– А что? Отлично подходит для наших с тобой расследований.
– Во-первых, болотницы нет, это миф, а комната на пятом этаже – это просто комната, ничего в ней особенного. Во-вторых, не расследований, а дежурств, – качает головой Старшая. – И вообще, я только вчера сказала, что мы будем ходить вместе, а уже успела об этом пожалеть. Если для тебя это все шутки…
Я отклоняюсь и приподнимаю руки.
– Ладно, прости. Не шутки. Просто я за тебя волнуюсь, а я дурной, когда нервничаю.
– Только когда нервничаешь? – хмыкает Старшая, но довольство в глазах ее выдает. Только она скорее удавится, чем покажет, что ей приятна забота.
Посреди разговора надо мной нависает чья-то худощавая тень с очень пышной шевелюрой. Я рассеянно поворачиваюсь и натыкаюсь взглядом… на Пуделя.
– Привет, – стеснительно улыбается он. Переводит взгляд на Старшую, здоровается с ней вежливым кивком, но тут же снова обращается ко мне: – Извини, что отвлекаю… я тут поузнавал, тебя теперь Спасателем зовут, так?
– Привет, – выдавливаю из себя. – Да, так прозвали.
Ерзаю на своем месте и поджимаю губы. Натянуть улыбку не получается: знаю, что она будет больше напоминать судорогу, поэтому стараюсь остаться хотя бы нейтральным. Впрочем, Пуделю тоже плохо удается непринужденность: он так нетерпеливо перекатывается с пятки на мысок и чего-то выжидает, что у меня самого внутри начинает жужжать невидимый подгоняющий моторчик. Есть такие люди, которые разводят вокруг себя суету, ничего при этом толком не делая. Не думал, что этот парень из таких, но…
– Рад снова познакомиться, – говорит Пудель и протягивает мне свою тощую руку. Прежде, чем ее пожать, я переглядываюсь со Старшей, взгляд которой снова делается напряженным.
Ответить Пуделю взаимностью у меня не получается, потому что я вдруг отмечаю, что мне неприятно его видеть. А я ведь так пытался его спасти! Никогда бы не подумал, что окажусь не рад видеть его живым. Но вот он я: что-то не свечусь от счастья. Наоборот, меня так и подмывает спросить «чего тебе надо?» или сказать еще что-нибудь неоправданно грубое. Чтобы так не делать, приходится прикладывать усилия, что меня не на шутку удивляет. Вроде как, такое поведение в этой школе во мне провоцирует только Майор, а Пудель… Он хороший парень, но воспоминания о нем у меня сейчас сплошь неприятные.
– Ты прости, что я… тебя почти не навещал, – насилу говорю я. – Я приходил… в самом начале, но потом не был уверен, что это хорошая идея.
Слова идут нехотя, будто к каждому привязан пудовый якорь.
– Да не бери в голову, – качает головой Пудель. Я уже раздумываю, как его отвадить, чтобы он не пытался к нам подсесть, и только теперь замечаю, что у Пуделя нет подноса, зато есть рюкзак. Похоже, подсаживаться он не собирается.
– Возвращаешься к соседям? – спрашиваю, кивая на лямку рюкзака, которую он в этот самый момент поправляет. Пудель качает головой (как по мне, немного нервно) и призывно на меня смотрит.
– Нет… не совсем… – отвечает он.
– А куда тогда с рюкзаком?
Он воровато оглядывается и понижает голос до шепота, который почти не слышно за гулом столовой, но я умудряюсь разобрать:
– Можем поговорить?
– А вы разве уже не говорите? – вмешивается Старшая. Не знаю, передалось ей мое настроение, или у нее к Пуделю свои предубеждения, но в ней недовольства его присутствием не меньше, чем во мне.
Пудель тушуется и отводит взгляд. Мне невольно становится его жалко, я вспоминаю, что в день моего появления здесь я только благодаря ему перестал чувствовать себя призраком. А теперь благодаря ему же могу начать чувствовать себя последней скотиной.
– Ладно, давай поговорим, – вздыхаю я. – Ты ведь хочешь говорить не здесь, да? – Дожидаюсь от него кивка и встаю, глядя на Старшую. – Придержишь мне местечко? Я скоро.
Она пару секунд борется с собой, затем все же ловит меня за рукав толстовки.
– Плохая идея, – шепчет она.
– Знаю. Но так правильно.
Мягко высвобождаюсь из ее хватки и оставляю ее наедине с нашими подносами.
Пудель уводит меня чуть дальше от входа в столовую – выцветшего синего дома со старым дымоходом – и озирается по сторонам.
– Чего ты хотел? Только быстро, – прошу я. – А то мы там тоже, вроде как, важные вещи обсуждали.
Пудель многозначительно на меня смотрит и кивает.
– Слушай, я знаю, в день нашего знакомства все вышло… очень странно. Для тебя, наверное, вообще безумно.
– Еще как! – соглашаюсь. – Это слово лучше всего описывает то, что произошло.
– Понимаю. Об этом я и хотел с тобой поговорить.
– О безумии?
– Да. – Голос Пуделя начинает походить на шепот заговорщика. – Потому что безумно само это место.
Пару секунд перевариваю эти слова, затем невольно морщусь и отступаю от него на шаг, как будто он может чем-то меня заразить. Пока ума не приложу, чем именно, но предчувствие слишком явное, так что я ему повинуюсь. Пудель будто не замечает моей реакции и продолжает:
– Я пытался уйти отсюда через болото, но болотница, похоже, может только сама позвать.
– Или она просто сказка, – бурчу себе под нос. Пудель моей реплики даже не замечает.
– Есть еще Холод, но он тоже забирает по собственной воле, и не каждого, а только определенных. Его надо ждать. Я думал, выхода вообще нет, но недавно ночью Майор пытался меня задушить, а у него ничего не получалось! Всю ночь душил, а утром – как будто ничего не происходило, понимаешь? Никаких следов.
От того, что я слышу, начинает неприятно зудеть кожа.
– Эй, погоди… притормози, – вымученно прошу я и потираю переносицу. – Что-что делал Майор?
– Пытался меня убить. Душил подушкой.
– Всю ночь, – уточняю я, повторяя его бред. Скрыть свой скептический настрой даже не пытаюсь, все равно будет без толку. – И никаких последствий.
Пудель экспрессивно кивает.
– Ты хочешь сказать, что это было на самом деле? – щурюсь я, давая ему еще одну попытку одуматься. Но он опять кивает, да так сильно, что мне почти слышен хруст позвонков. – А теперь ты стоишь передо мной здесь… живой. Я правильно тебя понял?
Снова кивок.
– Ясно, – тяну, задумчиво поджимая губы.
Майор, конечно, тот еще солдафон, и садистские замашки с его стороны меня бы почти не удивили, так что с натяжкой в его амплуа маньяка-душителя я бы даже мог поверить. Но в то, что у человека его комплекции в течение целой ночи не получилось убить такого задохлика, как Пудель, не поверю при всем желании! Майор может переломить ему шею голыми руками, и уйдет у него на это явно не больше минуты.
Трясу головой, пытаясь сбросить с себя то, что услышал.
– Так… знаешь, я хорошо к тебе отношусь, поэтому скажу честно. Это самый большой бред, который я когда-либо слышал.
Глаза Пуделя начинают блестеть болезненной бодростью, и мне это совсем не нравится. Невольно делаю еще шаг назад и чуть приподнимаю руки, как будто это сможет успокоить парня в случае чего. Он, в свою очередь, копирует мой жест, словно для него безумец – я. Интонации его становятся осторожными, но тревожно заискивающими, и у меня вырабатывается стойкое чувство, что, если я не соглашусь с его бредом в конце разговора, он вытащит перочинный ножик и всадит его мне в живот.
– Нет, нет, ты все не так понял! – тараторит Пудель. – Я знаю, что ты думаешь. Я сам думал, что это сон, я правда в начале так думал. Но потом понял, что мне не привиделось, понимаешь? Что это все произошло на самом деле.
Прерывисто вздыхаю, стараюсь сохранять самообладание.
– Ладно. Допустим, все было на самом деле, и Майор пытался, но не смог тебя убить. Тебе этот сюжет самому как? Кажется правдоподобным?
– Я понимаю, что ты не веришь, – снисходительно отвечает Пудель. – И никто бы не поверил. Да и я бы не стал объяснять. Но ты проявил ко мне участие, на которое больше никто не решился бы, поэтому я считаю своим долгом рассказать тебе, как обстоят дела.
Вот тебе и подарочек от судьбы, ничего не скажешь! Спасешь психа, и он придет убеждать тебя в своем безумии. Наверное, поэтому многие психиатры – пьющие. Чтобы, если уж умом тронуться, горячка была не чужая, а своя собственная.
Прочищаю горло. В глаза Пуделя, роняющие меня в бездну ноющей мольбы, стараюсь не смотреть – неприятно.
– Спасибо, конечно, но мне и так неплохо, – бурчу в ответ на его щедрость.
Пудель мутнеет. Не только глазами, а весь, целиком. Мой ответ словно вгоняет его в глубочайший траур.
– Это ведь не так, и ты это знаешь, – тянет он. – В первый день ты тоже считал это место жутким. А теперь оно тебя убаюкало, усыпило и твои страхи, и твою память. Я не успел тебя предупредить…
Слова Пуделя – особенно про память – умудряются меня задеть. Я выпрямляюсь и с вызовом смотрю на этого сумасшедшего.
– Слушай, ты прав. В первый день я еще не пообвык тут, и меня все бесило. Но сейчас я подружился с соседями, и… не только. В общем, мне здесь даже понравилось, потому что многое зависит от компании. Тебе, видимо, с друзьями меньше повезло, но это ж не приговор, в конце концов! Все можно исправить.
Пудель серьезнеет.
– Ничего нельзя исправить, пока мы тут, – понуро замечает он. – И все мы не друзья, как ты не поймешь? Не можем ими быть. Нам всем нужно бежать из этого места, но на это решаются только те, кто это понимает.
Ядовито скалюсь и складываю руки на груди.
– Серьезно? А ты у нас, стало быть, просветленный? И все понял? И где же мы все окажемся, когда достигнем такого просветления?
Пудель качает головой.
– Мы все окажемся там, где и должны быть.
– И где должен быть ты?
– Не знаю, – вздыхает он. – Пойму, когда окажусь.
У меня голова начинает идти кругом, и я потираю виски.
– Это ты понял, когда Майору не удалось тебя задушить? Да ты послушай самого себя, хоть попытайся! Зачем, по-твоему, Майор стал бы это делать? Мотив у него какой?