– Это дофигища, я не спорю… Но может, он все-таки не травоядный? Хотелось бы, чтобы динозавр был хищником. Нам нужен хищник! Только хищник… Хищный динозавр! Ну пожалуйста, Аликс! Ну будь же человеком! – Рафаэль Каримович поднял глаза к потолку и сжал оба кулака. Капризный мальчик просит маму купить новый дорогой гаджет. За эти гримаски, а также за общую квазимладенческую гладкость в музее его прозывали Бебик. Хотя, если бы спросили мнение Аликс, она бы назвала начальника Приматом.
Рафаэль Каримович был коммерческим директором палеонтологического музея. Но в палеонтологии он разбирался так же хорошо, как в алгебрах Ли или сортах ракетного диметилгидразина, то есть никак.
Именно по этой причине он называл всех ископаемых динозаврами, не исключая трилобитов с аммонитами, а всех сотрудников института величал на «ты», не исключая и Аликс, которая была старше его на восемнадцать лет.
(В январе Аликс стукнуло сорок восемь, и в паспорте она писалась Инессой Александровной Илотовой.)
– …Причем этот хищный динозавр нам нужен срочно, – тем временем закончил визави и требовательно посмотрел на Аликс. Так смотрят на продавца, который забыл дать сдачу с крупной купюры.
– Я не совсем понимаю слово «нужен», которое вы только что употребили, – поправляя очки на переносице, бросила Аликс. Она царственно тряхнула седой, но еще достаточно густой для таких экранных жестов гривкой. – Наука не оперирует понятием «нужно». Она оперирует фактами. А факты таковы, что добытый нами в котловине Цайдам ящер ни в коей степени не является хищником.
– Да знаю, знаю, – досадливо отмахнулся Бебик. – Факты-фуяхты… Наука, видите ли, не оперирует понятием «нужно»! – Он небесталанно передразнил Аликс с ее заносчивой писклявостью тона. – Только вот жизнь – она, сука, понятием «нужно» оперирует, еще и как! И «нужно» сегодня таково, что скоро юбилей нашего основного спонсора, завода шампанских вин «Южный Край». А точнее, его директора, Феанора Григорьевича Залысина.
– Не вижу связи.
– А связь меж тем прямая!
– ?..
Не успела Аликс отметить про себя, что это «меж тем» с головой выдает в Бебике мальчика из хорошей московской семьи (четыре комнаты на Чистиках в доме над кинотеатром, два тупоносых авто на семью, худосочная филиппинская обслуга с глазами, как машинное масло), в то время как сам Бебик из кожи вон лезет, изображая такого вот простого чувачка из народа, знающего жизнь не по книгам, но по мандаринам и чурчхеле, как он спокойно сообщил:
– Сегодня, милая моя, представитель спонсора мне прозрачно намекнул, что мы должны назвать нашу февральскую находку в честь Феанора Григорьевича. Иначе спонсорской помощи нам больше, сука, не видать. А на одном бюджете мы долго не протянем.
С минуту Аликс молчала. Самое ужасное, что в принципе она была согласна назвать своего динозавра хоть бы и в честь шампанского. Лишь бы все было как было, без изменений.
Лишь бы ей давали иногда ездить по миру, попивая на праздники дешевое чилийское каберне.
Начисляли пусть микроскопическую, но зарплату.
Лишь бы ее башню из слоновой кости не трясли слишком сильно.
Но она знала, что соглашаться слишком быстро нельзя, потому что тогда соглашаться придется трижды на день.
Поэтому она помолчала минуту – навык вымолчки у нее был эпический еще со времен незадавшегося замужества – и сказала с франкмасонской какой-то торжественностью:
– Я согласна.
– Мало быть согласной, красавица! – Рафаэль Каримович ехидно сверкнул карими очами.
– В смысле? Пусть будет феанорус залысинус элеганс, я только «за». В чем проблема-то?!
– Проблема в том, что стыдно такое посвящать уважаемому человеку!
– «Такое» – это какое? Это же на латыни, не на фене! И я не виновата, что у него фамилия Залысин… Он с ней всю жизнь прожил. Наверное, уже привык.
– Да я не про это, подумаешь – фамилия… Я про то, что он травоядный, динозавр твой. А нужно, чтобы был хищник. Хищ-ник. Как тигр. Или как акула.
– Но почему?
– Потому что! Как можно быть такой тупой? – Бебик не просто вышел из себя, он из себя практически выскочил, подпружиненный внутренним давлением. – Вот, например, по телику говорят: «акула бизнеса»! Но никто не говорит «корова бизнеса»! Или «кролик бизнеса». Травоядные сосут! Что тут неясного?!
– Но это же не я придумала, что он травоядный! Это природа! Хотите, снова поднимем этот вопрос на следующем заседании? Будут прения, прозвучит аргументация, профессор Мокрищев…
– Не хочу прения, тем более Мокрищева не хочу, у него изо рта воняет, – отрезал Рафаэль Каримович, притом довольно зло.
– Тогда вот Дике… Нейросеть…
– Чего?
– Нейросеть. Ну, на компьютере. Она сделает экспертизу и выдаст независимое от моего, от нашего с коллегами, мнение: мы нашли кости хищника или кости травоядного? Или, может быть, медузы? Чтобы, значит, не только мой авторитет…
– Не. Ты там про дичь какую-то раньше сказала?
– Нейросеть называется «Дике». В честь древнегреческой богини правды.
– Как-как?
– Дике. Ди-ке. Богиня, что мужа к знанью влечет повсеградно, – по памяти процитировала Аликс из древнегреческого классика.
– Хорошо, пусть твоя дикая нейросеть скажет, что он хищник. И даст заключение… Какое-нибудь красивое… А пока уходи… Устал от тебя… Голова даже разболелась… Надо съездить отдохнуть…
На несколько секунд в кабинете повисла мечтательная тишина, наполненная запахом дубового веника и клубничного лубриканта.
– И помни: не докажешь, что динозавр был хищник, уволю нах. – В глазах Бебика сверкнул роковой огонь.
«Да разве вы юридически имеете такое право?!» – бросила бы на это Аликс заносчиво, в своих мечтах о себе.
Но в реальной жизни она, конечно, снова промолчала.
Потому что давным-давно знала: коммерческий директор их музея, внешне похожего на английский замок Боднам, а внутренне – на замок Кафки, имеет право на все-все-все.
Притом – не юридическое право.
А право альфа-самца.
«Альфача», как выражались юные посетители музея, слоняющиеся по его коридорам в очках аугментированной реальности.
– И тебя уволю, и эту твою нейросеть.
Это звучало бы как шутка, но Аликс вдруг вспомнила: чтобы мнение экспертной системы «Дике» считалось научным мнением и учитывалось при защите диссертаций, Дике пришлось формально оформить как сотрудника музея. С начислением зарплаты в один рубль.
Все минувшее лето Аликс провела в котловине Цайдам, что притаилась на северном уступе Тибетского нагорья, среди озер и горных хребтов, намалеванных с чокнутой рериховской основательностью.
Это было лучшее лето в ее жизни. И, без всяких яких, лучший август.
Хотя прилагательные «лучший» и «комфортный» в данном случае не были синонимами.
Ночами, случалось, температура падала ниже нуля, и Аликс, упорно ночевавшая в «командирском» джипе, прямо на сиденье, стучала зубами от холода даже в спальном мешке на гагачьем пуху, позаимствованном у подруги-альпинистки, основательно погрязшей в смене памперсов и стерилизации бутылочек для рано нагрянувших внуков.
А когда она замерзала совсем, то выходила из машины и принималась колоть малочисленные дрова своим Топором Древних Русичей, унаследованным от бывшего мужа-реконструктора. Ведь топливные брикеты из прессованных опилок, которыми запаслась экспедиция, закончились еще в первую неделю…
Котловина Цайдам была местом инопланетной красоты. И будь голливудские режиссеры менее изнеженными, будь они в состоянии пить говноводу и есть монгольскую говноеду, вдыхая душную пыль, из которой-то одной и состоял преобладающий летом северо-западный ветер, жить, вбирая давно не мытой кожей сновидческое какое-то безлюдье, они наверняка бы нашли местные пейзажи перспективными. А охряно-желтые, с карминными поясками солончаки да холмы – и лишь вдали, в акварельной дымке бугрятся бурые горы – достойными изображать очередное иномирье, по которому главгер после немягкой посадки широко и привольно шагает, козырьком приложив ко лбу руку – мол, подать нам сюда скорей базу джедаев!
Ночью, когда она пыталась заснуть после очередного суматошного дня, наполненного стоянием на коленях, инвентаризацией и скайпными переругиваниями с ближними и дальними – от музейного начальства и грантодателей из фонда «Коммерческая Наука» до таджиков-рабочих и монголов-поставщиков, – все же наконец засыпала, ей снилось, будто она слышит громкий шепот ручьев, сбегавших с гор, хотя до самих ручьев было пилить и пилить на командирском джипе (прочие экспедиционные машины были поскромнее и постарше и, может, и не осилили бы эту дорогу).
Наконец к середине августа они добыли его целиком – Probactrosaurus gobiensis ingens – такого же великолепно птицетазового и растительноядного, как и Probactrosaurus gobiensis, но вдвое большего, чем пробактрозавр гобийский, и имевшего значительно более длинное рыло. Зубы этой няшки были также острее и длиннее, что предвещало – в перспективе – докторскую диссертацию…
Это была удача, о которой Аликс грезила с тех дней, когда школьницей спешила в кружок «Юный палеонтолог», в то время как ее шустрые одноклассницы учились вырисовывать смоки айз, носить каблуки не шатаясь, тихарились у гаражей с ментоловыми сигаретами, слушали про «ай со ю дэнсин» и читали в первоинтернетиках про десять правил идеальной фелляции…
Наконец весь скелет пробактрозавра – ее пробактрозавра – был выложен в специальные немецкие ящики, каждый ценой с хороший комфортабельный гроб для представителя европейского аппер-миддл-класса.
Ящики грузили и грузили, а она сидела, тихая и счастливая, уперев подбородок в топорище Топора Древних Русичей, и жадно вдыхала всеми своими легкими запахи далеких можжевельников и глины. Резковатый, сумасшедший запах высохшего солончака, минеральный прохладный запах гальки. Ей хотелось навсегда запомнить этот густой, как молоко яка, восторг…