Среди коллег и подчиненных – аспирантов, докторантов и разновозрастных научных сотрудников, – с которыми Аликс никогда не водила близкой дружбы, она считалась почему-то бездетной старой девой, зависшей вне времени в своем благородном естественноисторическом сумасшествии. Почему бездетной, когда ее дочь Кристина от первого и единственного ее брака уже оканчивала МГУ? Бог весть. Никто ее ни о чем никогда не спрашивал. Ну, то есть совсем ни о чем.
В этой связи Аликс однажды открылась странная истина. В их палеонтологическом коммьюнити, поняла она, бытовал такой негласный уговор: многого достигшая женщина-ученый всенепременно должна быть некрасива, несчастна и одинока. Притом и сейчас, и в прошлом, и в будущем.
Лучше всего, чтобы такая женщина была безответно и платонически влюблена в заграничное палеонтологическое светило, в какого-нибудь Леннарта Линдбека или Уго Кока. В крайнем случае – влюблена в соотечественника, но обязательно достойного и безобидного, например, в директора по науке, девяностошестилетнего старца с шелковым платочком в жилетном кармашке, ветхого, но еще о-го-го какого веселого, с полной колодой шуточек вроде «Альцгеймер? Напомните мне, кто это?!». А еще лучше – когда ученая дама влюблена в открытого собственноручно динозавра, как Пасифая в бычка…
Прихлебывая мутный от пыли местный чай, Аликс думала о том, как печально, что она ни в кого не влюблена.
И особенно печально то, что с этим решительно нет никакой борьбы…
Потом она вытягивала свои короткие худые ноги к костру, в котором тлели можжевеловые бревнышки, и записывала в молескин какое-нибудь bon mot вроде «мое семейное положение: состою в палеонтологической экспедиции».
А в конце августа они вернулись в Москву – Аликс, «ребята» и ее пробактрозавр…
После разговора с Рафаэлем Каримовичем Аликс на ослабевших ногах вышла в прохладное полутемное фойе.
И тотчас уселась, хотя точнее было бы сказать – осела, близ автомата с джанк-фудом – она называла его «Сто Оттенков Сахара».
Аликс любила сиживать в фойе. Случалось, она выбирала место возле автоматов с кофе, иногда – возле автоматов с пивом. Хотя ничего никогда не покупала, даже воду – она знала, что единственный сорт воды, который там продается, является не минеральной водой, как полагают многие, а всего лишь фильтрованной водопроводной. Да, привыкшая к экономии Инесса Александровна считала верхом глупости тратить деньги на кое-как почищенную водопроводную воду!
Вдруг сквозняк заговорщически зашелестел листьями окрестных фикусов, и к автоматам подошла стайка из шести школьников раннеподросткового возраста.
На всех мальчиках были очки аугментированной реальности, которые они, судя по всему, ни за что не хотели снимать.
Однако голод и жажда все же заставили их – одного за другим – покинуть пылающий бирюзовыми зарницами и розовеющий силиконовыми сисями виртуальный мир. Они вынудили их вернуться в мир скучных фикусов, бесцветной тетеньки в шотландской клетчатой юбке и машины, обменивающей на печеньки выданные родителями деньги.
На лице Аликс появилась улыбка – она была искренне рада видеть мальчиков.
Дело в том, что в какой-то момент они – дети – совсем перестали по своей воле ходить в музей.
Именно в те черные годы закрылся кружок, долгие годы бывший гордостью музея и одновременно кузницей кадров, обеспечивающей, так сказать, преемственность поколений.
Все очень огорчались. Мол, где же наша смена? Где, наконец, влюбленные бездомные школьнички? Почему они больше не целуются – как раньше – у ног ископаемых гигантов?
Но рецептов «как вернуть самотек» никто предложить не мог (экскурсии-то по-прежнему тянулись, длинные и подневольные).
Это было тем более странным, что в культуре царила оголтелая ювентократия. Носить кеды стали даже пенсионеры, а в кафе всегда оставляли лучшие места для «студентов», чтобы, когда кто-то примется «фигачить луки», то есть фотографировать телефоном, место выглядело «молодежным», а устроиться на работу после тридцати становилось очень даже квестом и челленджем (эти словечки теперь выучили даже в домах престарелых, а то, чего доброго, принудительно эвтаназируют).
И тогда директор по коммерции, предшественник Бебика во всем, включая этнический бэкграунд, придумал гениальное.
Он поскреб по спонсорским сусекам и вскоре заключил договор с фирмой, занимающейся разработкой программного обеспечения для очков аугментированной реальности.
Было решено создать аттракцион, который позволил бы вернуть интерес вскормленных молоком биоса девочек и мальчиков к ископаемым формам жизни.
«Сделаем виртуальную реальность… Там наши экспонаты будут как живые… Пустим обучающие ролики про их жизнь, про то, как они питались, набивая за щеки листву… Про то, как мигрировали, как отвечали на вызовы времени… Про то, как охраняли свою экологическую нишу… Сюжетные такие ролики, чтобы удерживать внимание… Сами понимаете, желтыми костями и картинами маслом современных детей к себе не заманишь».
Сказано – сделано. Через год всем юным посетителям музея прямо возле кассы выдавались казенные «аугменташки».
И это было «вау!».
Количество самотечных детей вначале удвоилось, потом учетверилось и еще через год вернулось к докризисному уровню.
Вопросом, а что именно показывают в очках аугментированной реальности, Аликс никогда всерьез не задавалась.
И никогда не слышала, чтобы кто-нибудь из коллег о чем-то таком рассказывал.
Однако, по неясной причине, она была совершенно уверена, что там, в очках, крутят нечто вроде научно-популярных мультиков или компьютерных игр, в которые играл бойфренд ее дочери Денисочка, когда оставался ждать Крис за ее компьютером, где бродишь-бродишь по богато вырисованным сочно-глючным джунглям с мачете наперевес, ищешь-ищешь сокровища, и так час за часом, безо всяких событий, ну разве что хрясь-хрясь какого-нибудь доходяжного зомби…
Тем временем один из мальчиков небрежно бросил свой рюкзак и свои «аугменташки» на диванчик рядом с Аликс, а сам встал в конец очереди к автомату с раскрашенным сахарком. Мальчик этот – курносый, белобрысый, и сразу ясно, что фрондер и двоечник, – напоминал одновременно треть дочкиных одноклассников в том же возрасте. И на Аликс вдруг нахлынула слезливая ностальгическая мамкинская волна:
…вот она делает американские оладьи для друзей дочери, а один из них громко обещает ей, что пойдет учиться на палеонтолога, если там будут готовить такие штуки…
…проверяет уроки, с ужасом отмечая, что не помнит даже начатков геометрии, хотя знает наперечет названия костей сотен ископаемых гадин…
…моет пол перед днем рождения Крис, а на мобильник трезвонит завхоз Салим: через пять минут после полуночи завалился главный скелет мамонта, а по расписанию в этот день за безопасность экспонатов несет ответственность Илотова И.А…
– Можно я посмотрю, что твои очки показывают? – неожиданно даже для самой себя спросила Аликс, обращаясь к белобрысому мальчику.
– А? – Тот обернулся на голос с явным недоумением, как если бы с ним заговорил диван.
– Очки. Твои «аугменташки». Можно взять? – Аликс широко улыбнулась и указала на очки.
– Берите, – сказал мальчик и тут же отвернулся.
В его глазах не блеснуло даже крохотной искорки интереса.
Аликс надела «аугменташки».
С трудом подавила позыв к головокружению. А затем и рвотный позыв. С трудом сосредоточилась… и наконец увидела.
…В обрамлении небрежно нарисованных ветвей фикусов, прямо перед автоматом с джанк-фудом, отчаянно тузились два динозавра.
В одном из них Аликс не без труда – по характерным красным полосам – узнала ниппонозавра – почти восьмиметрового живчика, откопанного на Южном Сахалине черт знает когда, еще при японцах.
Ниппонозавр был дороден, быстр движениями и выдавал своему визави таких тумаков, каким позавидовали бы и на чемпионате мира по боксу в тяжелом весе.
Динозавр динозавром, но анимация его движений была стопроцентно человеческой! Если бы боксер надел на себя плюшевый костюм динозавра наподобие тех, в которых у метро раздают зазывальные листки, и принялся кого-нибудь колотить – это, наверное, выглядело бы так же…
Противником ниппонозавра выступал канадский парксозавр – его Аликс узнала по оленьим пятнышкам на спине и по растерянно-тревожному выражению морды, характерному как для многих его современников по маастрихтскому веку верхнемеловой эпохи, так и для многих жителей современной Канады.
Парксозавр громко огрызался и месил ниппонозавра со всем неистовством северянина, отрывая от того целые куски мяса, которые падали прямо парочке под ноги, и с каждым куском в левой верхней половине реальности звякала, залетая в шкатулку, золотая монетка.
Аликс сразу же бросилось в глаза, как убого отрисованы оба «дино», как скверно они анимированы и как нещадно повторяются все «боевые» движения. Но главное, что поразило и даже уязвило ее, так это… абсолютная антинаучность увиденного!
Например, канадский парксозавр был того же роста, что и ниппонозавр, хотя в реальной жизни, данной нам в ископаемых, второй был втрое выше.
Ну и главное: оба динозавра в жизни были травоядными и совершенно не агрессивными. Они оба были настоящими няшками! Ласковыми и компанейскими! Они знали, что такое семья! Что такое братцы и сестрицы! У них были гнезда!
На фоне этого уже не производило особого впечатления, что динозавры были почему-то срисованы из древней – 80-х годов прошлого века – «Французской энциклопедии для любознательных малышей», которую даже в антинаучности как-то неудобно упрекать…
Аликс могла бы продолжать свое брюзжание еще долго, если бы программа не вылетела по ошибке.
«Перезагрузить игру? Или вернуться к покупкам в палеомагазине?» – поинтересовался вежливенький, как бы навазелиненный, голос.
«Игру? Магазине? У нас тут что, еще и магазин имеется? Ну нет, я не хочу этого знать… Выпустите меня отсюда, пожалуйста!»