«Теть Лен» быстро переросло в «маму», потом в «мамулю». И когда приезжает Иришка-сноха, Лена отдыхает душой. Да и не только душой! Женщина по-прежнему заботится и беспокоится обо всех, пытается помочь и дать советы. Молодежь либо делает вид, что внимательно слушает, либо легко отмахивается.
– Мамуль, мы умные, разберемся. Не переживай! – пожимает плечами сноха. И это совсем не обидно, это так нормально, так обыденно.
Если есть в семье любовь, если есть уважение, всегда можно договориться.
Старый маяк
Эту историю о старике на маяке Софья впервые услышала от дочки, когда та проходила практику с группой геологов.
– Мам, представляешь, там на острове на старом заброшенном маяке живет один старик. Маяк уже нерабочий, а старик его сам зажигает. Ну, уж не так, чтоб очень ярко, но все равно светит. И все говорят, что на обрыве погибла его любимая женщина, вот он в честь нее свет и поддерживает всю жизнь. Вот это любовь! Да? Тоже хочу такую!
– Да не дай Бог тебе, Светка! Подумай головой. Несчастный старик, если это правда!
Старик, действительно, был, и вскоре Софья услышала подтверждение этому от своих пациентов в больнице.
Конечно, все оказалось не так романтично, как описывала чрезмерно эмоциональная Светка. В северной части острова Олений в Баренцевом море действительно стоял двадцатиметровый старый маяк, а в хозяйственных постройках рядом жил старик. Он был даже прописан там. Интересный случай, конечно. Но вскоре Софья забыла о нем.
Алексей много лет подряд встречал утро на маяке. Легко поднимался по металлической лестнице, несмотря на возраст. Поскрипывала старая постройка, шумело море, утренние чайки привычно разводили свой утренний базар. Алексей стоял и смотрел в сторону побережья материка. Много лет смотрел.
Сейчас уже не было грусти, он никого не ждал, не жалел о прошлом. Его стремительно проходящие дни заполняли хозяйственные заботы. Дом и хозпостройки рядом с маяком приходили в упадок, и Алексей без конца латал. Часто приходилось мотаться на материк. Алексей плыл, гребя веслами: моторка барахлила, да и мышцы поразмять не мешало, а заправлять лодку было недешево… Сейчас отлив, легко. Но вот обратно, нагруженный, Алексей шел уже на моторе.
Прошло много лет с тех пор, как он увидел прибывающую сюда лодку, как увидел выходящих из нее местного техника и девушку. Девушку он узнал бы из тысячи.
Они познакомились в Питере, когда Алексея отправили туда на обучение в качестве стажера сразу после срочной службы. Маяки переводили на автоматику, и командир предложил ему остаться служить здесь.
Марина была дочерью преподавателя. Тут, в коридорах техникума, они и познакомились. Но кем был он… Сирота без рода и племени… А она!..
Когда Марина сошла на берег здесь, на маяке, в песцовом воротнике и пушистой шапке, Алексей не поверил своим глазам. Стало страшно. Разве сможет жить она на обдуваемом ветрами острове, без привычных городских удобств, вдали от родителей?
Конечно, ее родители были категорически против. Настолько, что от дочери практически отреклись. Не смогли понять.
А Марина справилась и с этим. С трудом, но втягивалась в хозяйство. Они так и не расписались, не успели, но любовь делала их счастливыми… И это море, и этот ветер, и ночное небо, и чайки, и высокий маяк…
На одной каменистой скале, выступающей в море, в конце мая появлялись короткие пушистые белоснежные цветы. Алексей рвал их охапками. А Марина всегда переживала, бегала недалеко, хлопая себя ладонями по бедрам от волнения – ведь рядом обрыв!
Бесконечная любовь Алексея оберегала ее. Но однажды не уберегла. Мариша была на седьмом месяце, когда неожиданно прихватило.
Как он гнал! Как быстро вел лодку по ночному бурному морю! Как надеялся, что успел, что спас! Он доставил Марину в больницу, он надеялся. А потом не хотел верить холодным словам врача. Казалось – тот ошибся.
Он растолкал тогда всех и прорвался в голубую операционную.
Его Марина уже была прикрыта простыней в грязных пятнах, медсестры убирали окровавленные инструменты. Алексей открыл ее лицо и начал звать:
– Мариша, Мариша, – он не верил. Пришлось его уводить.
Как пьяный, Алексей вышел в холодную ночь и побрел неизвестно куда. Только утром вернулся в больницу. Там уже ждали родителей Марины. С ними связались врачи.
Тело его Марины Алексею не отдали. Он не имел на нее никаких прав. Все, что касалось дальнейших решений относительно его любимой женщины, шло мимо него.
Алексея отодвинули от дел по настоянию родителей умершей. Тогда, в горе, они считали его виноватым.
Сегодня у Софьи был ритуальный день – они с бабушкой ездили на кладбище не наводить порядок, а поздравлять ее маму с днем рождения. Маму она не знала, та умерла во время родов, и Софью вырастили дед и бабушка.
Уже не было в живых деда, да и бабушка с трудом доходила от машины до могилы дочки. Вот-вот уж и Софье придет пора стать бабушкой, Светка вовсю женихается…
Каждый год в это время они находят у могилы букет уже подвядших пушистых белоснежных цветов.
– Опять тетя Люба из сада притащила. – Софья прибрала могилу матери, немного смахнула траву с могилы деда. Бабушка сидела рядом.
Когда Софья была маленькая, бабушка именно так объяснила присутствие этих цветов:
– Тетя Люба с сада таскает…
Бабушка промолчала. Но потом, когда Соня присела рядом с бабушкой, вдруг сказала:
– Меня тут положишь скоро. Вот так же приходи ненадолго.
– Да ладно тебе, бабуль, живи тыщу лет!
– Сказать тебе пора пришла, Сонюшка…
– Что сказать?
– Не от Любы те цветочки.
– Не от Любы? А от кого?
– От твоего отца. – Бабушка достала носовой платок и заплакала. – Грех на нас с дедом лежит. Не знает он о тебе, и ты вот о нем – тоже. Но зря мы это. Всю жизнь обиду на него носили. Говорили, если б не сманил ее тогда, жива бы была… А ведь она сама так решила. Судьба, видать…
– Так значит, мой отец жив и не знает обо мне?
– Видать, не знает… Мы тогда очень старались, чтоб не узнал. Сразу тебя увезли в Мурманск. Слабенькая ты была, спасали. А потом еще долго сюда не везли. Боялись, что прознает.
– А где он?
– Там, где и был, – на Оленьем, на маяке. Это о нем легенды ходят, о его любви. – Бабушка вытерла бегущие слезы. – Прости нас, внучка…
Алексей много лет подряд встречал утро на маяке. Легко поднимался по металлической лестнице, несмотря на возраст. Поскрипывала старая постройка, шумело море, утренние чайки привычно разводили свой утренний базар. Алексей стоял и смотрел в сторону побережья материка. Много лет смотрел. Он никого уже не ждал.
Но вдруг на горизонте появилась точка, приближающаяся от материка. Моторка? Удивительно… Алексей поспешно спустился с маяка.
Он уже стоял на берегу, когда увидел ее. Она была старше той, которую так давно в своей памяти держит Алексей, но это была – Она.
Женщина выходила на берег, а Алексей растерялся так, что уже не мог произнести ни слова. Она встала в паре метров от него, так знакомо хлопнула ладонями по бедрам и произнесла:
– Ну, здравствуй, пап. А я вот к тебе. Меня Соня зовут. И я – твоя дочь.
Любовь Курилюк
Ты нужна мне, Света!
– Яна, Маша, Света! Девочки, идите на обед, сколько можно вас ждать, – строгая Арина Викторовна заглянула в комнату. – Без еды останетесь.
– Идем, идем! – Яна и Маша, хихикая, выбежали в коридор, вприпрыжку поскакали по лестнице, скользя руками по перилам.
Света шла за ними медленно, чуть вразвалочку.
– Арина Викторовна, а что сегодня на обед? – Светлана старалась не отставать от педагога, но у нее это плохо получалось.
– Суп «Харчо», макароны с котлетой и чай, – рассеянно перечисляла женщина.
– Не вкусно, – пожала плечами Света. – Почему так редко варят борщ?
– Ой, да ты, смотрю, привереда. Вырастешь, сама себе будешь варить, что захочешь, – Арина Викторовна чуть замедлила шаг. – Как себя чувствуешь? Ничего не болит?
Света пожала плечами. У нее всегда теперь что-то болело, боль стала неотъемлемой частью существования. Но с ней, этой колючей частью, можно было договориться, заставить уйти куда-нибудь в уголок, не мешать хотя бы днем.
Почти года назад девочку выписали из больницы, где ее собрали по кусочкам, как сказали врачи. Некоторые «пазлы» никак не хотели возвращаться на свои места. Света перенесла несколько операций, но сумела встать на ноги.
– А что с тобой было-то? – с широко раскрытыми от испуга глазами девочки в раздевалке рассматривали шрамы на теле Светы.
– Я упала с самосвала, тормозила головой, – монотонно отвечала она.
Но потом, видя, как заинтересовала новых подружек, вздыхала и быстро поясняла:
– Мы поспорили с ребятами, смогу ли пролежать на путях, пока мчится поезд. Мы так развлекались в деревне.
Тут следовала пауза, Светлана довольно оглядывала лица слушательниц. А дальше кто-нибудь из девочек обязательно спрашивал:
– И? Смогла?
– Почти, – усмехалась Света. – Частично. Вам повторять не советую.
Светка и раньше не отличалась особенной красотой, а теперь, после того случая, тело ее немного скрючилось, кожу расчертили некрасивые шрамы, которые, словно реки, разделяли загорелую кожу на страны и континенты, которым не суждено больше стать единым целым. Ноги теперь ступали немного не в такт, Света прихрамывала, но старалась искоренить в себе этот недостаток. Если бы не боль в спине, смогла бы и бегать. Но позвонки сопротивлялись растущему организму, по ночам пронзая тело молниеносными спазмами.
Света плохо помнила, как лежала в больнице. Знала только, что это было очень долго, что ее никто не навещал, потому что она была «ничья», «государственная», из детдома, который располагался вблизи одной деревни на севере Калужской области.