Из толпы теней-свидетелей, на несколько минут по воле апостола обретших тело, выделился человек и неверным шагом, приволакивая ногу, с трудом приблизился к апостолу и ВВП – можно было разглядеть его изнуренное, измученное, похоже, подточенное болезнью лицо; Павел протянул ему руку и буднично, внешне спокойно – то-то и страшно, лучше бы гневался, подумал ВВП: “Того, кто держит мою руку, отравили, влив в чай полоний; только не делай вид, – повернулся к ВВП, обдав пламенем зрачков, – что не понимаешь, о ком и о чем идет речь – сделано было с твоего ведома, а может, и приказа, иначе и быть не могло; он – из твоего ведомства, в том же звании, что и ты, только решил говорить правду, раскрыл тайные козни против определенных лиц, а предателей, в твоем, разумеется, понимании, уничтожают, где бы ни прятались – и нашла его отрава в Альбионии, где поселился с семьей”.
ВВП молчал, его уже не знобило – к ужасу добавился утробный страх, он заполнялся им, как дирижабль – гелием, только взлететь и покинуть судилище не представлялось возможным, и тогда он, сглотнув горькую слюну, спросил то, что давно вертелось на языке, искало выход: “Посланец Иисуса, разреши мои сомнения, наставь на путь истинный: у Бога одна мысль и одно желание – миловать, Бог, мне кажется, ищет в душах людских такое не изуродованное жестокостью, ложью, коварством и корыстью место, которое может подвигнуть к милости и прощению за грехи… Не осуждай других и сам не будешь осужден, это правильно, от человека зависит, как Бог отнесется к его грехам, я понял это слишком поздно, однако как совместить милость Божью, стремление оправдать каждого, лишь бы найти то самое не пораженное метастазами грехов место – и мучения грешников в Аду, куда попадают они опять-таки по воле Божьей и по его суду?” Апостол покачал головой и улыбнулся – в первый раз за время разговора: “Ты задал мне задачу… что ж, я рад, что ты озаботился этим вопросом, в самом деле, как может в сознании человека ужиться образ Бога любви с образом Бога-карателя, осуждающего созданных Им людей на вечные муки? Преподобный Исаак Сирин ответил следующим образом: нет человека, лишенного любви Божьей, и нет места, непричастного этой любви; однако каждый, кто сделал выбор в пользу зла, сам добровольно лишает себя Божьего милосердия. Уразумел? Я никогда не видел Иисуса Христа во дни Его земной жизни, я видел Его внутренним оком: не я живу, но живет во мне Христос, Его раны я ношу в себе, так вот, любовь и милосердие – родные сестры, если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий; если имею дар пророчества и знаю все тайны и имею всякое познание и всю веру, так, что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто; и если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, – нет мне в том никакой пользы… Любовь долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине… Покайся, и Бог услышит твою молитву, и, быть может, растождествит тебя и твои поступки”. – “Но это же ничему не поможет…”. – “А ты покайся, не ожидая никаких благ и никакой благодарности; ты каешься не перед зеркалом, вглядываясь в себя, ты каешься перед Христом, а если Христа нет, то ты, взглянув на себя в зеркале, окаменеешь от ужаса, будто увидишь Медузу Горгону… Знаешь молитву? Не знаешь… А еще верующим себя считал, крестик алюминиевый носил… Эх, ты… Повторяй за мной: “Бог Отец, во имя Иисуса Христа прошу тебя: прости мне мои грехи, я раскаиваюсь в своих грехах, я раскаиваюсь, что воровал, ненавидел, прелюбодействовал, завидовал, я раскаиваюсь, что обижал слабых, я раскаиваюсь, что делал зло…, я понял, что до сих пор жил неправильно…”
“Скажи, апостол, может ли оправданный на Частном суде быть осужденным на Страшном?” – спросил ВВП, закончив повторять слова молитвы. – “Нет”. – “А может ли осужденный на Частном суде быть оправдан на Страшном?” – “Да, это как апелляционная инстанция – у людей есть шанс быть спасенными там, где они не могут быть оправданы… Собирайся на Страшный суд”, – с этими словами апостол Павел дал знак ангелам и они растворились в пространстве…
Внеочередные выборы нового главы государства премьер, исполняющий его обязанности, назначил на 4 июня, первое воскресенье первого летнего месяца, дата была обнародована на следующий день после похорон ВВП, таким образом, отпущенный по закону для подготовки и проведения выборов срок был соблюден; Дума же воспротивилась и призвала премьера сдвинуть выборы, перенести на 10-е сентября, второе воскресенье месяца – депутаты желали работать все лето с тем, чтобы принять вожделенные поправки к Конституции, а поправки эти сводились к одному – ограничению власти нового нацлидера, который будет называться по-старому – президент – и часть властных полномочий передаст парламенту, то есть будет, как в цивилизованной европейской стране, той же Галлии, в их Конституции не записано, что президент определяет основные направления внешней и внутренней политики, да, он назначает премьера, но парламент утверждает программу правительства на первом же заседании после выборов, и если президент, допустим, предложит кандидатуру премьера не из партии, имеющей большинство в парламенте, или кандидатуру, не согласованную с оппозицией, то программу просто не утвердят, а права распустить парламент после трех таких отказов у галлийского президента нет. И вот тут началось… в недрах правящей элиты затеялась борьба – и нешуточная, кого выдвигать в ВВП – в том, что он по-прежнему будет именоваться только так и не иначе, сомнений не наблюдалось, думские телодвижения покуда не беспокоили: не успеют думцы ничего принять, о переносе же сроков выборов пусть не мечтают, никто им этого не позволит, да и откуда набрать им три четверти голосов, неоткуда набрать, оппозиция наткнется на сопротивление Народного фронта, а без него фокус не пройдет, да и “Единая Преклония” своими жалкими голосами подмогнет; а еще, между прочим, есть Сенат, прежде звавшийся Советом Федерации, он утвердить поправки должен тоже тремя четвертями голосов, а это и вовсе невозможно, а после – одобрение на местах, не менее чем в двух третях субъектов Преклонии – все это произойти обязано быстро, а когда же в стране нашей что-либо делалось быстро… Словом, надо не о Думе думать, а о своем кандидате; вроде бы выбор падал на премьера, однако не окончательный, имелись и другие кандидаты, включая генерала того ведомства с красивой, расчесанной на косой пробор, шевелюрой, работавшего у погибшего ВВП руководителем администрации, некоторые ратовали за Егозина с его твердой рукой, а тут и Плюшевый нарисовался и тоже начал качать права…
После суровой, измучившей всех зимы весна выдалась непохожей на себя: вдруг грянуло летнее тепло, температура в середине апреля заплясала возле отметки в двадцать градусов, в центральной части страны прошли грозы, но люди… многие словно ополоумели, позабыв про дачи и садовые участки, извечный распорядок сезонной жизни нарушился, большую часть времени они проводили в городах, митинги и собрания, подогреваемые телевидением и газетами, становились неотъемлемой частью бытия, речи звучали все агрессивнее, публика накалялась от осознания важности происходящего, а решался один главный вопрос, от которого, все понимали, зависело остальное – сможет ли Дума отсрочить дату выборов и принять поправки, хватит ли сил и решимости; эмоции перехлестывали, одни считали, не нужно ничего менять, пускай останется все как есть, не может такая страна как Преклония жить без вождя, вся история ее на этом зиждется; другие, напротив, в этом видели корень зла и требовали перемен; власть однако медлила, не могла определиться в своих действиях и в кулуарах главным образом решала, кто пойдет от ее имени и по ее поручению на президентские выборы; в атмосфере неопределенности думские фракции и ряд оппозиционных движений собрали митинг на центральной площади столицы.
Трибуну с мощными микрофонами, звук которых гулко, подобно залпам пушек, накрывал всю площадь, соорудили неподалеку от пятизвездной гостиницы колера нежного цыплячьего пуха, предзакатное, еще жаркое солнце пятнало охрой море голов, как было объявлено, на митинг пришли более ста тысяч горожан и приезжих; открыл митинг новый думский спикер, он сказал, что страна находится перед трудным выбором, общество расколото, люди хотят перемен, но не вполне представляют, к чему это может привести… и передал микрофон председателю фракции Народного фронта, который высказался категорично: лично он и его фракция против откладывания выборов нового ВВП и, соответственно, не будет голосовать за предлагаемые поправки в Конституцию; его выступление, завершившееся аплодисментами, свистом и злыми выкриками, заняло не более пяти минут и задало тон последующим ораторам, встреченным гораздо более дружелюбно – Дневальный бросал в толпу отрывистые, емкие фразы сродни лозунгам и речевкам: “страна не желает больше жить под вождем, время диктаторов кануло в Лету, от разделения полномочий выиграет демократия, если не сейчас, то когда…”; Прыжков в свойственной ему мягко-обволакивающей манере разъяснил, какие есть пути, призвал остальные фракции поддержать принятие поправок и назвал самую основную, звучать она должна примерно так: “Парламент Преклонии совместно с президентом страны (именно президентом, а никаким не ВВП! – усилил он голос и толпа одобрительно зашумела) в соответствии с Конституцией страны и федеральными законами определяет основные направления внутренней и внешней политики государства, вырабатывая единую линию”… “Именно парламент совместно с президентом, а не единолично президентом, без участия парламента!” – резюмировал Прыжков, и эти его слова потонули в шквале аплодисментов.
Представитель социал-демократов говорил дольше, начал с того, что в такой поворотный, судьбоносный момент необходимо исключить возможность радикальных сценариев типа штурма Кремля, мы не опустимся до применения насилия, а если таковое все же произойдет, виной тому станут провокаторы; кругом загудели: правильно, кровь не нужна, сто лет назад это уже проходили… некоторые не соглашались – как тогда власть получить, они же ее миром не отдадут… Выкрики неслись из разных мест, толпа понемногу накалялась; и тут слово взял МБХ, встреченный овацией и вмиг наступившей тишиной, что казалось невозможным при таком скоплении разгоряченных людей, но тишина образовалась сама собой и в нее, как в глубокий колодец, падали весомые слова: “В Думу выбрано много достойных, порядочных людей, но при налич