Десять лет жили душа в душу, много путешествовали, часто встречались с друзьями. Были, конечно, и ссоры, но у кого их не бывает. Камнем преткновения, что не особо удивительно, стал быт. Удивительнее было другое: за беспорядок и невымытую тарелку в раковине ворчал Андрей, а не она. Он оказался педантом, слегка, как думалось Марине, повернутом на домашнем порядке и чистоте. Мог вспылить из-за мокрого полотенца в ванной, которое она забыла ровно развесить на полотенцесушителе, или из-за мусора в решеточке слива кухонной раковины.
Но Марина легко подстроилась, она и сама любила чистоту и порядок, хоть и не так фанатично. Раньше могла спокойно лечь спать, не вымыв посуду, а песок в прихожей просто стряхивала с голых ступней, не бросаясь в ту же секунду за пылесосом. С Андреем ее несколько расслабленное отношение к быту изменилось, но ей это даже нравилось, Андрей умел хвалить и замечал ее старания.
А потом родилась дочь. Сашка…
У них с Андреем не было мучительного ожидания беременности, когда пары высчитывают дни, сдают анализы, а она стоит «березкой» и постоянно засматривается на детские коляски. Беременность была запланированной и осознанной: решили, что пора, они готовы впустить в свою жизнь третьего. Или третью. И сразу все получилось.
Период беременности был волшебным. Казалось, они стали любить друг друга еще больше. Он целовал ее живот и оберегал от малейшей нагрузки, а она с воодушевлением скупала ассортимент магазинов для новорожденных, представляя уютные вечера со спящей в колыбели малышкой.
Реальность оказалась слишком другой. Сашка как родилась, так и повисла на груди, не отпуская Марину даже в туалет. А если хоть на секунду ее отрывали от груди, орала так, что звенело в ушах. Андрей уходил утром на работу – она кормила, сидя на кровати, возвращался с работы – и находил жену в той же позе и в том же месте.
Бабушки жили далеко, за тысячи километров, еще и работали, помощи ждать было не от кого.
Андрей помогал как мог. Возвращался с работы и впрягался в быт: готовил, убирал квартиру, купал малышку. Первый год родительства они почти не помнили из-за смертельной усталости и недосыпа, жили только ожиданием того, что станет легче.
Но легче не становилось, Сашка даже к году большую часть времени предпочитала проводить на руках у Марины, плохо спала, не интересовалась игрушками, редко улыбалась и, что самое тревожное, не всегда отзывалась на имя. Много еще всяких мелочей было, каждая по отдельности ничего не значила, но все вместе в итоге сложились в диагноз.
Аутизм.
Вернее, расстройство аутического спектра, которое с возрастом может компенсироваться, и ребенок начнет ходить в обычную школу, превратившись из ребенка с особенностями в обыкновенного ребенка. Только, возможно, чуть более замкнутого, чем другие, или, наоборот, слишком непосредственного.
И Марина начала борьбу за здорового ребенка: искала врачей, возила Сашку на консультации, терапию, процедуры и занятия.
Успехи сменялись откатами, и тогда хотелось выть, но Марина с удвоенной энергией находила специалистов и новые методы лечения.
За всем этим их с Андреем любовь трансформировалась в нечто другое: они стали как будто напарниками.
У напарников есть цели, планы, обязанности, а любви и нежности нет. Просто крутятся две шестеренки рядом в огромном механизме, не пересекаясь.
Вместе с дочерью в их жизнь пришли постоянные ссоры и недовольство.
Он был недоволен бытом, вечно замотанной, ничего не успевающей женой, а она – его безынициативностью в борьбе с диагнозом, придирками к быту, к этим полотенцам несчастным, криво висящим.
Даже иногда думала, что в заболевании дочери он и виноват, потому что эта страсть к ровным стопкам белья не совсем норма.
Так и жили, со стороны казалось, что все у них хорошо: муж зарабатывает, жена занимается ребенком и домом.
Марине и самой казалось, что в целом все нормально, у других лучше, что ли.
Вон, у Юли, подружки институтской, муж дома не помогает, зарабатывает копейки, вечно у него дела какие-то. Юля, может, и недовольна, но разводиться не собирается – а кто будет пацанов на тренировки возить? Да и вообще, с мужиком всяко лучше, чем одной.
Марина сравнивала Андрея с мужьями подруг и считала, что ей еще повезло. Просто нужно немного подождать, и станет легче, снова появится время друг на друга.
Сашка растет, становится все самостоятельнее, уже начали пару раз в неделю водить ее в обычный садик. Ей там было некомфортно, она замыкалась и сидела в углу одна, игнорируя даже воспитателей, но в целом прогресс был.
И особенно заметен он был на творческих занятиях: дочь оживлялась, как только в поле ее зрения появлялись краски, фломастеры или карандаши.
Сашкины рисунки – это не просто мазня и каракули четырехлетки. Это как будто картины абстракционистов, которые завораживают, их хочется разглядывать: яркие цветовые пятна, разбросанные на цветном фоне, соединяются между собой в какой-то причудливый орнамент.
Почти как картинки в калейдоскопе.
Но сейчас это все уже не важно, потому что Марина нашла у мужа в телефоне переписку.
Андрей вернулся домой поздно слегка выпивший с какой-то деловой встречи, принял душ и мгновенно уснул, забыв отключить телефон.
Марина тоже почти уснула, когда тот брякнул. Раздраженно переползая через спящего мужа, дотянулась до телефона на его тумбе и замерла, увидев высветившееся сообщение: «Уже скучаю!»
Перевернулась на свою половину кровати, не выпуская из рук телефон, и начала читать переписку. Руки тряслись, сердце колотилось так, что ей казалось, Андрей проснется от этого бешеного стука.
Переписка была такой горячей, что каждое прочитанное слово будто оставляло ожог. А какие знакомые ласковые прозвища. Когда-то они были ее прозвищами, потом часть перешла по наследству дочери, часть забылась, а сейчас все они были собраны в этом невозможном диалоге.
И так много фотографий: он и она в ресторане, она на пляже, она выбирает платья, она корчит гримаски, она шлет поцелуи. А вот, не стесняясь, в одном белье, сидит на Марининой кровати в Марининой спальне, которую, между прочим, Марина так долго выбирала, потом еще два месяца ждала, когда привезут из Италии. Ругалась с прорабом, который наложил дизайнерскую штукатурку изголовьем кровати абы как и уверял, что «так даже еще лучше». Но дара убеждения ему не хватило, поэтому был оштрафован на сумму новой штукатурки. Судя по улыбке, и спальня, и штукатурка «этой» понравились.
«Видимо, приводил ее, когда мы с Сашкой уезжали на терапию в Москву, – подумала Марина. – Надеюсь, хоть простыни поменял».
Та, другая, была полной противоположностью Марине – высокая худая брюнетка. Ноги, как у пластмассовой Барби, – длинные, гладкие, без единого синячка. Красивая, но неприятная. Хотя, если подумать, может ли быть соперница приятной?
Долистав до самого начала переписки, поняла, что уже год живет в этом треугольнике.
Слезы душили, хотелось рыдать в голос, разбудить Андрея и трясти его, трясти, вытрясти из него и эту другую, и, может быть, даже жизнь.
Встала с кровати и, как была в пижаме и в тапочках, вышла в подъезд и полетела вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. Стояла под козырьком подъезда и задавалась вопросом, на который не могли найти ответа даже великие классики: что делать?
Уйти от Андрея? И куда? После декрета так и не вышла на работу, посвятив себя лечению дочери. До беременности была редактором небольшого журнала, писала тексты для нескольких других издательств и могла бы снова вернуться к этому делу, но кто будет заниматься Сашкой?
Рассказать Андрею, что все знает, и заставить расстаться с той, другой? А если он не захочет? Судя по переписке, там такая любовь пылает.
Так ничего и не решив, вернулась в квартиру и до утра просидела на кухне с кофе и мыслями.
Утром Андрей, собираясь на работу, даже не заметил, что Марина вся бледная и опухшая от слез. Он пил кофе и улыбался в телефон, что-то в нем читая. На его ноге висела Сашка, но он смотрел как будто сквозь нее, погруженный в свои мысли.
– Андрей, – хрипло прошептала Марина, запрокинув голову к потолку, чтобы остановить предательские слезы.
– Что? – не отрываясь от телефона, спросил муж.
– Ты меня любишь? – голос предательски задрожал.
Андрей оторвал глаза от телефона и внимательно посмотрел на жену:
– Конечно, люблю, Мариш, что за вопрос, ты же знаешь. Плачешь? Что случилось, рассказывай! – и, подняв Сашку на руки, подошел к Марине.
– Ничего, просто устала очень, плохо спала.
Андрей подошел вплотную и обнял ее, а Сашка, сидевшая у него на руках, обняла их обоих.
– Мы как клубок, да? – засмеялась дочь, коверкая слова так, что понять могли только они с мужем.
– Да, милая, клубок, который не распутать, – прижавшись к мужу, прошептала Марина.
Муж ушел на работу, а она, взяв пакет с орехами, вышла с дочерью на прогулку в парк недалеко от дома покормить белок и как-то собраться с мыслями.
Солнечные лучи пробивались сквозь утреннюю дымку, в парке стояла тишина, нарушаемая только пением птиц и отдаленным гулом машин с дороги. Сашка бежала впереди Марины, временами забавно подпрыгивая, но постоянно оглядываясь, не отстала ли мать. Совсем недавно даже потеря мамы из поля зрения в комнате была для Сашки поводом для паники, но в последнее время дочь стала чуть самостоятельнее и спокойнее. Возможно, это результат последней терапии, а может быть, все-таки она понемногу «перерастает» свои особенности, как осторожно обещали специалисты.
Навстречу им из-за поворота дорожки, громко лая, выбежала большая светлая собака, похожая на лабрадора. Хозяина рядом не было. В два шага догнав дочь и задвинув ее за спину, Марина остановилась перед собакой, ища глазами какую-нибудь палку или камень. Но та, судя по вилянию хвоста, была настроена дружелюбно, хотя и не переставала лаять.
– Чего разлаялась, белок всех нам распугаешь, – упрекнула собаку Марина, пытаясь разглядеть, что было написано на бирке ошейнике. – Рита тебя зовут?