Докурил солдат трубку, пепел выколотил и специальной медной щеточкой чашку трубочную вычистил.
– Горю твоему помочь можно, молодица, – степенно солдат говорит.
– Как же это так, кавалер ты мой заслуженный?
– А вот как! Перво-наперво, неси топор…
– Ты что это выдумал, служба?! Из топора, что ли, студень варить? Не смеши людей, не те нынче времена! Это раньше ваш брат солдат все подряд из топора варил!
Крякнул солдат от досады.
– Ну, тогда как знаешь! Я помочь тебе хотел! А ты вон чего: из топора, говоришь, студень варить! Меня, преображенского гренадера, за стройбатника комиссованного держишь, что ли?! Ну, нет!
Отвернулся солдат и брови нахмурил.
– Ой, прости, касатик! Все сделаю, что велишь. Лишь бы внучке моей драгоценной угодить! Она, поди, в науках своих совсем иссохлась! Говори, служивый, говори, чего хотел! Слова поперек не услышишь!
– Я-то скажу, – отвечает солдат. – Но сначала ты мне должна перед Господом Богом и святыми угодниками страшное обещание дать!
– Какое такое обещание? – забоялась хозяйка. – Мы люди мирные, никого не обижаем. Ежели что против государства в твоем студне есть, так нам того не надобно. Обойдемся.
– Да я не про то! А обещание такое – ни одной живой душе этот рецепт дальше не передавать! Сама готовь, а с другими не делись. Потому как рецепт этот секретный, самим государем-императором нашему полковому повару за особые заслуги пожалован. И готовят этот Преображенский студень только единожды в году, в годовщину Полтавской баталии. А уж повар-то перед увольнением в запас и мне секрет поведал. Земляки мы с ним были. На Халхин-Голе я его от верной смерти спас. Отблагодарил меня, значит. Ну, нечего лясы точить! Коли готова внучку свою побаловать, клянись перед святыми иконами никому царева секрета не передавать!
– Ох, служивый, ну и напужал ты меня! Да только где наша не пропадала! Ну, Царица Небесная, не подведи! Вот те крест, никому и слова, и полслова про твой холодец не скажу!
Подкрутил солдат усы.
– Тогда слушай меня как следует. Бери топор и секи куре голову.
– Ох ты скорый какой! Это кто ж из курей холодец варит?
Рассердился солдат:
– Хоть и добрая ты баба, а глупая! Кто, говоришь, из курей варит? Никто и не варит, кроме только особ царской да королевской крови! Да еще в гвардейском Преображенском полку единожды в год такой холодец варят! А больше никто в целом свете! А ну, пока я не передумал – бери топор и шагом марш курку бить! Ишь, разговорчивая нашлась!..
Не стала хозяйка перечить, схватила с антресолей топор и кинулась во двор. Через пять минут несет в горницу ощипанную и распотрошенную курицу.
– Молодец, быстро управилась. – Солдат одобрил. – Клади ее в котел и ставь на огонь. Только сначала кожу сними и жир лишний обрежь. А сама быстро в лес за белыми грибами беги!
Всплеснула хозяйка руками:
– Да кто ж в такое время за грибами ходит?! Совсем тебе, служивый, в экзерцициях мозги отшибли!
– Мозги у меня даже после Аустерлицкой конфузии целыми остались! – Солдат сердито отвечает. – А ты со мной не спорь! Места у вас хорошие, пару-тройку грибов запросто найдешь, а больше на студень и не надо! Ну – шагом марш! Шнеллер!
Послушалась хозяйка, побежала в лес и через полчаса приносит белые грибы. Раскрыл солдат свои походные часы с дарственной надписью от самого Ермолова, посмотрел на циферблат и говорит:
– В самый раз управилась! Мой грибки хорошенько и клади их к курице.
– Да виданное ли дело? Потемнеет ведь бульон-то, батюшка!
– Потемнеет, говоришь? Не боись! У других, может, и потемнеет, а у нас, преображенцев, никогда в жизни ничего не потемнеет!
– Ну, как скажешь…
Помыла хозяйка грибы, порезала крупно и к курице в котел подложила. Солдат себе вторую трубку табаком набил, по горнице прошелся.
– Вот и славно! С белым грибом самый лучший студень получается. А то ведь когда нам вдали от родины Преображенский холодец готовить приходилось – французский шампиньон из банки туда клали.
– Ох, страсть-то какая, прости Господи!
– Ну, ничего, тоже есть можно! А в Порт-Артуре довелось и китайский древесный гриб в холодец употребить! Но это все дело прошлое. А сейчас быстренько свари мне маленькую морковку и куриное яйцо вкрутую.
– В студень, что ли, служивый?
– В студень, в студень, куда же еще?! В карман, что ли? Да не зевай! Скоро будем курицу с огня снимать!
– Как же это, милок? И часу еще не варится!
Высек солдат искру из огнива, закурил трубку.
– Ровно час курицу варить и надо! В том весь секрет. Чтобы не размазня татарская получилась, а крепкие единообразные кусочки. Как при царском дворе подают. На взятие Шипки, помнится, наш повар всего на пять минут курицу переварил, а генерал Скобелев сразу это дело учуял и строжайший выговор нашему полковнику негласно объявил. Тот от огорчения даже стреляться хотел, но вовремя сумели его удержать. Преображенский холодец лучше пару минут недоварить, чем наоборот. Вот так-то!
– Погоди, батюшка мой! – В страхе хозяйка шепчет. – Так не застынет ведь!
– Застынет! – Солдат ее успокоил. – Куриное мясо быстро желируется. Это тебе не говядина. Но чтобы впросак ненароком не попасть, можно на всякий случай испытанным французским средством предохраниться.
– Это каким же таким средством, касатик? Нам непотребства иноземного не надо!
– А вот каким! – Полез солдат в ранец и маленький цветной пакетик вытащил. – Видала? Желатин называется. Разведи-ка его самую малость в стакане бульона и тогда уж наверняка спокойна будешь.
– Ох, батюшка! Научишь ты меня! Не случилось бы оплошности какой! Можно ли нам, православным, этот твой хранцузский, как его…
– Не сомневайся! Сам преподобный Жуков за три дня перед штурмом Берлина эту трапезу благословил и желатин в обязательное употребление ввел. Чтобы, значит, даже под артиллерийским обстрелом студень наверняка застывал.
– Тогда, конечно, дело верное. Отец Георгий худого не прикажет…
– Это точно. Вот гляди: пока ты за грибами бегала, я тебе чесноку нарубил. Два небольших зубка.
– Не маловато ли, служивый? На целую курицу-то?
– Довольно. Царский студень-то. А ну как посреди банкета с иноземным посланником или министром переговорить придется? То-то же.
Подошел солдат к котлу, осторожно потыкал курицу вилкой.
– Готово! Вынимай!
Выложила хозяйка курицу на поднос.
– Очищай от костей и режь. Только не очень мелко. С фалангу большого пальца кусочки должны быть размером. Поняла?
– Чего, батюшка? С какую такую халангу?
– Эх ты, деревня! Смотри! Вот такие куски надо делать, – показал на пальцах солдат.
– Не крупновато ль?
– В самый раз! Курица ведь, мясо нежное. А вот грибы, наоборот, помельче, помельче нашинкуй. Морковочку – тончайшими колечками. Яйцо, наоборот, крупно, на четыре части порежь и по разным углам разложи. Яйцо здесь как бы для украшения. Вот так…
Все сделала хозяйка, как солдат велел. Сложила составные продукты в судок.
– Теперь процеди бульон и пару долек лимона ненадолго в него брось. Цвет сразу и восстановится.
Так все и вышло. Только ахнула да перекрестилась хозяйка.
Солдат доволен:
– И еще свежей петрушки несколько листочков сверху.
Отщипнула хозяйка с грядки петрушки.
– Что еще?
– Все! Соль, чеснок и немного черного перца.
– Неужто все? Слава Богу! Великое дело сделали!
– Теперь заливай бульоном. Перемешивай с осторожностью. И ставь судок в холодное место, а сама готовься завтра встречать внучку. Ничего похожего она у тебя в жизни не ела! Ни в ресторанах, ни в вокзальных буфетах, ни в каких вражьих макдоналдсах!
Выколотил солдат трубочку, расстегнул портупею, снял с головы избитый пропыленный кивер и опять на часы посмотрел.
– А мне, хозяйка, уж извиняй, на боковую пора. Знаешь, как у нас говорят? Солдат спит – служба идет.
Лег солдат на кровать и в ту же минуту уснул крепким сном.
А хозяйка полночи не спала, ворочалась, все думала: как там студень, застынет ли, удастся ли? Очень уж ей внучке угодить хотелось. Чуть свет бросилась в погреб, распахнула дверь, открыла у судка крышку. А там – нежнейшее куриное желе с густым оттенком белых грибов, янтарные морковные колечки и зеленые петрушные лепестки сверху застыли, а из глубины яичные дольки выглядывают. Красота! А запах какой! Прямо голова у хозяйки закружилась от тончайшего аромата Преображенского студня. Тут она и поняла, что такое значит настоящий царский студень! Положила скорее крышку на место, бросилась обратно в избу солдата благодарить, а того уже и след простыл.
Только пятак медный на столе лежит – за ночлег, как договаривались.
Вестфальский гороховый суп
Штирлиц шел по коридору.
В этот раз Ставка требовала невозможного. Два часа назад в пепельнице на рабочем столе Штирлица сгорела радиограмма, переданная между новостями «Die Deutsche Welle».
«Юстас – Алексу. Выясните, кто из высших фигур Рейха пытается сепаратно завязать переговоры с союзниками. Также выясните рецепт вестфальского горохового супа, который может быть предметом переговоров…»
Вестфальский гороховый суп. Секретное блюдо Рейха, доступное лишь высшим партийным бонзам и военным чинам. Истинно арийская нордическая еда.
Войне скоро конец. Красная армия рвется к Одеру. Союзники вступили в Эльзас. Есть информация о контактах Вольфа и Даллеса в Швейцарии. Главный козырь – вестфальский гороховый суп. За него союзники на многое могут закрыть глаза.
Штирлиц прошел мимо дверей с табличками «Борман», «Гиммлер», «Шелленберг» и постучал в дверь Мюллера.
– Входите! – послышалось изнутри.
Штирлиц открыл дверь и перешагнул порог.
– Здесь продается славянский шкаф? – весело спросил он вместо приветствия.
– А, Штирлиц! – широко улыбнулся Мюллер. – Только что о вас думал. Шкаф давно продан. Кстати, вы завтракали?
– Завтракал, – сдержанно ответил Штирлиц.