рова-резорта Бару.
— Вы стоите? — раздраженно проскрипели за спиной.
Алекс оглянулся и увидел старичка в джинсовой панаме, который глядел на него, сердито сверкая выцветшими голубыми глазами. Кустистые брови придавали старичку забавный вид, но Алексу было не до смеха.
— Простите, — тихо сказал он и отошел в сторону.
Старик сунулся в окошко. Алекс не слышал и не видел ничего вокруг. Солнечный весенний день, люди, машины, здания — все отодвинулось куда-то, притихло, замерло.
«Здесь, в этой реальности, мне едва исполнился год», — думал он.
Алекс родился восьмого февраля 2019-го.
Получается, сейчас, здесь, в том времени, куда Портал вывел Алекса, у его родителей годовалый сынишка. Он сам, крошечный, лежит в колыбели, и Вета, благодаря преданности и любви которой он выбрался из Пространственной Зоны, тоже только учится ходить и говорить.
«Главное, что все они живы!» — возрадовалось сердце.
«Но как я могу прийти к родителям? Я ведь никто для них, чужой человек», — спустил его с небес на землю прагматичный разум.
Алекс никак не мог справиться с эмоциями, решить, что ему делать, как вести себя в новом, незнакомом для него мире, где пока еще не придуманы Проекции, не открываются Порталы, и Корпорация не продает всем желающим Комнаты для выхода в мир своих иллюзий.
Нет проекций, проекторов, Порталов…
Когда эта мысль угнездилась у Алекса в голове, когда он понял, что никто, ни один из живущих здесь и спешащих по своим делам людей ни разу не был, да и не мог побывать в том аду, из которого он с таким трудом и потерями выбрался, Алекс подумал, что этот мир гораздо чище, наивнее, добрее.
А следом пришла и другая мысль. Если здесь, в этой реальности, еще не понятия не имеют о выходе в Пространственную Зону, то как он сможет найти Кайру?..
Глава вторая. О чем рассказала художник Галина
Без билета в автобусе не прокатишься. В метро — тем более, туда вообще не попадешь. Какая, вроде бы, мелочь, какая незначительная, пустяковая преграда, особенно в сравнении с тем, что ему довелось пережить! И, тем не менее, Алекс был вынужден пойти пешком.
Два раза он все же садился в троллейбус, и ему удавалось проехать одну — две остановки, но потом суровый кондуктор высаживал безбилетника. Можно было бы поумолять, поупираться, но Алекс не мог себя заставить и покорно вылезал на ближайшей остановке.
Заплатить за него желающих не находилось: возмущенные добропорядочные граждане брезгливо отворачивались от здоровенного лба в лохмотьях, который не мог наскрести денег на поездку.
Хорошо, хоть Алекс вовремя вспомнил, что прежде, когда был маленьким, они с родителями жили совсем в другом районе города. А не то отправился бы в противоположный конец географии, а потом пришлось бы возвращаться.
Город, конечно, изменился… вернее, он был не совсем таким, как помнил Алекс. Не было некоторых зданий в центре, к которым он привык, вместо них стояли другие, непривычные.
Незыблемо, вроде, стояли, а все же через несколько лет их снесут.
Отсутствовал огромный музыкальный фонтан, что красовался на набережной. Остановочные площадки были другими. Автобусы, троллейбусы казались старомодными, немного чудными, а вот автомобили были примерно те же. А может, Алекс просто не замечал, потому что не слишком хорошо разбирался в марках и моделях.
Одежда на людях казалась ему несколько более вычурной — в его время люди одевались проще, функциональнее. Пожалуй, не так нарядно, но зато практично и удобно. Впрочем, различия были не так уж существенны.
А вот что удивляло, так это большое количество откровенно немолодых, пожилых, не слишком красивых женщин и прохожих в очках.
Алекс привык, что все, кому это требовалось, переходили на линзы или делали простейшие безопасные операции по улучшению зрения, так что не было нужды водружать на нос неудобную конструкцию.
К тому же люди скрывали возраст и выравнивали неудачную внешность с помощью пластических операций, которые стали привычным делом. Пластические хирурги были столь же востребованы, как стоматологи, а услуги их — доступны, так что женщинам (чаще все-таки под нож ложились именно они, поскольку в мужчинах жило вековое неистребимое убеждение, что они и так хороши!) не было нужды мучиться от сознания собственного несовершенства.
Он вдруг вспомнил, что профессор Ковачевич носила очки — вроде бы, в знак протеста, ратуя за естественность, не желая постоянно использовать современные технологии омоложения и оздоровления. Но такая позиция была исключением из правил. Теана Ковачевич — особый случай.
Когда Алекс добрался до улицы, где стоял его дом, день клонился к вечеру. Это был спальный район, и народ массово возвращался с работы. Машины истерично гудели, металлические утробы автобусов были переполнены так, что едва не трескались по швам. Пестрые разнокалиберные толпы текли по улицам; люди спешили, не желая терять ни минуты драгоценного вечернего отдыха, деловито рассортировывались по подъездам и магазинам.
Алексу некуда было спешить, но он все равно поддался общему ежевечернему ажиотажу — и на какой-то момент ему стало казаться, что его тоже ждут, что ему есть, к кому прийти, рассказать, как прошел день.
Всю дорогу он думал, как станет вести себя с родителями. Что можно сказать им? Как объяснить, что и он, Алекс, — взрослый, черт-те как одетый парень с настороженным взглядом и ранами по всему телу, тоже их сын! Точно так же, как и годовалый Сашура, как бабушка звала его, когда был маленьким.
Папа, возможно, выслушает и постарается поверить. Он ведь всегда верил в науку, технический прогресс, неизведанные безграничные возможности и все такое.
Мама куда более консервативна. Она материалистка, практик, а не теоретик, для нее во всем важны логические построения. Но какая может быть логика, когда здоровенный верзила сваливается, как снег на голову и заявляет, что он — твой сын из будущего!
Алекс понятия не имел, как выстроить разговор с родными, с чего начать, и, чем ближе подходил к дому, тем сильнее нервничал. Очутившись возле подъезда, он не стал заходить, отошел в глубину двора, присел на скамью, чтобы собраться с мыслями.
То, как выглядел двор, помнилось смутно, хотя убранство квартиры он представлял более-менее ясно. Березы и липы, высаженные вдоль тротуаров, лавочки, горка и качели, цветы в автомобильных шинах, выкрашенных в голубой и красный цвета — кажется, все так и было.
Алекс поднял взгляд на застекленный балкон и окна на восьмом этаже блочной девятиэтажки. Там, в тесной однокомнатной квартирке они с мамой и папой жили много лет, пока не переехали в новую просторную. Алекс, маленький и несмышленый, глядел по утрам в окошко, выходил вот из этого подъезда, чтобы мама или папа за ручку отвели его в садик или в начальную школу.
Детский сад был близко, в соседнем дворе, и это всегда одновременно успокаивало (дом же рядом!), но вместе с тем наполняло душу горечью и тоской (ну ведь рядом же, рядом — а не попадешь!). В школу нужно было идти подольше, минут десять пешком.
«Где-то тут и Вета живет», — подумал Алекс.
В своем послании она писала, что жила по соседству, ходила с ним в один детский сад и школу. Этого Алекс не то, что не помнил, даже вообразить себе не мог.
Ему захотелось увидеть Вету, заглянуть в ее огромные задумчивые глаза, прочесть в них нежность и понимание. Поблагодарить за все, что она сделала для него самого и его родителей. Хотя никаких слов, конечно, не хватит… Рассказать обо всем, о том, как тяжко ему пришлось, зная, что она поймет. Вета всегда понимала и поддерживала, вот только он ничего этого не видел. Почему по-настоящему достойные любви люди так часто оказываются незамеченными, отвергнутыми?
Сейчас искать Вету бесполезно.
Алекс повозил ногами по земле. Мелкие камушки хрустко зашуршали под подошвами кроссовок. На лавку рядом с ним уселась пожилая женщина. Алекс повернул голову и, к своему удивлению, узнал ее. Короткие седые волосы убраны за уши, все пальцы — в тяжелых кольцах с камнями, в углу рта сигарета. Кажется, она художница. Имя на языке вертится, но не дается, а вот то, что она жила на первом этаже и выгуливала утром и вечером шоколадно-коричневую таксу Зулю, вспомнилось сразу.
Да вот и собака — носится, принюхиваясь к земле. Счастливая — ни забот, ни проблем. Покружив по двору, Зуля подбежала к скамейке и принялась обнюхивать Алекса.
— Не бойтесь, она добрая, не укусит, — сказала хозяйка.
Алекс протянул руку, почесал таксу между ушей.
— Зуля, Зуля, хорошая, — проговорил он, не успев сообразить, что не может знать клички собаки.
Хозяйка немедленно напряглась и подозрительно воззрилась на Алекса.
— Откуда вы знаете, как ее зовут?
«Окликала она сейчас собаку или нет? Что сказать?» — подумал Алекс, и тут ему в голову пришло решение.
— Видел вашу красавицу, — он старался говорить непринужденно и спокойно, продолжая гладить собаку. — Бывал уже здесь, в гости приезжал к соседям вашим, с восьмого этажа. К Кущевским, Елене и Вадиму.
Сказал — и замер. Что, если она скажет, что нет тут таких, что никакие Кущевские в их доме отродясь не…
— Ах, конечно! — Хозяйка таксы сразу расслабилась и заулыбалась. — У меня Зуля приметная. Любите собак?
Алекс с облегчением перевел дух и вполне искренне ответил, что любит.
— Опять навестить решил? А их, поди, дома нет? — Собаковладелица все сама за него сказала, даже врать не пришлось, знай только кивай.
— Я, кстати, Галина. Художник. — «Да, точно! Так она всегда всем и представлялась!» — А тебя как звать?
— Алекс, — не задумываясь, ответил он. — Вадим, наверное, на работе? А Лена с ребенком ушла куда-то?
Улыбка стекла с лица Галины, и оно вытянулось, а глаза округлились.
«Что не так?»
— Ты им кто, парень?
— Родственник. Дальний. — Прозвучало глупо, но Алекс, к счастью, вспомнил, что у мамы есть в Белоруси троюродная сестра, с которой они практически не общались, и договорил: — У Елены в Минске сестра троюродная, я ее сын.