Соседи смотрят на меня: Стриж виновато, Сухарь испытующе, Нумеролог умоляюще. Взгляд Далай-Ламы не выражает ничего особенного, ему просто интересно наблюдать за происходящим. А вот Нумеролог, если я его подведу и скажу, что никаких страшилок не знаю, наверняка развернет здесь драму, которой позавидует Шекспировский театр.
– Сейчас рассказывать? – спрашиваю осторожно.
Нумеролог энергично кивает.
Ага, делать нечего. Придется что-то выдумывать. Самое обидное, что я даже пытался сочинить историю, когда осознал неотвратимость сего мероприятия, но в голову, как назло, ничего не пришло. Все мои фантазии обрубили вводные данные, которые оставил Нумеролог, когда объяснял мне суть посвящения. Оказывается, все истории, должны так или иначе касаться интерната. И непременно обязаны быть новыми. То есть, мне нужно придумать какую-то страшилку, которая, если будет достаточно хорошей, включится в местный фольклор – который, похоже, именно так и пополняется.
Казалось бы, чего проще: придумать страшилку про место, которое может временами быть по-настоящему жутковатым. Но на поверку задача оказывается гораздо сложнее. Как будто сама территория отказывается от халтуры в моем исполнении, и на мое нежелание играть в сочинительство ей плевать. Пришел на посвящение – изволь выложиться.
В какой-то степени это, наверное, даже честно.
Вздыхаю, мрачным горбылем усаживаюсь на поваленное дерево и прикладываю ко рту сложенные домиком руки. Соседи мои затаиваются и ловят каждое движение. История для них, похоже, уже началась.
Я думал, буду метаться в панике от такого стечения обстоятельств, но почему-то внутри мне совершенно спокойно.
Ну, хорошо, – думаю, мысленно обращаясь к кому-то безликому. – Я согласен на твои условия. Я искренне открыт твоим историям. Хочешь рассказать их? Хочешь, чтобы я рассказал? Тогда помоги мне, слышишь?
Порыв ветра агрессивно кусает пламя костра. Стриж охает от страха, Сухарь машинально кладет ему руку на плечо. Я, подогревая настроение своих слушателей, умудряюсь остаться в той же почти молитвенной позе с загадочно прикрытыми глазами. Не специально, просто в порыве ветра мне действительно мерещится смутная подсказка.
Убираю руки ото рта.
Чувствую, как глаза слегка западают, как если б я собрался рассказывать самую тяжелую историю своей жизни.
Выдох – вдох.
– Темные коридоры опасны, вы разве не знали?
Когда-то давно к воротам школы подбросили совсем маленького ребенка в белом одеяльце. Не было ни встреч с директором, ни телефонного звонка, ни просьбы позаботиться о малыше. Кто-то просто положил его у самого конца гравийной дорожки и ушел.
Ребенок замерзал на холодной земле, ерзал и жалобно плакал, но никто его не слышал. До самой ночи никому не пришло в голову выйти к воротам и поискать там источник отдаленного шума.
Когда на школу опустилась темнота, стало совсем холодно, а у ребенка уже не было сил кричать. Его услышала сама интернатская ночь. Она сжалилась над ребенком и забрала его к себе вместе с одеялом, из которого ему почти удалось выбраться. Темнота была готова убаюкать его и успокоить своей тишиной, но у нее не было тепла, которое бы могло его согреть. Поэтому все, что она смогла сделать, это спрятать его в самых мрачных закоулках школы и обучить, как ему выжить.
Холодный ребенок усвоил уроки темноты и хорошо научился ждать. Кого-то глупого и смелого, кого-то неосторожного, рискующего забрести в закуток самого густого мрака. Кого-то, кто выбрался ночью из-под одеяла, где ему положено быть.
Время от времени находится ученик, который забывает родительские наказы и отправляется на ночные прогулки. Достаточно просто подождать и почувствовать, чья постель пустеет по ночам.
Вычислив нужного ученика, Холодный ребенок пробирается в пустую постель. Детское одеяльце помогает ему скрываться в ученических кроватях. Когда ученик возвращается и ложится спать, он больше не может согреться по ночам, потому что тепло уходит к Холодному ребенку, который ночует вместе с ним.
Холодный ребенок согревается и растет.
Прислушивайтесь!
Шорох одеяла может его выдать.
А услышали шорох – бегите!
Потому что если не услышать его вовремя, однажды ночью он выберется из-под одеяла и займет тело хозяина кровати…
– Жуть какая!
Самый чувствительный слушатель затыкает уши и упрямо мотает головой.
– Нечестно! В комнатах должно быть безопасно! – Стриж чуть не плачет, а я выныриваю из мрачного омута сорвавшейся с языка истории и заставляю себя взбодриться.
– Стриж, ну ты чего? – успокаиваю я. – Это же просто история.
– Не хочу, чтобы Холодный ребенок ночевал со мной в одной кровати! Не хочу, чтобы он занял мое тело!
Далай-Лама снисходительно улыбается. Нумеролог прикрывает рот рукой, чтобы не расхохотаться. Сухарь поджимает губы и смотрит на меня, мол, успокаивай теперь его сам.
– Не волнуйся, не будет эта страшилка с тобой ночевать. Ты же по ночам никуда не ходишь, а спокойно спишь, – предпринимаю попытку я.
– А если в туалет надо будет? Там ведь темно! Обязательно на Холодного ребенка наткнешься, пока доберешься! – возмущается Стриж. Я ошеломленно на него смотрю, удивляясь, что он так легко принял мою историю на веру. – А если еще что-то понадобится? И как тогда быть?
Я хмурюсь и пытаюсь выдумать успокоение.
– Если вдруг почувствуешь, что мерзнешь, а одеяло шуршит, просто смени кровать, и Холодный ребенок уйдет обратно в темноту, – заверяю я. – Ему не у кого будет больше воровать тепло, и он оставит тебя в покое. Понял?
– Ты это просто выдумываешь, да? – жалобно спрашивает он.
Конечно, выдумываю! Только если я скажу такое при своих соседях, я, кажется, доломаю то, что и так оказалось выстроено шатко.
– Нет, это было в истории. Просто ты мне договорить не дал.
– Потому что ты хотел что-то страшное рассказать, – виновато тянет Стриж.
– Так ночь страшилок для того и придумана, разве нет?
Сухарь вздыхает.
– А история-то грустная, если вдуматься, – говорит он. – Пришло же кому-то в голову бросить совсем маленького ребенка у ворот и уйти. По мне, вот это – по-настоящему жутко.
Я молчу, от слов Сухаря мне становится не по себе. Теперь кажется, что я всех задел этой историей. Кроме Далай-Ламы, который пребывает в своем привычном спокойствии.
– Рассказчик из меня не ахти, – признаюсь.
– А, по-моему, была настоящая жуть! И ветер этот еще. Самое то для ночи страшилок, – подбадривает меня Нумеролог.
Чтобы разрядить обстановку, по кругу снова пускают бутылку. После этого Сухарь напоминает, что всем нужно размяться и не засиживаться на холоде. Лицо у него при этом напряженное, как перед ответственным и важным делом, на выполнение которого есть всего одна попытка.
После небольшой разминки, которая и впрямь помогает согреться, мы рассаживаемся, подчищаем закусочные запасы Стрижа и умолкаем.
Когда Сухарь протягивает руку к огню и останавливается на полпути, будто в неуверенности, я задерживаю дыхание, понимая, что сейчас начнется очередная история.
Сухарь вечно серьезен и обстоятелен, поэтому, как только слово переходит к нему я невольно проникаюсь духом важности нашего мероприятия.
У каждого рассказчика своя манера, которая окутывает слушателей определенным духом. Подрагивающее дыхание Сухаря под аккомпанемент треска веток в костре будто рождает влажный туман, зависающий в воздухе и замораживающий время. Каждое движение невидимой стрелки часов теперь ощущается стеклянным треском, ломающим несуществующие льдинки, а облачка пара, вырывающиеся наружу при дыхании соседей, становятся чуть заметнее во мраке, который тоже посерьезнел на целый тон.
Можно ли несколько раз увидеть один и тот же сон?
Конечно.
Но бывает ли так, что один и тот же сон видят разные люди?
Здесь – бывает.
Если во сне ты увидел территорию школы, поросшую лесом, затаись. В этом лесу растет бродун-трава, которая через сны тянет свои корни к ученикам и пытается указать дорогу своему слепому хозяину.
Меж деревьев блуждает дух, состоящий из инея, а за ним по пятам следует вечный мороз. Его называют просто Холодом. Он ищет тех, у кого уже не хватает сил жить. Тех, чья душа замерзает. Одно его прикосновение – и замерзшая душа исчезает. Становится бродун-травой в его лесу и готовится искать новых жертв для хозяина.
У меня вдруг начинает ныть в груди прямо посреди рассказа Сухаря. Я пытаюсь дышать ровно или отрешиться от боли, но она никуда не уходит. Как не уходит и ощущение, что есть в этой истории нечто очень знакомое.
Никто не говорит о нем, чтобы не призывать. Ни у кого нет власти победить его. Если Холод приходит в комнату – не шевелись и надейся, что он пришел не за тобой.
А если вдруг услышишь считалку, знай: Холод оставил на тебе свою метку.
Тут меня передергивает так, что я едва не подпрыгиваю. Ряд старых, ленивых, скрипучих слайдов отряхивается от паутины в моей голове и начинает проецироваться на оборочку глаза картинками, от которых мне уже не отмахнуться.
Холод сосчитает «Раз» —
Интернат в лесу увяз.
Холод сосчитает «Два» —
В сны вползёт бродун-трава.
Холод сосчитает «Три» —
На руины не смотри.
Холод выдохнет «Четыре» —
Ты в его морозном мире.
Я улавливаю обеспокоенный кивок Нумеролога, на которого таращусь, не скрывая ни ужаса, ни возмущения. Как он может спокойно сидеть и слушать это? Как я до этого мог просто-напросто забыть о том, что произошло? Ответ на мои вопросы не заставляет себя ждать, и от этого меня пробирает уже по-настоящему леденящий страх.