– Давай о моем поведении потом поговорим? – шепчу в ответ.
– Не надо! – тянет Принцесса. – Не делайте, как стены! Они тоже шепчут… постоянно… я не могу, я больше не хочу их слышать! Что им от меня надо? Они опять начинают…
Чувствую, как рука Старшей напрягается поверх моей ладони.
Шепот стен умолкнуть просим, – вспоминаю я. Вроде, так было в детской считалочке, которая показалась мне жуткой у корпуса младшеклассников? Возможно, здесь речь о том же шепоте, о котором говорит Принцесса?
– Я так не смогу… лучше б вы отдали меня ему…
Не успеваю я ничего сказать в ответ на стенания Принцессы, как слышу звонкий удар.
– Слушай внимательно, – строго говорит Старшая – В следующий раз, когда услышишь свои шепотки, вместо того, чтобы прислушиваться, напомни себе свою кличку и комнату. Ясно?
Принцесса ахает, всхлипывает и замолкает.
– Зачем? – хмурюсь я. – Просто словами нельзя было обойтись?
– Нельзя, – отвечает Старшая. В ее голосе едкость, с которой я познакомился раньше, чем с ней самой. – Так лучше впечатывается, поверь.
Принцесса настолько потрясена полученной пощечиной, что молчит.
– Чего заткнулась? Лучше б ты так молчала, пока этот из-за тебя жизнью рисковал, дура избалованная! – чеканит Старшая. – И только попробуй опять зареветь…
– Хватит, – обрываю я, сумев вобрать в севший от боли голос все остатки строгости. – Жизнью, как ты говоришь, рисковал я, а не ты. Мне и положено ругаться. А я этого делать не буду. Оставь ее.
Не знаю, что из моих слов пронимает Старшую, но она притихает, и к Принцессе больше не цепляется. Мы молча поднимаемся и двигаемся к лестнице.
По дороге в сорок седьмую Принцесса постепенно приходит в себя. Как только мы заводим ее в комнату, соседки бросаются к ней и квохчут над своей куколкой, как четыре матушки – каждая на свой манер.
Старшая выходит из комнаты, закрывает дверь и приваливается к коридорной стене, вид у нее задумчивый, взгляд тяжелый. Она думает о чем-то неприятном, а я не знаю, как спросить так, чтобы не вызвать очередной взрыв недовольства. У меня ломит грудь и скулы, сводит так и не сумевшие отогреться пальцы ног, и я слишком устал, чтобы терпеть беспочвенные нападки Старшей. Поэтому решаю молча уйти и отложить разговоры на следующий раз.
– Я знала, что ты подставишься.
Хриплый голос Старшей арканит меня и заставляет развернуться к ней, несмотря на нежелание устраивать разборки.
– Этот способ у меня уже работал. А убежать бы мы от него все равно не смогли, – лениво отвечаю я. – Что еще мне было делать? Вы обе были в опасности, не мог же я просто стоять и смотреть.
– Я не знаю, смогла бы я… так… – с трудом выдавливает Старшая. – И меня это… раздражает. Я так делать не хочу. И не хочу, чтобы ты делал. Но благодарна. И… не знаю, не понимаю. Я на тебя злюсь и не злюсь одновременно, ясно? Спасибо, что спас, но придурок, что подставился! Напугал!
Губы сжимаются в тонкую линию, на лице застывшая обида и недовольство.
Удивленно смотрю на нее. Это, что, признание в трусости? От Старшей?
Обнимаю ее – это иногда лучше, чем сказать тысячу слов, и уж точно гораздо проще. Она приникает ко мне и утыкается лицом в мою ноющую грудь. Мне больно, но я ей об этом не говорю. Не хватало еще, чтобы она начала меня жалеть. Дело даже не в том, что мне было бы не по себе от ее сочувствия. Просто Старшая – она сначала стукнет по больному месту хорошенько, а уже потом начнет выказывать сочувствие.
Меня соседи встречают с включенным светом и работающими кипятильниками с невесть где добытым растворимым кофе.
Наше ночное приключение мне им почти не приходится пересказывать: оказывается, Нумеролог им все рассказал. По картам. Даже детали почти не перепутал! Не представляю, как у него это получается, особенно на простых игральных картах, но факт есть факт: я слушаю собственное приключение из чужих уст, запивая его дрянным, водянисто-сладким растворимым кофе. Правда, вместо Принцессы в этой истории червонная Дама, вместо Старшей Девятка Пик, вместо Холода пиковый Туз. Хозяюшка и Белка заменяются в колоде на «хлопоты», «встречи» и «разговоры», а мою невидимую стычку с Холодом описывает пиковый Король, означающий «некое темное влияние».
По ходу истории Стриж говорит, что расклад его напугал – мол, плохой, одни пики. Нумеролог на это отвечает ему, что он в картах ничего не понимает, и нельзя трактовать черные масти как «плохое», а красные – как «хорошее».
Почти под утро расходимся по кроватям.
Я после встречи с Холодом в своей так и не согреваюсь. Удивляюсь, как вообще умудряюсь уснуть, но убаюкивающий шорох одеяла помогает. И на том спасибо.
Глава 32. Та, кто делает выбор
Влажный морозец гудит в старой раме форточки, расположенной под самым потолком женского туалета. На улице монотонно кружат снежинки, прислоняющиеся к стеклу и плачущие страхом перемен, невидимо окутывающих интернат. Старшая гипнотизирует снег хмурым взглядом, будто это может помочь погоде войти в привычную колею и вспомнить свое подобающее поведение. Она стоит долго, руки на груди напряженно скрещены, пальцы нервно терзают материал серой толстовки. Старшая сосредоточена на неприятных мыслях, поднимающих внутри нее тревожные вихри.
Снег не перестает, только ветер подает возмущенные сигналы в скрипящую форточную раму. Старшая чувствует неприятный промозглый холод и решает уйти с поля боя, хотя и не признаёт поражение. Она воинственно подходит к умывальнику и открывает кран. Несколько секунд она не прикасается к воде, давая ей время согреться, затем набирает воду в ладони и прижимает их к лицу.
Так легче.
Колкие мысли начинают оттаивать, и Старшая успокаивается. Она поднимает голову и смотрит в зеркало.
– Все утрясется, – шепчет она себе вслух, привычно угрожая собственному отражению одними глазами, и выключает воду.
Вместо полотенца Старшая использует рукав собственной толстовки. Опустив руку, она замечает чью-то фигуру в зеркале и резко оборачивается. Она быстро узнаёт Принцессу, но сердце продолжает колотиться от испуга.
– Прости. Я тебя напугала?
Робкий высокий голосок и виноватое выражение лица. Старшей становится не по себе: после пощечины она с Принцессой не разговаривала, хотя понимала, что стоило бы. Она чувствовала, что должна извиниться за излишнюю грубость, но не смогла. Из всех доступных ей линий поведения Старшая выбрала воинственное игнорирование – это давалось ей проще всего.
– Какие люди и без охраны, – говорит она. Ей тут же хочется стукнуть себя по лбу, потому что едкие слова атакуют собеседницу рефлекторно, без предупреждения.
И без того сиротливый взгляд Принцессы делается совсем несчастным.
– Серьезно, почему ты тут одна? – Старшая делает неумелую попытку сгладить углы. – За тобой же теперь чуть ли не вся комната хвостом таскается. Ты улизнула, что ли?
Принцесса неуверенно пожимает плечами.
– Они не таскаются. Просто волнуются…
– Называй это, как хочешь, – закатывает глаза Старшая. – Можешь не мяться в проходе. Я уже ухожу.
Она опускает руки по швам, непроизвольно сжимая кулаки, и подается к выходу, окруженная пыльным облаком неприятных мыслей, но Принцесса неуверенно приподнимает руку, прося ее задержаться.
– Извини… мы можем поговорить? – едва слышно спрашивает она.
Старшая удивлена и сконфужена. Теперь, когда у нее не получилось повести себя более приветливо, ей хочется уйти и не пересекаться с Принцессой еще какое-то время. Но сил отказать она в себе не чувствует. Трудно отказать человеку, который так редко чего-то просит. Человеку, для которого просьба требует аккумуляции всех имеющихся сил.
Старшая вздыхает и останавливается. Руки снова скрещиваются на груди, она даже этого не замечает.
– Мы уже говорим. – Сквозь слова сочится яд раздражения, сладить с которым Старшая не в состоянии.
Принцесса сносит ее едкость смиренно, с готовностью вытерпеть любую грубость. Это обезоруживает и вызывает внутри ощущение скребущих когтей совести. Старшей было бы проще, если б Принцесса проявляла хоть немного агрессии, но она будто начисто лишена способности к этому.
– Чего ты хотела? – подталкивает Старшая. – Давай быстрее, пока сюда не явились все твои наседки.
Очередную колкость в сторону девочек из сорок седьмой Принцесса впитывает, как губка, ничего не отдавая в ответ. Взгляд у нее становится серьезным, в нем тлеет уголек решимости, которому она упорно пытается не дать погаснуть.
– Я хочу поговорить о том, что было на пятом, – с удивительной твердостью произносит она.
Старшая морщится.
– А что произошло на пятом?
– Ты знаешь.
– Если ждешь извинений за пощечину, их не будет, – решительно заявляет Старшая. – Тебя спасли, а ты только мешала этому и потом повела себя, как неблагодарная истеричка. Ты получила за дело, ясно?
– Я знаю.
Старшая нарочито громко вдыхает, выдох получается рваным. Ее нервирует разговор с Принцессой, он становится слишком непредсказуемым.
– Тогда чего тебе надо?
– Ты многое знаешь о том, что здесь происходит, – отстраненным голосом говорит Принцесса. И это не вопрос. – В том числе о шепоте стен. Не отпирайся, пожалуйста, я знаю, что это так.
– Интересно полюбопытствовать, откуда? – цедит Старшая.
– Они ведь вернутся? – спрашивает Принцесса, игнорируя ее вопрос. – Голоса. Они снова придут? Пока что их нет, но я… начинаю видеть трещины в стенах. Скоро снова зазвучат их голоса. Я права? Они не оставят меня в покое?
Старшая сжимает губы. Некоторое время она размышляет, как ей себя вести, затем внимательно смотрит на Принцессу и наклоняет голову набок.
– Если ты начала прислушиваться, да. Как правило, назад дороги нет. Ты продолжишь их слышать.
Глаза Принцессы начинают отчаянно поблескивать.