Завтра сюда прилетит один бизнесмен и депутат. Жаль, что этот Зеленин так и не обстрогал стены гостевого дома — высоко, говорит, невозможно сделать рубанком. Лишился премии за квартал.
А вот и приплыли, отсюда придется идти пешком.
Они успели преодолеть полтора километра. Наступила темная августовская ночь, но луна светила вовсю. Как в последний раз.
Василий разглядел шедшего ему навстречу Идрисова на фоне реки. Метрах в пятнадцати тот остановился, снял рюкзак и повернулся лицом к воде. Холодной воде неизбежного. Удивительной иногда чувствительностью к судьбе обладает древняя человеческая натура.
Начальник охраны, похоже, отстал. Василий поднял ружье, прицелился и выстрелил: Идрисов резко развернулся в его сторону. Зеленин тотчас выстрелил второй раз — инспектору показалось, что первый выстрел был неудачным. Ему показалось…
Перед безоружным начальником охраны стоял человек в плаще с капюшоном и с ружьем. В уголовном деле есть показания Юрия Агафонова: «Зеленин выстрелил и начал поворачиваться ко мне лицом, он практически посмотрел мне в глаза — и я побежал от него: чем дальше, тем лучше».
Светлана Гаевская рассказывала, что Василий вернулся домой в три часа ночи, не как обычно — до полуночи. На вопрос, что случилось, он ответил с подозрительным ударением на первой половине фразы: «Со мной — ничего». На следующий день, продолжала Гаевская, прибыла «коммерческая группа».
А вскоре Василий ушел встречать директора и начальника охраны заповедника. Никто не догадывался, что он шел встречать их уже второй раз. Его еще не было, когда с Цитринов пришло радиосообщение: появился начальник охраны и сказал, что директор убит или тяжело ранен. Гаевская сразу передала это в город.
— На мои порывы бежать туда, куда ушел муж, телохранитель бизнесмена сказал: «Ты что! Тебя там пристрелят точно так же! И если все пойдем, будет то же самое! Сиди на месте. Может быть, это беглые зэки — они могут напасть на кордон».
А когда Василий вернулся, все бросились к нему. И он подтвердил: да, я нашел труп директора в воде. Ну, мужики сразу налили ему, язвеннику, ударную дозу водки, после которой началось обострение болезни.
Прибывшая из Красновишерска оперативно-следственная бригада обнаружила труп директора в реке, чуть ниже того места, где лежал рюкзак Идрисова.
Милиция задержала начальника охраны и увезла в город. И только через неделю Агафонов назвал имя убийцы. Почему не сразу? Вероятно, просто не хотел выдавать. Зеленин пользовался авторитетом среди работников заповедника и местных жителей.
В том году Василию Зеленину исполнилось тридцать три года. Возраст Христа, заповедь которого — «не убий» — он отринул.
Василий приехал в заповедник из-под Ленинграда. Он даже не охотился, как ему разрешалось делать это за границей заповедника, в восьми километрах от кордона. На упреки жены отвечал: «Мне жалко…»
Он служил в армии, но был комиссован. Окончил два курса лесного техникума. Молчаливый, сосредоточенный, самоуглубленный человек. Интроверт, как говорят психологи. Любил жену. И тайгу, в которой работал. Ни один человек на Вишере не сказал о нем худого слова — исключительно положительные характеристики. Прямая противоположность директору.
Зеленин мог пристрелить безоружного свидетеля. Мог сбежать, уйти в тайгу через хребет и уехать в казахские степи. Но он сидел на кордоне и ждал, когда за ним прилетят. Он мог молчать или отказываться, но он признался сразу.
Из показаний бывшего бухгалтера заповедника. Вот что говорит об Идрисове она: «При поступлении денег по целевому назначению — на зарплату, налоги — требовал эти деньги на другие цели. Учет до меня был слабый, некачественный, так как директор брал большие суммы, своевременно не отчитывался… Поэтому установить, где находится то или иное оборудование, предметы, которые купил Идрисов, невозможно было.
Когда в заповедник завозились вышестоящие лица, которых Идрисов называл „денежными мешками“, то директор требовал по рации: продукты, оставленные отдыхающими, ставить в подотчет Зеленину и Гаевской, удерживая из зарплаты. Не оплачивал им „полевые“, ссылаясь на отсутствие денег.
Разрешения на въезд в заповедник на рыбную ловлю выдавались и регистрировались в бухгалтерии, а отдыхающим он выписывал сам или не выписывал — не знаю, регистрации не было».
Мне описывали такую картину. Отдыхающий в заповеднике поднимает утром похмельную голову и спрашивает: «Где мы?» — «В каком смысле?» — «Ну где — на Мойве или Чусовском озере?» Чтобы отдохнуть день-два, этим господам надо было затратить миллионов двадцать (в основном на вертолет). А они не понимали, где проснулись. Инспектора, получавшие двести тысяч в месяц и объедки со стола господ (в подотчет), дивились на ярких представителей власти и бизнеса. «А спросите у директора, где вы». — «А где он?» — «Вон, чай заваривает». — «Это директор?»
«Ханство» Идрисова строилось на том, что в современных заповедниках велика текучесть кадров. Он вербовал работников со всей страны — романтиков или просто неустроенных людей. От профессионалов избавлялся — научных сотрудников Колобаева и Колбина просто вынудил уйти. Они проводили собрания, забастовку, обращались к местной власти, в облкомприроды и департамент заповедного дела Госкомэкологии РФ. Все бесполезно! Я опубликовал в «ПН» статью «Лягушка в желудке хариуса» — о той критической ситуации, которая сложилась в заповеднике. Никто не обратил внимания. Статью перепечатали в столичной «Трибуне». И опять тишина. «Под меня копать бесполезно! — объявил Идрисов. — У меня рука в Москве».
Ученые уходили. Остальные отступали: хан вишерский!
Идрисов устанавливал личные контакты с представителями власти и бизнеса. Люди, которых он оставлял на работе, не должны иметь собственного дома, должны полностью зависеть от него. И не иметь собственного голоса, чтобы не подавать его. Он обещал человеку деньги, продукты, спецодежду, оружие. Потом забрасывал в такое место, откуда пешком не уйдешь.
Идрисов неоднократно оскорблял жену Зеленина, Светлану Гаевскую, но ни доказать это, ни справиться с блатным директором инспектор был не в состоянии.
Обо всем этом и очень многом другом говорилось на выездном заседании Пермского областного суда. В тайге свидетелей нет, там все один на один. Но когда встают десятки людей и говорят одно и то же, поверить можно.
Зеленин получил десять лет строгого режима. Так кто же он: просто убийца или жертва тоже?
Сам Идрисов убийцей не был — он был организатором процесса. Процесса, в результате которого люди становились трупами или инвалидами. Зеленин пошел на убийство сознательно и не скрывал своей миссии мстителя. Ни местная, ни областная, ни федеральная власти не защитили этот народ — это «быдло». Говорят, на суде Зеленину задали вопрос: кто дал ему право выступать от имени народа? По этому поводу смею высказать мысль: Василий Зеленин потому посягнул на Христову заповедь, что три года жил в самом центре заповедника преступлений. Насилие порождает насилие. И тот самый народ, свидетельства которого не оценили в народном суде, возмущается не только сроком лишения свободы, но и тем, что опять остались ни при чем те, кто готовил, организовывал, провоцировал моральную ситуацию убийства. Как у Высоцкого: «В заповеднике, вот в каком — забыл, жил да был козел отпущения…»
Никто не спорит, что убийство — преступление, тяжкий грех. Но еще вчера народу доказывали, что человека можно убить, если в этом есть революционная необходимость. Сегодня те же самые люди читают мораль о неприкосновенности жизни своим нищим согражданам, умирающим от голода и болезней. А народ думает: они, наверное, говорят о неприкосновенности своей жизни, а не нашей, не наших детей, погибших в Афганистане и Чечне. Поэтому Василий Зеленин — не первый и, скорее всего, не последний из тех, кто хранит в тайнике смазанное и незарегистрированное ружье.
Призрак, господа хорошие, бродит по Европе, по нашим бандитским городам и заповедникам. Призрак в брезентовом плаще с капюшоном и с ружьем. Могильщик, как назвал его Карл Маркс. Мститель, как называют в народе.
Я опубликовал свой материал в газете «Пармские новости», однако вокруг продолжала стоять таежная тишина — ни одного выстрела, не считая заказных убийств: киллеры стреляли из пистолетов, как из Калашникова — со страшной силой, вообще не поднимая предохранителя. Убийцы получали за свою работу доллары и отдыхали на Сейшельских островах, а Зеленин мотал долгий срок на чусовской зоне.
Меня тошнит от демонстрации агрессивного интеллекта выпускников спецшкол, где обучение ведется на иностранных языках. Милиция демонстрирует региональному и столичному руководству, что с убийцами она справляется щелкая пальцами: первый выстрел, второй, а при счете «три» автор уже сидит в камере. Для этого надо было так деморализовать начальника охраны заповедника, чтобы он начал ссать на допросах от страха: назовешь имя стрелявшего или сядешь сам, понял? Но самое главное, менты не могли быть уверены, что он вообще видел стрелявшего. Скорее всего, Агафонов первоначально настаивал именно на том, что не видел стрелявшего, потом — что не видел в лицо, позднее — видел, но не уверен. Значит, менты способны доводить людей до состояния полной гармонии с миром.
Андрей Матлин сидел на подоконнике и утверждал, что председатель Международного олимпийского комитета Хуан Антонио Самаранч родом из нашей Самары. Да чего там Самаранч — Андрей всегда так: на вопрос редактора «Когда ты сдашь материал в номер?» задумчиво отвечал: «Понимаешь, ход ищу, самобытный, неординарный». И находил, зараза, только не к этому номеру газеты, а к следующему.
— Наш полковник рассказывал, с военной кафедры, в университете. Стоял как-то солдат из его части и долбил киркой землю, каменистую, где-то в Южной Германии. Кабель они прокладывали. Подходит полковник сзади и слышит, как солдат долбит и тихонечко комментирует историю: «И на хуя наши отцы эту землю завоевали?»
— Во бля… — рассмеялся я. — К чему ты это?