Мамаев сильно отличался от компании, с которой прилетал на северный кордон. Однажды директор заповедника Идрисов сам предложил ему завалить в заповеднике сохатого, но бывший милицейский начальник вежливо отказался.
За всю вторую зиму на Мойву не дошло ни одного письма. А в марте, когда Светлана и Василий двинулись в отпуск на лыжах, у Чувала они встретились с группой травоядных, которые шли им на смену. Тогда женщина-биолог сообщила, что еще в декабре Идрисов, приехавший в Госкомэкологии области, кричал, что на Мойве живут браконьеры, бракоши и даже баркаши. Говорил, что обоих уволит, а мужика вообще посадит. Рейдовые группы в ту зиму не появлялись, а по радиосвязи Идрисов на неугодность не намекал. Но в Красновишерске все подтвердилось: начальник охраны Белков пересказал идрисовский сценарий: одна опергруппа заходит и расставляет вокруг кордона капканы, а другая — фотографирует и составляет протоколы. «План, конечно, гениальный, — сказал Белков Идрисову, — но никто этим заниматься не будет: ни я, ни мои подчиненные». Тогда тот заорал: «Я сам подкину капканы с мясом и составлю протоколы!»
Начальник охраны пересказывал. А сам Идрисов молчал и ходил кругами.
Дядюшка Фэй — так назвали Идрисова местные дети, сокращая имя директора до какого-то китайского варианта.
Преступника судили быстро. Что занимательно. Чрезвычайно удивительно. Для нашей страны, конечно. В августе он Идрисова убил, а уже в феврале начал отматывать назначенный срок. О причине появления такой световой скорости в России я узнал позднее. Судили — значит, я, как журналист, имею право просмотреть уголовное дело от корки до корки. Поэтому я заявился в областной суд с просьбой выдать мне один из томов местного собрания сочинений для ознакомления. Заместитель председателя суда вежливо попросил принести соответствующее письмо, подписанное главным редактором газеты. Я не стал напоминать юристу содержание статей закона о средствах массовой информации и не только подготовил письмо на бланке редакции, но и сам подписал бумагу. Чего там мелочиться — к человеку надо относиться с адекватной долей признательности.
Когда я начал читать показания убийцы, мои мягкие волосы встали дыбом — так, что со стороны могло показаться, будто на голове енотовая шапка. Да, преступник незамысловато аргументировал причину своих жестоких действий: «По приказу директора я должен был ручным рубанком обтесать внутри гостевого домика стены — сруб шесть на шесть метров, высотой два с половиной. Я отказался делать эту дурную работу. В результате меня лишили премии за второй квартал — небольшой материальной поддержки».
И что, за это он убил человека? Я не поверил. А кто бы поверил? Убийца утверждал, что директор заповедника был необразованным человеком! Убийца нагло лгал! Рафаэль Идрисов имел диплом Алма-Атинского университета! Правда, я сам диплома не видел.
Астролог сулил по телевизору нам, Водолеям, что завтра нас ожидает опасность со стороны кипящих, едких и огнеопасных жидкостей. Про спиртосодержащие суррогаты и парфюмерию ничего пророк не сказал. А завтра пятница, конец недели. Как быть? Что можно? Неужели они решили растворить меня в кислоте? Где скрыться? Да ты сам пришел к редактору, дорогой друг. С какой стати он должен благословлять тебя на смертельный риск? Хочешь, чтобы он, а не ты взвалил на себя ношу моральной ответственности? Ну-ну, тебе просто необходима душевная поддержка, материальная… Но получилось бы именно так — ответственность. Ты забыл, что за все отвечаешь сам, лично, собственным здоровьем. Твой поступок похож на слезовыжималку, слезоточивое вымогательство, когда одноногий на костылях стоит между рядами движущихся машин с протянутой рукой и заглядывает в открытые окна… Опасный, нечестный и беспощадный промысел. Главный тебе не помог, но зачем тебе его помощь? Выруби из дерева, Юра, своего бога.
Я начал действовать. Изучая дело, я решил встретиться с одним из героев заповедной территории — Никифоровым, который должен был находиться в интернате для инвалидов в Чайковском, а это далеко, на самом юге области. «На далеком жарком юге, на краю родной земли, живет в маленькой лачуге негритенок мальчик Ли…»
Конечно, я импульсивный человек — я позвонил и выяснил, что, на мое счастье, сейчас он в Перми, в стационаре ортопедического отделения. Я нашел мужика: он сидел на кровати в палате на четырех человек. Виктор сидел так, как стоят кедровые вогульские идолы, — понятно стало, что ног у него нет вообще.
— Было, в августе девяносто шестого мы, я и Карпов, вылетели на Цитрины. Газовики заказали себе домик для отдыха. Мы вылетели, да без лебедки, без крючьев, без веревок, без дополнительных рабочих. Готовили и подтаскивали бревна на сруб. Вы никогда не занимались такой работой?
— Случилось один раз, — кивнул я головой. — Помню, еще б чуть-чуть — и сдох бы.
— Вот-вот, — улыбнулся Никифоров, рыжий и сухощавый мужчина лет тридцати. — Поэтому мой напарник и умер, Карпов.
Например, на окладной венец надо было два десятиметровых бревна по сорок сантиметров толщиной — до тонны весом. Из подручных средств соорудили «пьяный ворот» — и за двадцать дней заготовили и подтащили весь кругляк. Да на трелевке изорвали около пятисот метров провода. «Оператором» чаще всего приходилось быть Карпову, как более сильному, но и он падал на землю с маху, когда провод рвался. Сплошные ушибы — плеч, ребер. Через два месяца его вывезли на вертолете в больницу, а там — паралич, усть-язьвинский интернат, инсульт и кладбище…
Да-а, заказчики, значит, предлагали организовать медицинскую помощь, вплоть до Москвы, найти специалистов высокой квалификации, но у Карпова отнялась речь, а у директора Идрисова, наверное, мозги… или сердце, какая у него еще там была требуха. Короче, Идрисов решил не беспокоить богатых заказчиков.
— А что с вами случилось? — не выдержал я.
— Идрисов взял с меня заявление на расчет — без даты, которую потом поставил такую, какая потребовалась. Он со многими так поступал. И оставил меня на Цитринах до весны одного. Правда, в ноябре он забросил мне напарника, который оказался не напарником, а нахлебником — прилетел без продуктов, но с пиломатериалами. Он серьезно верил в то, что ежемесячно будет приземляться вертолет, как ему Идрисов пообещал. А тут выяснилось, что Бахтиярова директор тоже оставил на бобах — ничего не дал за мясо, рога, унты. Считай, это еще пять человек! Припасы, конечно, скоро закончились, и мы начали ходить на кордон Мойва, к Зеленину. Вася делился с нами последним. Тридцать километров туда, и обратно столько же. Да прикинь, что и зимнюю одежду нам не забросили. А в это время Мойву посещали вертолеты с отдыхающими, в сопровождении директора, но сотрудникам ничего не привозили. Иногда борт стоял по два-три дня — заказчиков загулявшихся ждал. Только Идрисов отговаривался по радиосвязи, будто вертолет был полностью загружен, два мешка крупы взять не мог. Я сомневаюсь, что идрисовские гости со всем своим грузом могли весить четыре тонны — столько Ми-8 может взять безо всяких сносок. И позднее летчики говорили, что никаких проблем действительно не было, а был Идрисов — недоносок. Да, а вы знаете, что городским он выписывал путевки на ловлю рыбы до устья Мойвы, а иногда и до устья Ниолса, а поселковым, из Мутихи, Ваи, Велса, — только до Лыпьи? Вот поэтому жители верховий и относились к инспекторам как к личным врагам… Сегодня всего не перечислишь, до дна не расскажешь…
— А что, есть еще о чем рассказать?
— Есть, конечно.
— Так расскажите.
— Не могу. Не имею права. Потому что дело касается другого человека, а он мне разрешения не давал. Так что извините.
Никифоров прилег. Человек, лежавший в постели под одеялом, занимал только половину кровати. Ноги он оставил в заповеднике. Он молча смотрел в окно, тихонечко поглаживая правой ладонью суконное одеяло на груди.
Дома я поужинал и бессмысленно уставился в экран черно-белого телевизора. Показывали экспресс-интервью на автозаправке.
— На кого вы надеетесь в этой жизни?
— Я надеюсь только на самого себя.
Такое совпадение… В кадре темнели мужские руки, лежавшие на баранке «ижевского сапожка». Лица не показывали вообще, но я узнал по рукам — это был мой отец, или я… Надеяться надо только на самого себя. А друзья? А жена? А родина? Я же сказал: только на самого… Из десяти долгов оставить себе два — перед детьми и родителями. Только на самого себя.
Затем начались местные новости. Известный офтальмолог говорил о конференции глазников, которая через неделю должна была открыться в городе.
— Сегодня уже половине граждан страны требуется коррекция зрения, — радостно сообщил он, — а скоро в этом будут нуждаться все!
Далее тоже было забавно, один раз я даже улыбнулся. В северном городке два кандидата в депутаты ЗС устроили беспрецедентную попойку в гостинице. Один из них, предприниматель, начал бегать по холлу голым. Любопытно, может ли быть в полуразрушенной Чердыни «холл»? Милиция задержала придурка — тот оделся и попросился в туалет. Когда закрылся в кабинке, сержант услышал какой-то странный стук. Потом на всякий случай проверил сортир и обнаружил в корзинке для бумаги пистолет Макарова.
Подробный сюжет. Что бы это значило? Почему-то стало теплее. Где-то в груди. Как будто залпом выпил целый стакан пермской водочки. Представляете, целый стакан? Я представил, и мне стало значительно легче. И где-то в самой отдаленной части головного мозга замерцала маленькая-маленькая звездочка, догадка, искорка, готовая вот-вот потухнуть под бесконечно моросящим небом. Звездочка, мерцание всегда лучше, чем «горячая точка» или, например, лесной пожар. Или еще что-нибудь… Разве кто-то не согласен?
Взять хотя бы эпизод из книги Александра Исаевича. Я открыл «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына — глава называлась «Псовая служба»: «В 1938 году в Приуралье, на реке Вишере, с ураганной быстротою налетел лесной пожар — от леса да на два лагпункта. Что делать с зэками? Решать надо было в минуты, согласовывать некогда. Охрана не выпустила их — и все сгорели. Так — спокойнее. А если б выпущенные да разбежались — судили бы охрану».