же позвонит Миле. Обязательно. И неважно, что тогда ничего не вышло. Так сложилось, она поймет.
3
А может, он и поездку эту замыслил, чтобы встретиться с Милой? Встреча на другой территории, где всё может пойти совсем по-другому. И тут же Алексей выкидывал эти мысли из головы. С какой стати? Столько времени прошло. И потом, тогда он так некрасиво пропал. А как можно пропасть красиво? Сказать: «Вы меня извините, я еще не готов, мне дочки не разрешают, особенно старшая, она на меня смотрит неодобрительно, подростком пережила жуткий стресс – на её глазах погибла мать – и она сидела рядом, пока не приехала „Скорая помощь“. Да, вот так, и не хочу быть плохим отцом, и так виноват достаточно». Да, оправданий можно было найти много. Но список получался настолько длинным, что легче было просто не позвонить. Не выйти в какой-то момент на связь, и всё.
Хотя ведь летал тогда во Франкфурт, зацепила его Мила, и встретились они так хорошо. В дом она к себе не позвала и очень переживала по этому поводу, но Алексей тогда уже приспособился к немецкой жизни и знал – не положено, да и ни к чему. Он сам боялся встречи с её дочерью, понимал, что не хочет участвовать в утешениях, не мог взять на себя это чужое горе, своих проблем хватало, а вот Мила ему показалась сильной. Он уже потихоньку начал поворачиваться к жизни и, сам того не сознавая, начал искать женщину. Но не любовь, нет, а друга, поддержку, покой. И ещё, а это главное, спасения от одиночества. Он устал вечно улыбаться, говорить: «Всё о'к», – а потом про погоду про природу и оправдываться, почему он не ходит в спортзал. Да потому, что не хочет. Или почему он не пьет пиво литрами, а так, один бокальчик. Да потому что не любит!
Что это за люди такие? Всё у них расписано. Всё распределено. В понедельник все с хорошим настроением на работу. Неважно, как провели выходные, во сколько спать легли, никого не волнует! У всех настроение хорошее, все улыбаются, все шутят. Ровно в двенадцать часов начинают жевать бутерброды, принесенные из дома. И опять же, неважно, срочный заказ, не срочный, остановились на полпути. Неважно, что потом нужно будет начинать сначала. И что такого? Для того и существует рабочее время, так же радостно и продолжим.
– Malzeit![6]
«Еда», по-нашему, и, хоть трава не расти, сначала бутерброд из дома, потом газетку читаем, восстанавливаемся душевно. Поначалу Алексей пытался поддержать после бутерброда послеобеденный треп, но быстро понял – это не по распорядку, по распорядку молчание и чтение прессы. И вот так всю неделю. Изо дня в день. Никаких стрессов, бурь, авралов. Всё по графику. В пятницу ровно в двенадцать вместо «Malzeit» – «Aufwiedersehen!»[7]. Все поехали проводить выходные с семьей и с пользой для здоровья. И при этом – бесконечное пиво! И при этом – абсолютная уверенность, что живут они идеально правильно. Вот кто им про это рассказал? Первое время Алексей пытался спорить, доказывать: а вот у нас-де, а вот у других! Потом затих. Понял, что не переспоришь, да и не нужно. Да и правы они, научились жить, сами себя уважая, достойно, одним словом. В любом возрасте, в любом состоянии.
Как-то попалась Алексею статья в журнале с фотографией улыбающейся девушки. Как выяснилось, это всё, что девушке оставалось. В результате разбойного нападения (заметьте, недалеко от её дома, в тихом уголке законопослушной Германии), девушка оказалась прикована к кровати. Но новыми технологиями и бесконечной заботой государства она была пересажена в инвалидное кресло, чтобы продолжать быть активным членом общества. Самостоятельно она могла только двигать двумя пальцами левой руки, тихо говорить и улыбаться. Этого было достаточно, чтобы подарить ей активную жизнь. К девушке прикреплена круглосуточная бригада из двенадцати человек, которые её моют, кормят, вставляют катетеры, чтобы она могла исполнять свои малые и большие нужды. И вот она раз в неделю в кафе встречается с подругами, два раза в неделю ведет психологические тренинги для инвалидов и расстраивается только из-за того, что она никогда теперь не может побыть одна, рядом с ней всегда кто-то находится. Вот такое государство, и такое отношение к людям. Можно его не любить, но не восхищаться им нельзя.
Тогда, во Франкфурте, Мила ему понравилась ещё больше, чем в самолете. Появилась даже уверенность – она, это она, он сможет начать ещё раз с самого начала. И почему бы и нет?! Но обратной дороги домой хватило, чтобы понять: он не готов, невозможно разорваться между тем, к чему только начал приспосабливаться, и этим новым чувством. Ещё всё так неопределенно, и нет ещё хорошей работы, и Алька только-только успокоилась, и, стыдно признаться, он не понимает, о чём говорит собственная дочь, Таня должна переводить. А он не очень-то и способный к языкам. То есть вроде как всех понимает, а Альку, с её детским лепетом, – нет. Или она, такая-рассякая, уже научилась проводить отца и специально говорит так, чтобы он не понял. Ему сейчас не до Милы, это точно. И Алексей решил поставить точку, уйти по-английски. Жалел потом? Наверное, да; но, как ему казалось, обратной дороги на тот момент у него не было.
4
Саша долго не мог заснуть, всё думал о приезде Алексея. Лёша очень изменился, стал совсем другим. Саша узнавал и не узнавал своего близкого родственника, когда-то своего кумира. Он слышал, как Алексей разговаривает в спальне с Зоей, что-то обсуждалось достаточно бурно, мать стала плохо слышать и говорила громче обычного. Да даже не в этом дело: в доме не очень хорошо сделана шумоизоляция, прав был отец, огрехов в строительстве было много. И всё равно, Саша гордился своим домом, строил его с такой любовью, так радовался, что смог предложить своей семье совсем другой уровень жизни. И что теперь? Это ведь стыдно кому-то рассказать: собственные дети теперь пытаются его из этого дома выселить. Леша, конечно, всё понял; может, они с Зоей сейчас это и обсуждают. Как же Галя могла? Ведь они были всю жизнь так близки, думали одинаково.
Отношения их были родом из детства: они ходили по одним и тем же улицам, учились в одной школе. Правда, Галя двумя классами старше, поэтому никакого внимания она на Сашку не обращала. Шкет, малолетка, не для неё. О существовании его знала, а как не знать, если он постоянно попадался на её пути. То за косу сзади дернет, то водой из трубочки обольёт. Пусть будет одним из свиты, так решила Галя. А какая же дама без свиты? В том, что она дама, она не сомневалась. И то, что ради неё должны совершаться подвиги, это тоже было в порядке вещей.
– Слабо с тарзанки в Ахтубу нырнуть?
Из дураков нашёлся один Сашка. После этого с тяжёлым сотрясением мозга пролежал в больнице больше месяца, по-новой учился ходить и говорить. Галка тогда испугалась: только она знала, что подвиг был совершен ради неё, Сашка родителям не рассказал. Для Гали паренёк открылся с другой стороны, она поняла – верный, надёжный, готов ради неё на всё, то есть настоящий рыцарь; стало быть, пусть будет.
Но по-настоящему они начали дружить, уже учась в институте. Галя в первый год провалилась, чем отдалилась от своих ровесников. Она была страшно расстроена, как же так, неужели она выпала из их общей компании? Она – умница, красавица, которая всегда и во всем была на первых ролях, осталась в лаборантках, тогда как остальные стали студентами. И даже не то чтобы её не приглашали – сама не шла в бывшую компанию, гордость не позволяла, боялась снисходительных взглядов. В институт поступила со второй попытки, от старых друзей отдалилась, новые были младше, а это раздражало. А верный Саша всегда рядом. Привычка, благодарность? А почему бы и нет? Симпатичный; вон, девчонки на него заглядываются. Ну и была не была! Так её ещё никто не любил!
Ей потом казалось, что он взял её измором. А он был уверен, что она просто стеснялась того, что старше его, но любила всегда, была ему верной и преданной. Ведь какая другая жена так заботится о продвижении мужа? Все же девицы только о шмотках думают да о том, как выглядят. А Галя всю жизнь в планах. Ведь дом родной бросила, поехала за ним в Москву, в полную неизвестность и неустроенность. Детей ему родила. И тоже, стиснув зубы, переносила неудобства в однокомнатной квартире, уют наводила, пыталась кормить полезно, за здоровьем его следила. И ведь не против была, что комнату для его родителей сделали, с его матерью пыталась общий язык найти.
А в один день он понял, что свою жену он сам себе придумал. И жил он совсем с другим человеком. Со страшным человеком.
5
Алексей узнавал и не узнавал Москву. То есть он ходил по знакомому городу, который полностью переоделся. Раньше он был не то чтобы в валенках и телогрейке, но в допотопном драповом пальто, в каракулевой шапке и в ботиках «прощай молодость». А теперь весь из себя, от ведущих модельеров и дизайнеров. Да, не зря всё же Алексей пятнадцать лет был мужем художницы по костюмам. Нина всё время всех переодевала и свои идеи проговаривала вслух:
– Нет, ну послушай, вчера в гримёрке встретила Селиванову. Как можно было сделать такую стрижку? Это же уму непостижимо! Невозможно! Ну, уж коль произошла такая досадная неудача, можно же надеть берет. Как ты считаешь? Например, глубокого зеленого цвета. А из-под берета будут виднеться её рыжие кудри. А губы, да, губы накрасить оранжевой помадой. Вот оно! Именно так я одену Маргариту. Как ты считаешь? – Нина останавливалась посреди улицы и поворачивалась к Алексею.
Вот этим своим «как ты считаешь» она постоянно ставила его в тупик. Ну как он мог что-то считать? Он в этом абсолютно ничего не понимал! И вкуса у него никогда не было. Нина одевала и его, и девчонок! Но при этом всегда с ним советовалась, тащила свои макеты, раскладывала листы ватмана на полу.
– Вот, смотри, здесь, мне кажется, слишком. А как тебе? И вот такая есть идея. А что, если все костюмы сделать оранжевыми? У всех героев, абсолютно. То есть в этой гамме.