– Почему она тебе так не нравится? Она же такая красивая, вся из себя милая, нежная…
– А я наглухо отбитый, как ты сама выразилась! – недовольно пресекаю эти рассуждения и предупреждающе гляжу на Старшую. – И это все не по мне. Я не для нее, а она не для меня, и этим все сказано. Что бы там ни фантазировали твои соседки, я в этом участвовать отказываюсь.
Старшая сдержанно кивает.
Некоторое время мы молчим, затем она пихает меня в бок и заставляет на нее посмотреть.
– Слушай, а как ты меня тут нашел? Сюда обычно никто не ходит.
– Почему никто? Ты же ходишь.
– Никто, кроме меня, – цокнув, уточняет Старшая. – Обычно просто никто не добирается в эту часть ученического корпуса. А я…
– А ты – одиночка лесная, обыкновенная. Подвид лесных существ, да?
Ожидаю очередного взрыва за неумелую шутку, но Старшая, как ни странно, смеется.
– Вроде того. Я тут… прячусь иногда. Если грустно или кто-то достанет. Сижу, размышляю. Иногда знаки рисую. Только я понятия не имею, что они значат, просто красивые. Иногда вспоминаю любимые стихи.
Киваю, комментировать мне тут нечего.
Про слезы она не упоминает, а я не расспрашиваю. Зато после слов о стихах, вспоминаю неуютную считалочку малышни и ежусь.
– Ты чего? – спрашивает Старшая.
– Да так, – отмахиваюсь. – Тебя там младшеклассники заждались, кстати. Ты про них забыла совсем, а они скучают. Я был у них сегодня, они про тебя спрашивали.
Старшая потирает переносицу.
– Да, нехорошо, – соглашается она.
– А еще… – неуверенно жмусь, – они там считалочку какую-то хором говорили. Очень странную. Что-то там про «Холод», «бродун-траву» и каких-то «пропавших». Ты ее знаешь?
Старшая смотрит на меня очень внимательно, своим самым неуютным взглядом, как в первый день.
– А что? – интересуется она. На мой вкус, очень уж многозначительно.
– Ничего, просто… не понравилась она мне. Страшная какая-то.
– Надо будет прислушаться, – улыбается Старшая, и улыбка кажется неискренней. Сразу видно: ей хочется поскорее уйти, чтобы не продолжать разговор. Не понимаю, почему ее периодически так тянет сбежать от моих вопросов. Пока я об этом думаю, она и правда встает.
– Ты куда?
– Пойду навещу малышей. А ты… лучше выбирайся вон по той тропинке. – Она кивает в сторону ближайших кустов, вероятно, эту самую тропинку скрывающих. – Там меньше шансов, что упадешь.
Пожимаю плечами. В комнату Катамарана мне отсюда все равно вряд ли удастся залезть, так что последую совету для разнообразия.
– А я через лес, – бросает мне Старшая, уже перемещаясь между деревьями. – Осторожнее там! Увидимся!
Ухожу по тропинке в смешанных чувствах.
Старшая оказалась удивительно приветливой, но в последние минуты нашего разговора меня не покидало впечатление, что я упустил что-то важное.
Глава 21. О лазарете, снах и яви
Ненавижу иголки, таблетки, микстуры и все, что связано с лазаретом.
Ненавижу медицинский персонал. Любой: ласковый, строгий, безразличный, назидательный. Терпеть не могу тех, кто приходит ко мне под личиной медсестер, врачей или психологов. В жизни они могут быть сколь угодно нормальными людьми, но в этой личине становятся уродливыми жуткими монстрами. Меня тянет орать и биться в истерике от их прикосновений, но в их присутствии я почти всегда амеба. Не то что сопротивляться – шевелиться с трудом получается!
Когда могу, стараюсь отказываться от химии, которой они меня пичкают. Я от нее почти постоянно сплю и просыпаюсь разбитый.
Несколько раз мне удавалось втайне не принимать лекарства по несколько дней и накопить немного сил, чтобы спланировать побег. Я решил вырваться из Лазарета ночью и покинуть интернат во что бы то ни стало. Мечтал нарваться на Холод, но когда понимал, что поблизости его нет, пытался рвануть обратно к болоту. Мне невыносимо здесь находиться! Это место затягивает, как трясина. Я ни жив ни мертв здесь, я в полусне, в полубреду, от меня смердит, как от покойника, мне здесь дышать нечем! Бросает в дрожь от одной мысли прожить здесь еще хоть день, а они вынуждают меня, связывают транквилизаторами и заставляют глубже погружаться в эту полужизнь-полусмерть. Я толком ничего не в силах выразить, но я почти всегда в панике, мне хочется закончить это, перестать барахтаться в этой тине и оборвать все! Лучше не видеть ничего, чем постоянно лицезреть Казарму и ее жуткий Лазарет, полный монстров в белых халатах.
И Майора…
В нем не получается увидеть монстра, но он страшнее всех, потому что все видит и умело прячется.
Сколько раз он оказывался быстрее меня! Сколько раз перехватывал! Ловил, скручивал, сгребал в охапку… я опомниться не успевал, как вновь оказывался в койке, нашпигованный химией.
Кажется, постепенно мы все устанем – и я, и Майор, и медперсонал. Меня оставят тихо гнить в койке, я закрою глаза и однажды просто не открою их. Я очень на это надеюсь.
Очередная ночь.
Я сплю и не сплю.
Я между «везде» и «нигде».
У меня давно не получается разобрать, где сон, а где явь и существует ли в этом проклятом месте хоть что-то из этого. Днем меня убеждают, что я живу в иллюзиях, ночью иллюзии убеждают меня, что я не живу. Я страшно устал от этой бешеной карусели, но не вижу никакого способа с нее сбежать.
Стук шагов отрывает меня от моих мыслей. Я прислушиваюсь. Как правило, ночью в лазарете тихо, никто не хочет бродить по темным коридорам и будить старых призраков. Но сегодня все не так: до меня доносится звук чьих-то шагов, ровных, как марш.
Стылый страх сковывает мое тело. Что меня ждет? Новая порция уколов? Может быть, на этот раз привяжут к кровати, чтобы не сбежал? Они могут. Удивлен, что они до сих пор этого не сделали. Нет смысла сомневаться, что идут именно ко мне – в такой час больше ни к кому никто не ходит, я-то знаю!
Дверь открывается. Фигуру Майора я различаю безошибочно и жалобно, беспомощно скулю. Он не реагирует, подходит к моей кровати и вырывает из-под моей головы подушку. Я не успеваю понять, что происходит, меня не хватает ни на вскрик, ни на попытку к сопротивлению. Тяжелая подушка опускается мне на лицо. Секунды три мне кажется, что через нее даже можно дышать, но затем это чувство пропадает.
Я уже ничего не контролирую, не знаю, что происходит с моим телом. Мне кажется, я уже давно должен был задохнуться, но этого не происходит! Тело будто застревает в состоянии вечной агонии и готово биться в конвульсиях бесконечно.
Затем подушка исчезает, и я делаю вдох. Самый сладостный вдох на свете! Он похож на крик и, кажется, может разорвать легкие…
Подушка опускается снова – и все повторяется.
Новый вздох, потом – новая пытка.
С каждым разом я обнаруживаю, что за окном становится светлее. И я согласен со светлеющим небом, которое будто говорит, что эта пытка длится невообразимо долго! Я рыдаю, захлебываюсь и схожу с ума.
– Ты понимаешь? – с остервенением шипит обезумевший Майор, отнимая подушку от моего лица. – Понимаешь?!
Я не знаю, что должен понять.
Признаюсь, я даже рад почувствовать укол в плечо, после которого на меня наваливается темнота. Темнота всегда была лучше, чем все это…
– Так – ты не уйдешь, – слышу я.
И, кажется, умираю.
Открываю глаза утром. За окном – светлая осенняя серость, в лазарете тихо. Вокруг, как всегда, никого. Подушка преспокойно лежит под моей головой, в палате никаких следов ночной борьбы.
Сон?
В таком случае, это самый страшный кошмар из тех, что мне здесь снился.
Я прислушиваюсь к себе: никаких неприятных ощущений в теле нет, даже бодрости будто прибавилось.
Я осторожно встаю с кровати и подхожу к окну, наверное, впервые за долгое время не чувствуя себя смердящим покойником. Так – ты не уйдешь. Меня не оставляют эти слова. Скорее всего, они мне просто приснились, но есть ощущение, что в них очень много смысла. В остервенении Майора из моего кошмара мне мерещилась усталость. Я безумно его утомил своими выходками, и он будто попытался дать мне подсказку с помощью встряски. Возможно, по его меркам, то, что он делал, вполне подпадает под эту категорию.
Я пытаюсь убедить себя в нереальности произошедшего, но не могу. Слова застряли в голове, я не в силах их оттуда вынуть.
Мне нужно его увидеть! Прямо сейчас!
Выбегаю из палаты в запревшей от времени пижаме. Удивляюсь, что вполне в силах бежать. Мимо ходят медсестры, но будто не замечают меня. Это заставляет меня только сильнее увериться в том, что их кто-то подговорил не обращать на меня внимания! Раньше каждый мой чих привлекал толпы монстров в белых халатах. Теперь – всем плевать.
А, может, я призрак?
Все-таки умер и остался в этом страшном месте?!
От ужаса я запутываюсь в ногах и заваливаюсь вперед, но кто-то подхватывает меня под руку и восстанавливает мое равновесие.
– И куда это ты так несешься? Неужели опять на болото?
Я задерживаю дыхание и отшатываюсь.
Майор. Вид у него спокойный, обыденный. Как будто ничего не было, как будто ночью он не пытал меня удушьем.
– Вы… – срываюсь я. – Вы пытались меня убить!
Майор приподнимает бровь.
– Интересные новости. Неужели не преуспел?
Я вздрагиваю от его снисходительной усмешки. У меня путаются мысли, но я чувствую, чувствую, что действительно пережил настоящую пытку! И пусть ничто мне об этом не говорит – ни тело, ни комната, – но воспоминания слишком явные, чтобы посчитать их сном!
Вопрос Майора при этом ставит меня в тупик. Я понятия не имею, что отвечать.
– Вы… вам не удалось!
– Да что ты? – Майор складывает руки на груди. – История становится все интереснее. Подробностями поделишься? Если я, взрослый и далеко не тщедушный мужчина, вознамерился причинить тебе вред, что же мне помешало? Ты сам, или случайный свидетель?