Холодная, влажно-снежная территория, где не осталось ни души. Призрак сладковатого смертельного смрада не показывается здесь, но всегда бродит где-то рядом. Гротескно изогнутые ветви деревьев чудовищной хваткой цепляются за внутренности корпусов, в которые они проникли. Трещины в стенах и стеклах стонут от напряжения, с трудом выдерживая напор разбушевавшейся растительности. Деревьям и сорной траве будто наплевать на снег и на полагающийся им сон.
Здесь бродит непокорность, здесь действуют законы, переворачивающие реальность.
Последний огонек, что горит здесь сегодня, должен погаснуть.
Где?
Я отдаляюсь от земли и взлетаю выше. Здесь это не запрещено, здесь это вполне возможно и даже кажется тусклой обыденностью. Территория превращается в карту, и я ищу на ней огонек. Он горит не в ученическом корпусе, его слабый свет мерцает в кабинете директора, в полуразрушенном административном здании.
Он уже почти погас…
Я, видимо, из тех, кто не умеет учиться на своих ошибках.
Сколько соседи кричали на меня, пока я набрасывал куртку и обувался, сколько приводили доводов! Сколько я сам вспоминал наставления Старшей, которая просила меня воздержаться от дежурств, чтобы проверить теорию насчет Холодного ребенка! Все без толку, потому что я знаю, что видел и что в связи с этим произойдет. Вопреки всякому здравому смыслу, я даже не зову с собой Старшую – некогда искать ее по всему интернату. Она на дежурстве и может быть где угодно.
Сборы, споры, предупреждения о страшном переломе событий по картам Нумеролога – все это проходит, как в тумане, и вот я уже на улице, встреченный протестующими хлесткими ударами колючего, по-зимнему морозного ветра. Ноги бегом несут меня к корпусу администрации, призрачные очертания которого проступают в ночной темноте.
Я ничего не знаю: встречу ли там Майора, наткнусь ли сразу на Холод, будут ли там другие опасности. По сути, я мчусь в полную неизвестность с мрачным предзнаменованием от Нумеролога, по словам которого моя жизнь после этой ночи уже никогда не будет прежней.
Почему меня ничто не останавливает?
Уверен, Старшая задала бы мне такой вопрос. Только вот ответа на него у меня нет и не было никогда, сколько себя помню.
Стоит распахнуть дверь корпуса, и мне становится еще холоднее, чем было на улице, хотя это явление нарушает всякие законы нормального мира. Выдыхаю облако пара, которое, на мой взгляд, такое густое, что вот-вот может обратиться в кусок льда. Ничего подобного не происходит (хотя я бы почти не удивился), и я мобилизую все внутренние ресурсы тела, чтобы в кратчайшее время преодолеть расстояние от входа до второго этажа. Не знаю, как буду объяснять Сверчку, что здесь делаю посреди ночи, но, думаю, вопросы отпадут после того, как он увидит сияющий кусок инея, явившийся по его душу.
Почему в этот раз Холод нацелился на директора?
Или же в кабинете директора ученик, которого они с Майором решили скормить Холоду в качестве очередной подачки? В таком случае… моя жизнь в интернате уж точно изменится.
На миг мне становится страшно, и я замираю, леденея в корпусе администрации, как за полярным кругом. В груди начинает противно ныть – тело еще помнит встречу с Холодом и знает, что он совсем рядом.
Размышлять некогда – надо действовать, но я не могу заставить себя открыть дверь в директорский кабинет. Все, что у меня есть, может рухнуть, если я воочию увижу злобные махинации Майора и Сверчка. Я либо стану следующей прикормкой для Холода, либо мне придется бежать отсюда, а уговорить своих друзей из тридцать шестой и Старшую – особенно Старшую – бежать со мной мне не удастся.
Интернат будто шепчет мне на ухо предупреждения, перед глазами пробегают зловещие карты Нумеролога, и я с каждым ударом сердца теряю решимость открыть эту дверь.
Надо уйти. Любой здравомыслящий человек, понимающий, что не в его силах что-то изменить, ушел бы, побоявшись разрушить собственную жизнь. И я уже разворачиваюсь, когда до меня долетает странный шепоток.
Вернись. Слышишь?
Замираю, вытянувшись по струнке. Что это за голос? Я уже слышал его прежде. Мне кажется, он пытается достучаться до меня с первого дня пребывания в интернате, только я успешно отгонял его до недавнего времени. Это один из тех голосов, что мучили Принцессу… или со мной разговаривает территория, которая придает мне столько сил во снах-бродунах?
Вновь разворачиваюсь к двери директорского кабинета и сжимаю руки в кулаки. Тайны окутывают меня с самого начала, с этим уж точно нельзя поспорить. И я знаю одно: я погрязну в них еще глубже, если сейчас уйду. А совесть замучает меня, если я хоть раз допущу мысль, что за этой дверью находился ученик, нуждавшийся в помощи, и я ему не помог.
Дверь административного корпуса вдруг скрипуче стонет и угрожающе хлопает. Дробь чьих-то шагов ускоряется по мере приближения к лестнице. Это вполне может быть Майор, который видел меня и собрался меня сцапать.
Прятаться или действовать?
Я отбрасываю сомнения и решаюсь.
– Спасатель! – доносится до меня, когда я хватаюсь за ручку двери директорского кабинета.
Старшая?
Руки срабатывают быстрее мысли, и я оказываюсь в пыльной затхлости темного кабинета, ожидая увидеть что угодно.
На мне останавливается взгляд Сверчка, его лицо похоже на посмертную маску, и я вскрикиваю, поначалу решив, что вижу перед собой покойника. Никого из учеников здесь нет.
– Д-директор?
Я уверен, что обращаюсь к мертвецу, так что даже не надеюсь услышать ответ.
– Уходите, молодой человек, – медленно, едва ворочая языком говорит мне серолицый Сверчок.
– Спасатель! – отчаянно долетает до меня голос Старшей. Она появляется на лестнице и видит директора через мое плечо. У нее уходит секунда, чтобы сделать для себя все необходимые выводы, и она мчится ко мне. Ее руки вцепляются мне в куртку, она начинает тянуть меня прочь. – Пойдем! Ему не помочь!
Но что-то заставляет меня сделать шаг вглубь кабинета.
– Директор, вам надо уходить! Здесь опасно…
Я не успеваю договорить: в углу рядом со Сверчком вспыхивает синяя искорка, постепенно превращающаяся в контур человека-под-простыней.
– Директор!
– Уходите, – шелестит он.
– Спасатель, не надо, не смотри! – умоляюще кричит Старшая.
– Нет! – протестую я, стремясь добраться до директорского кресла.
Сверчок закрывает глаза.
«Рука» собравшегося из синих искорок Холода тянется к нему. До меня долетает невнятный крик Старшей, но в уши мне словно затолкали комья ваты. Все тело ноет от колючего мороза, а сам я двигаюсь так медленно, будто время вокруг меня обратилось в смолу.
Директор не шевелится, даже не открывает глаза.
Холод касается его, и кабинет озаряется ослепительной вспышкой синего света. Я невольно вскрикиваю, прикрываясь от холодного вихря. Когда я открываю глаза, ни директора, ни Холода уже нет, а в кабинете только я и странная смесь запаха мороза и затхлости.
Уши начинают отходить, будто вату из них вынимают медленно, по кусочку.
– Спасатель! Давай, пойдем отсюда!
Старшая, оказывается, уже несколько секунд трясет меня и пытается привести в чувства. Голос у нее дрожит то ли от холода, то ли от слез.
– Он… – выдыхаю я, – он просто забрал его… Директор, он же просто… исчез?
– Пойдем отсюда, – умоляюще тянет Старшая. – Почему ты не остался в комнате, как мы договаривались?
Поворачиваюсь к ней медленно и настороженно.
– Ты знала? – отрешенно спрашиваю я. – Знала, что здесь будет?
Она напряженно втягивает воздух. Ответа нет ни через секунду, ни через две, а для меня это означает только одно: она знала.
– Пожалуйста, пойдем, – шепчет она.
Высвобождаюсь из ее хватки и ошарашенно отступаю на шаг.
– Старшая, только не говори, что ты…
– Спасатель, прошу тебя, не делай поспешных выводов, – говорит она. Обычно она сказала бы это тоном наставника. Тоном Старшей. Но сейчас в ее голосе страх и поиски дополнительного времени, чтобы придумать выход.
– Холод убил человека, а ты знала, что так будет, и ничего не предприняла?! – Мой голос набирает силу с каждым словом.
На глазах Старшей выступают слезы.
– Нет, – она качает головой, – нет, все не так…
– А как?!
Старшая молчит. Меня начинает трясти, и холод корпуса тут ни при чем.
– Ты знала, черт возьми? – чеканю я. – И, если еще раз скажешь что-то кроме «да» или «нет», клянусь, я за себя не отвечаю!
Я уже знаю, какой ответ меня ждет, и все равно усиленно надеюсь услышать противоположный. Она медлит несколько секунд, голова ее виновато опускается, но я все равно могу расслышать едва уловимое «да».
Мне становится нечем дышать, туман застилает глаза, в ушах звон. Я отшатываюсь от Старшей, глубже заходя в опустевший могильник директорского кабинета.
– Спасатель, – хнычет Старшая, протягивая ко мне руку.
– Ты же убила его, понимаешь? – шепчу я, качая головой.
– Нет, ты ошибаешься…
– Как и Пуделя с Принцессой? Ты просто отдала их Холоду, хотя знала, что они исчезнут навсегда?
– Выслушай меня…
– Зачем?! – вскидываюсь. Мое состояние грозится обернуться чем-то вроде истерики, и я не уверен, что смогу этому помешать. – Ты опять будешь увиливать! Ты всегда это делаешь и выставляешь меня идиотом! Все то время, что я искал предателя, который подрывает нашу работу, им была ты!
– Нет, я…
Я собираюсь ее перебить, как она делала это со мной множество раз. Хочу сказать, что совершенно не знал человека, которого полюбил; назвать ее маньячкой и убийцей; нащупать хоть какой-то рычаг совести, чтобы убедиться, что для Старшей не все потеряно.
У меня и впрямь получается перебить ее, но делаю я это не так, как собирался. Мою ногу вдруг пронзает такая страшная боль, какой я в жизни не испытывал.