ии Народного фронта и пусть жалкой, но все-таки имеющей своих депутатов “Единой Преклонии”, аморфном, но пока послушном власти Сенате я сомневаюсь, что можно будет добиться при голосовании за поправки трех четвертей голосов; какой же выход, спросите вы, и я отвечу: по моему разумению, должно быть созвано Конституционное собрание, оно может решить судьбу поправок, и тогда Преклония превратится из республики ВВП в президентско-парламентскую”. Тишина взорвалась выкриками: “Правильно! Даешь Конституционное собрание!”, прерванными схватившим микрофон главным “жириком”: “Я редко соглашаюсь с уважаемым МБХ, но здесь согласен с ним на все сто – Конституцию необходимо менять, в первую очередь, поправки должны сузить полномочия нового ВВП, но власть костьми ляжет, дабы не допустить созыва собрания, возникнет конфликт и будет разрастаться, углубляться и черт его знает, к чему приведет, может, и к крови… Помните, чем закончилась Учредиловка? – пришел матрос из этих… – и он указал на стоящего рядом на трибуне лидера коммуняк, – и скомандовал: “Караул устал, пошли вон…”. “Я тоже за Конституционное собрание, – взял микрофон тот, на кого привычно наехал главный “жирик”, – однако считаю, что есть возможность не терять дорогое время и обойтись без него – у нас в новой Думе достаточно голосов, три четверти наберем, если все объединимся против фракций власти, я даже согласен объединиться по этому вопросу с этим горлохватом, – и жест рукой в сторону главного “жирика”. – Кстати, напомню, именно здесь, на этой площади, тогда еще не застроенной, четверть века назад состоялся самый массовый в новой истории Преклонии митинг протеста, организовали его коммунистическая рабочая партия и “Трудовая Преклония”, и назывался он Всенародное Вече преклонских народов; полмиллиона человек собрались…” – “Ну и чего вы добились тогда? А ни шиша! – наскакивал, держа второй микрофон, главный “жирик”. – Требовали отставки полуспившегося Деда, однако тот в своем кресле продержался еще восемь лет; требовали пересмотра раздела страны и отмены позорных соглашений в Пуще, на вас с прибором положили… Полмиллиона простояли несколько часов, помахали флагами, поприветствовали ораторов и разошлись ни с чем, а вы с гордостью вспоминаете об этом… Чем тут гордиться… Митингами можно победить тогда, когда имеются совсем иные средства на случай, если твои требования будут не удовлетворены… Но я к штурму Кремля не призываю, упаси боже…”, – выписал себе индульгенцию.
Слово взял стриженый под машинку невысокий худой человек с жестким выражением аскетичного, хранящего извечную подозрительность лица, казалось, отвечающие за мимику лицевые мышцы вовсе не способны были принимать соответствующее положение, характеризующее улыбку; его встретили радостными возгласами и неистовым хлопаньем в ладоши – в глазах многих это был несгибаемый борец с властью, которая его не щадила, более двухсот раз подвергала задержаниям на митингах и демонстрациях, а также административным арестам, как и Дневальный, он отсидел срок якобы за подстрекательство к массовым беспорядкам; аскет, выждав паузу, поднял руку, то ли в знак приветствия, то ли прося толпу успокоиться; речь его совсем не походила на услышанное перед этим: “Преклония с ее огромными природными ресурсами и возможностями занимает первое или одно из первых мест в мире по абсолютной величине убыли населения, по числу брошенных родителями детей, количеству абортов, смертности от алкоголя и сердечно-сосудистых заболеваний, потреблению героина, спиртного и табака, самоубийствам среди подростков и пожилых людей, по преступности, 67-е место по уровню жизни, 72-по расходам государства на человека, 97-е по доходам на душу населения, 127-е по показателям здоровья населения… Страшная картина, верно?! А нас с вами ВВП, пока был жив, кормил сказками о счастливой жизни народа, о том, что мы вот-вот догоним и обгоним Европу и саму Заокеанию, и ему верили простофили и недоумки, голосовали за него, становились его доверенными лицами – я имею в виду так называемую интеллигенцию, артистов, писателей, журналистов и прочих; он нагло народу врал, брал с потолка несусветные цифры и манипулировал ими, а народ верил… Вы хотите нового ВВП, абсолютно не подконтрольного обществу, навязывающего нам свою мораль, свои принципы, дающего право коррупционерам набивать мошну за наш с вами счет, вы этого хотите?! Если “да”, то разойдитесь по домам, посмотрите в глаза вашим детям и внукам и откровенно скажите им – вы обречены жить так же, как жили и живем мы, никаких шансов начать новую, справедливую, честную и достойную жизнь у вас нет и не будет; а если “нет”, то боритесь за свое человеческое достоинство, добейтесь своей активностью, участием не только в митингах, но и в забастовках и других акциях, вплоть до открытого неповиневения, чтобы власть испугалась, осознав вашу силу и сплоченность, пошла на попятный, и чтобы Дума приняла поправки, отменяющие в стране вождизм, рабское преклонение перед теми, кто ведет страну в тупик, и пусть само название нашего многострадального государства – Преклония – обретет иной смысл, ради этого можно даже и переименовать страну”, – и аскет горько усмехнулся, получилась гримаса. “Не хотим нового ВВП, мы говорим “Нет!” – слышалось со всех сторон, и возникло редкое, рожденное внезапным импульсом чувство единения и бесстрашия, скомандуй сейчас аскет: “За мной на штурм!” – и толпа ринется к кремлевским воротам, невзирая на омоновцев и спецназовцев, расположившихся в автобусах с занавешенными окнами; команда не прозвучала, митинг продолжался.
Среди стоявших справа от трибуны, метрах в пятидесяти, находился особо не приметный человек в легкой темно-синей спортивной куртке на молнии, без эмблем и надписей, светлой бейсболке и кроссовках, не выделяли его и темные очки – защита от заходившего, но еще сильного солнца, разве что пшеничные усы отличали от теснящихся рядом, но кто будет приглядываться к одному из тысяч и тысяч людей – все внимание было приковано к трибуне и тому, что разносилось оттуда по площади; человек этот аплодировал с куда меньшим рвением, чем соседи, ничего не выкрикивал, не взмахивал руками, на происходящее реагировал как бы даже отстраненно, со стороны могло показаться, что забрел он на митинг случайно, от нечего делать, и голоса ораторов мало его трогают; между тем, такое впечатление было бы крайне обманчивым – человек был весь внимание и впитывал каждое слово, реагируя внутри себя, но не выказывая эмоции; он думал о том, что безвестность его заканчивается, он перестанет маскироваться, сбросит внешний камуфляж в виде темных очков без диоптрий, сбреет усы, снимет бейсболку и куртку, наденет нормальный цивильный костюм с галстуком, и тогда ахнут все увидевшие его в новом, точнее, в прежнем, но тщательно скрываемом, маскируемом обличье, на что имелись веские причины, ахнут, изумятся – и начнется для него совсем иная жизнь, полная азарта, риска, жажды успеха, о нем заговорят газеты, телевидение будет показывать интервью с ним, рассказывать о его феномене… личина нарочитой незаметности и скромности, привитой, точно черенок, будет навсегда отринута за ненадобностью, он станет публичной личностью, известной всей стране, да что стране – миру, вот это будет жизнь!…
Думая об этом, человек наполнялся уверенностью и гордостью за себя, зовущими в полет, однако отрываться от земли было рано, да и невозможно, пока невозможно, а вот завтра-послезавтра вполне реально; всматриваясь в лица стоявших на трибуне, он мысленно репетировал свое выступление, которого, ясный перец, не будет сегодня, сейчас – кто ему разрешит, кто позволит, у них там все расписано, чужим места нет, но если бы представилась такая возможность, он бы сказал… он бы заточил нужные слова, зажег ими аудиторию, услыша в ответ гневную отповедь, так ведь он того и добивается: бросил бы в толпу: да вы и пяты не стоите того, кто внезапно ушел, кого поливаете ушатами дерьма, над которым, почувствовав безнаказанность, глумитесь, он сделал вашу жизнь полноценной и яркой, поднял нацию с колен, помог обрести цель, дал отпор всяческим негодяям и ненавистникам, что в Преклонии, что за ее пределами, он был и остается истинным патриотом отечества, а вы в чем только его не обвиняете… Когда произошла трагедия, мне показалось, что это я погиб в вертолете, я не мог спать, каждую ночь падал на заснеженное пространство, взрывался, не чувствуя боли, плакал, но скорбел не о себе – о нем; и вы поймете, рано или поздно, глубину утраты, когда окажетесь у разбитого корыта, и призовете на помощь его опыт и умение разрубать гордиевы узлы, только кишка у вас тонка заменить его, никто вас не боится, а его боялись, а без страха и его производного – поклонения и преклонения – невозможна наша с вами жизнь, так было всегда и так будет…
Стотысячная ли толпа на площади, неуверенность ли власти, страшащейся крутых мер, к которым призывали секретарь Совбеза и директор Службы безопасности страны – пытались склонить на свою сторону министра обороны, но тот отказался использовать войска в подавлении возможных беспорядков, главный же полицейский колебался и требовал, в случае чего, официального распоряжения правительства – или какие-то иные силы, кто-то начинал думать, что даже потусторонние, но свершилось то, о чем раньше можно было только мечтать – впервые Дума повела себя независимо и, объединив новые и старые, прежде враждовавшие, фракции, проголосовала-таки за перенос внеочередных выборов на сентябрь; премьер после совещания с ближним кругом решил не противиться, так как выгадывал время и для собственных маневров, к тому же точка невозврата пока пройдена не была.
Лето наступило, но с ним не пришло хотя бы временное успокоение народа, обычно в эту пору копошащегося на огородах, занятого рыбалкой, выездами по выходным на природу и в турпоездки по стране и миру, сейчас все шло по-иному, общество забродило, как молодое вино, на то имелись веские причины – деньги с куда большими усилиями, нежели прежде, покидали карман государства, чтобы осесть в карманах кормящихся от бюджета, скудеющего ввиду падения нефтяных прибылей, примерно то же происходило в частном секторе: люди вынужденно стали меньше покупать и потреблять, следовательно, и выручка от торговли упала; задержки зарплат, скачущие цены нервировали, рождали повсеместное недовольство и роптание, переносимые уже не на Заокеанию и ее приспешников, не на коварные силы продавшейся Западу оппозиции, а на тех, кто все последние годы науськивал на эту самую оппозицию, якобы жаждущую революции, крови, насилия, и добился своей политикой, что в Думу выбрали многих, кого те не желали, но желал народ; под теми подразумевалось многочисленное кодло власть предержащих, лишившихся предводителя и пребывающих в смятении. И все чаще историки и политологи обращались к опыту столетней давности, сравнивали события нынешние и тогдашние, делали обобщения, выводили закономерности, каждый в меру своего понимания: некоторые считали, без созыва Учредительного или Конституционного, называйте как хотите, собрания не обойтись, как поздней осенью семнадцатого, другие вспоминали судьбу разогнанной большевиками Учредиловки и матроса с нетленной фразой про уставший караул – не такая ли участь ожидает неуступчивую, задумавш