
Бойко поморщился: катакомбы здесь были. Верней, они именовались сливным коллектором или ливневой канализацией. В самом высоком месте по ним можно было идти пригнувшись, но обычно — на коленях. В былые времена Бойко спускался туда часто — туда ныряли бандиты, сбрасывали в коллектор оружие и уворованное. И не было ни одного большого дождя, чтоб кого-то водой не утянуло под землю. Обычно туда он лез голышом, потому что иначе одежду просто можно было выкидывать.
— Это еще не все…
Ланге наклонился и достал из нижнего ящика стола иной пакет. Тот был меньше и явно более тяжелый.
— Я дам вам «parabellum»[6], — продолжил Отто, — видит бог, сыщик без оружия у меня вызывает смятение. Не волнуйтесь, я купил его частным образом.
— Вы не боитесь, что ваше оружие обернется против вас?..
— Я рад, что вы задали этот вопрос. Если бы его не было — я бы, действительно, боялся. Не буду брать с вас клятву. Доверюсь вашему честному слову.
— По странному совпадению, я клятв не даю. Если моему слову нет веры, то что проку с клятв?
Бойко вскрыл коробку. Parabellum был швейцарским, с крестом на ствольной коробке. Тут же лежало две упаковки патронов — по две дюжины в каждой.
— Расслабьтесь, Владимир, жизнь продолжается. Если хотите, я подам о вас прошение? Мы объявим вас фольксдойче, и месяца через два вы будете унтер-офицером СС…
— Не хочу.
— Кстати, вы не член партии? В смысле не коммунист?
Бойко задумался и покачал головой?
— Вероятно, даже не сочувствующий…
— Хм, а как же карьера?..
— Это да… Но с иной стороны, партсобрания отнимают слишком много времени. Я просто делал свое дело… Тем паче, что почти все бандюги беспартийные… И я не хочу быть партийным. Ибо партии приходят и уходят. Бандиты остаются.
Планирование ограбления
— Сколько?
Колесник посмотрел на часы:
— Три минуты.
— Не густо.
— Не то слово…
Вообще-то, Колесник округлил — получалось и того меньше — две минуты и пятьдесят секунд.
Ровно столько занимала прогулка неспешным шагом от комендатуры до банка. Подмога подошла бы еще быстрей.
— А если попробовать отсечь?
— У нас нет столько людей.
Собственно, людей не было вовсе. Либин порывался начать вербовку команды, но Колесник просто составил список тех, кто был в зоне досягаемости, сидел без дела. Звать никого не стал:
— Будет день — будет пища… — ответил он Женьке. — Я еще не знаю, кто именно мне понадобится, а кто нет…
Это означало — плана еще нет. Никакого…
Либин и Колесник прошли вдоль стены банка, перешли улицу. Свернули в переулок, зашли в арку, присели во дворе на ограду палисадника.
Через проем было видно часть улицы, стену банка, что выходила в проулок.
— Ты, знаешь, в советские времена думал о налете на этот банк.
— Ну и как?
— Тогда, признаться, было чуть попроще. Свободная смена играла в домино в подвале. Летом форточка была открытой, ну и хватило бы гранаты, чтоб выбить половину охраны.
— А дальше?
— А дальше я повзрослел. Это банк. Это тебе не чемоданчик на бану стебнуть.
— Все так плохо?
Колесник задумался и кивнул:
— Все гораздо хуже. Старая власть сидела здесь десятки лет: за это время у них отрос живот, замылился глаз. Если дверь была закрыта больше трех лет, о ней забывали. А немцы, вероятно, по прибытию перетрусят здесь все от фундамента до чердака.
— Значит, при Советах было бы проще?..
Теперь Колесник покачал головой:
— Как сказать…
Но ничего не сказал. Молчание затянулось надолго, так что Либин не выдержал:
— Ну так скажи…
— При Советах таких денег здесь отродясь не водилось. Это все равно, что налететь на колхозную кассу и украсть тысячу-другую трудодней. Ну а появись здесь такая сумма — нагнали бы батальон НКВД. Пошли, что ли…
Из двора опять вышли на улицу, чуть постояли. Колесник поправил брюки, пристально осмотрел стену банка. Три этажа по пять окон в каждом. Пол первого этажа где-то на метр от земли. Под ним — зарешеченные окна подвала.
— Который час? — спросил Женька.
Колесник опять достал часы, отщелкнул крышку.
— Еврейское время.
— Семь-сорок значит…
— Что ты как босяк без часов ходишь? Тебе подарить?
— Да на кой они мне нужны.
Над площадью пронесся пара Ме-109 — молодые летчики пытались произвести впечатление на местных Frawulein.
Когда они шли по спуску к Шанхаям, Колесник задумчиво пробормотал:
— Дверь…
— Какая дверь? Та самая, заколоченная?..
— Ага.
— А ты знаешь, где она?
— Не-а…
— А она хоть вообще есть, дверь та?..
— Не знаю. Но ее надо найти. А если ее нет, то создать.
Почти в самом низу он обернулся и посмотрел вверх:
— Кстати, а какой там грунт?
— Вроде бы чернозем где-то на полсажени, а потом глина. А ты думаешь рыть подкоп?
— Угу…
— Серега, это не выход и даже не вход. Это не дверь…
— Вероятно, да, но лишним не будет…
Хотите повидать мир — идите в армию, — говорили в Германии.
Врали, конечно…
В армию уже призывали, похоронки приходили тысячами. Но, как и всякая качественная ложь, она была выстроена на правде. Бескровный марш в Австрию и Чехословакию были вроде загородной прогулки: совсем недалеко, без риска. Первые выстрелы в растерянной Польше, дома, с сорванными крышами, бомбежки, первые убитые, раненые. Пленные, беженцы, бездонные испуганные глаза польских паняночек.
Ну а дальше…
А дальше… Дальше приходили в Германию письма с фотографиями, на которых немецкие солдаты позировали на фоне Елисейских полей, холодных фиордов Норвегии. Пили вино, грелись под обильным солнцем, а вот где?.. Южная Франция? Греция? Триполитания?.. Куда их зашвырнет еще стрелка, жирно начерченная в Генеральном Штабе Вермахта?..
Парфенон, Эйфелева башня, огни Нью-Йорка, снятые через перископ. Оливки, гусиные паштеты, сыры на стол простому солдату. Как тут не поверить в такой соблазнительный миф двадцатого века, что Европа будет воссоединена рукой немецкого солдата. И тысячелетний Рейх раскинется от седых скал Дувра до еще неизвестно каких Уральских гор.
Но, попав на территорию СССР, многие стали замечать, что обычная тактика здесь не срабатывает. Ну или срабатывает как-то не так: были и стремительные танковые прорывы панцердивизий, охваты симметричные и в стиле Шлиффена, многие тысячи пленных. Но снова и снова против немцев появлялись свежие, необстрелянные советские дивизии. Казалось, страна противника обескровлена, что людской ресурс исчерпан, но все повторялось снова и снова…
И многие солдаты начинали откровенно скучать: пространства здесь были огромны, они ввергали в тоску. Редкие города, в которых из достопримечательностей только памятник Сталину, меж ними — огромные поля.
Да и осень все же — не самое веселое время года…
А парнишка лет пятнадцати, украл на базаре два яблока. Всех-то дел: схватил с прилавка да дал деру. Истошно завопила торговка. Все удивленно обернулись на крик. На пацана, что бежал молча, никто не обратил внимания, не схватил, не подставил подножку.
Как раз возле базара скучали мотоциклисты. Парень пробежал мимо них, они провели его удивленными взглядами.
Пока они поняли, что произошло, пока заводили мотоцикл — парнишка успел отбежать метров на пятьдесят.