Но Саша уже нес текилу, они вернулись в равновесие и продолжили.
Уже в дверях, прощаясь, изрядно набравшийся Виктор мутно улыбнулся Олегу Николаевичу и, дыхнув, сказал полушепотом:
– А я ведь почуял, Олежа. Вот принял текилки и почуял. Аромат Мексики, так сказать.
Олег Николаевич и Саша смотрели на него в пьяном изумлении: то ли шутит опять, то ли приятное хозяину решил сделать.
– Да ладно, мужики, проехали, – как-то горестно взмахнув рукой, сказал Виктор. – Я говорю, нюх у меня профессиональный, так что…
Распрощались.
Прибирая со стола, Олег Николаевич глянул пару раз на Бокарнею, и вдруг ему стало ужасно обидно, прямо до слез: ну как она могла дать свой запах этому мужлану, этому, прости господи, служителю Фемиды?! Виски и текила дали о себе знать: Олег Николаевич уж и забыл, что этого и ждал от друзей, – разделенного восторга.
В понедельник в конце рабочего дня позвонил Саша.
– Слушай, – сказал, – я тут почитал, поговорил со своими, есть информация.
– О чем? – удивился Олег Николаевич.
– Об этой твоей, о Бокарнее.
У Олега Николаевича вдруг неприятно заныла челюсть. Он подвигал ею, собираясь с мыслями, и сказал равнодушным тоном:
– Ну… давай пересечемся, я как раз домой собираюсь.
– Ага, – обрадовался Саша, – не люблю эти кафешки-ресторанчики, давай я подъеду к тебе.
Встретив друга, Олег Николаевич привычно повел его в зимний сад, но Саша воспротивился:
– Давай лучше на кухне, ну, или в гостиной там, – мне кое-что надо сказать тебе… между нами.
Олег Николаевич внимательно посмотрел на Сашу – тот только пожал плечами.
Сели на кухне. Саша помолчал, помешивая кофе, отставил чашку и сообщил:
– Короче, они всё чувствуют. А может, даже и понимают.
– Они? – переспросил Олег Николаевич.
– Они, – подтвердил Саша. – Растения. Твоя Бокарнея, в частности.
Олег Николаевич молчал.
– Не буду о деталях, – продолжил Саша, – о всяких там электромагнитных полях, кольцевых активизациях, все равно не поймешь, – (Олег Николаевич скептически-насмешливо скривился), – но суть вот такова: твоя Бокарнея чувствует твое настроение, состояние, реагирует на твою речь… в общем, слышит.
– Только на меня реагирует или как? – напряженно переспросил Олег Николаевич.
– Ну, – смешался Саша, – по идее, не только на тебя, но ты – хозяин, ты за ней ухаживаешь, так что…
– Что, Саша? – все так же напряженно всматриваясь в друга, спросил Олег Николаевич.
– А то, – вздохнул Саша, – что ты должен думать о своем поведении.
Кофе остывал. Олег Николаевич поднял было чашку к губам, поставил.
– Хорошо, – выговорил. – Хотя для меня это несколько неожиданно, что ты решил принять в этом такое живое участие, я благодарен. А как же ваши изыскания, – (он поймал себя на мысли, что заговорил языком экзаменатора), – трактуют запах? Он имеет место или это плод моего больного воображения?
– Не знаю, – признался Саша, – по поводу запаха никаких данных у меня нет, – («он старается попасть в мой тон», – мелькнуло в голове Олега Николаевича), – однако теоретически…
Он замолчал, додумывая вопрос друга, и закончил:
– Что до твоего воображения, Олег, то, извини, оно у тебя богатое, конечно. Не раскачивай дальше, как друг тебе говорю.
Олегу Николаевичу вдруг нестерпимо захотелось пройти в зимний сад, коснуться Бокарнеи, сказать ей что-нибудь, почувствовать… Он встал и пошел в туалет.
Вернулся злой и спросил Сашу в лоб:
– Ты говоришь, что я на грани сдвига? И тут же – что растения слышат и осязают?! Кто из нас сходит с ума?
– Не я, Олег – вздохнул Саша. – К сожалению.
– Не ты?! – переспросил Олег Николаевич. – Притом что ты не захотел разговаривать там, в саду, – чтобы она не услышала. Так ведь? Я всего лишь слышу иногда ее шелест и запах, а ты уже относишься к ней как к человеку; кто псих-то?
– Всего лишь? – усмехнулся Саша. – Хочешь сказать – ты с ней не разговариваешь?
Олег Николаевич смешался:
– Как ты…
– Да так. Я внимательный, Олежа.
Саша помолчал и продолжил:
– Проблема не в том, что они нас слышат, – через вибрации почвы, воздуха, электромагнитные поля; проблема в том – твоя, Олег, – что мы, то есть ты, не можем их услышать. Ты видишь какие-то движения, чувствуешь запах и понимаешь, что это она реагирует на тебя. Но как – ты не знаешь и почувствовать не можешь. Только вообразить, придумать. То есть обмануть себя… – Саша замялся, но договорил: – и ее тоже.
Олег Николаевич почувствовал, что у него влажнеют глаза, принялся дергать из коробки салфетки; Саша смотрел на них, не поднимая на друга глаз. Молчание затягивалось. Саша вздыхал, Олег Николаевич комкал салфетки, потом отодвинул их, виновато улыбнулся и спросил:
– Саш, ты Уитмена читал?
– А? – Встряхнулся тот. – «Листья травы» ты имеешь в виду? – И, поняв, воззрился на друга со злым изумлением: – Ты точно ебнулся! Бокарнея – не женщина, она растение, соображаешь ты?! Прекращай, это… Это очень опасно, друг, – закончил устало.
Расстались сухо: поручкались, и Саша ушел.
А еще через день позвонил Виктор – с тем же: «старик, надо встретиться, у меня есть для тебя информация».
Он приехал уже в десятом часу, подчеркнуто строгий, собранный (мог бы и мантию не снимать, усмехнулся про себя Олег Николаевич); не спрашивая, прошел в зимний сад, сел, деловито осматриваясь (на Бокарнею – только беглый взгляд), и спросил требовательно:
– Текила осталась? Неси!
Выпили по рюмке, пососали лимон, собираясь с духом. Наконец Виктор отер губы и заговорил:
– Олежа, давай начистоту. Ты знаешь, я – человек прямой, – (Олег Николаевич хмыкнул, Виктор и бровью не повел), – привык мыслить логически, рационально, так сказать. А нерационально можно мыслить? – озадачил сам себя, хохотнул, но тут же вновь посерьезнел. – так вот, не буду скрывать: мы с Сашей тебя обсудили. Вчера, да. – («О, – подумал Олег Николаевич, – плотно они за меня взялись»). – И я тебе скажу, – Виктор вдруг понизил голос, огляделся, – он фантазер и больной человек, помимо своего диабета больной! То, что он тебе наговорил, – а мне он наговорил в десять раз больше, поверь, – это просто какой-то оккультизм, так сказать. Вот они такие там сейчас, в этих оборонных НИИ, – точными науками должны заниматься, крепить, так сказать, а они в оккультизм!
Виктор осекся, почувствовав, что его понесло, собрался:
– Строго говоря, Олежа, – давай-ка еще по одной, – строго говоря, доказательной базы у того, что наш Саша плетет, – ноль! Ты лучше меня знаешь, сейчас и в научных журналах тискают всякую ахинею, – (Олег Николаевич кивнул), – так что цена всем этим экспериментам – грош! Трава реагирует! Как она может реагировать, Олежа, это же трава! Вот ты скосил лужок, пахнет… душа поет! Сок пахнет, – а по их что, кровь, что ли?
Олег Николаевич замер, потом дрожащими руками принялся разливать текилу по рюмкам. Виктор понаблюдал, решил развить мысль:
– Так ведь можно додуматься и до того, что траву и косить нельзя, типа убийство это будет! Не бред? Бред!
Виктор покосился на бокарнею. Олег Николаевич умоляюще поднял руки, тот воспринял жест по-своему и рассмеялся удовлетворенно:
– Вот! Сдаешься?! Я и говорю: у всего должно быть здравое рациональное объяснение. И в твоем случае должно быть, и мы его установим!
– Витя, – простонал Олег Николаевич, – я тебя умоляю! Не надо ничего устанавливать, давай просто выпьем как следует.
– Это само собой, – отмахнулся Виктор, – но ты послушай! Я ведь не пошутил, Олежа, не соврал тогда, что почуял запах. Жасмина, как ты его охарактеризовал. А Сашка, кстати, не почуял, ему вискарь нос забил. Но! – он назидательно поднял на удивление длинный палец (руки баскетболиста, ничего не скажешь, подумал Олег Николаевич). – но он пошел искать подтверждение твоей фантазии – друг, как же! – а я стал думать, откуда мог взяться запах, если эти бокарнеи пахнуть не должны. Потому что я тоже друг. – тут он залпом хватанул рюмку текилы, прищурился и закончил: – и еще надо подумать, кто настоящий.
– Оба, – слабым голосом сказал Олег Николаевич, боясь повернуть к Бокарнее голову.
– Ну, оба, ладно, – миролюбиво откликнулся Виктор, но, глянув на Бокарнею, вновь стал заводиться. – Вот посмотри на нее, я уже тут чего не наговорил и про тебя, и про Сашку, а она что? Не шелохнется! Может, думаешь, меня боится, поэтому? – тут Виктор зашелся неожиданно легким, веселым смешком. – Нет, Олежа, – потому что это трава и нет там никаких флюидов и чего еще умники напридумывали.
– Она не трава, – с усилием выговорил Олег Николаевич. Лицо его горело.
– Ну, не трава, – согласился Виктор, – пусть цветок или что – дерево? Дерево! – Хмыкнул. – Подумать только! Чуйствует!
Замолчали. Олег Николаевич выцедил свою рюмку, поднял на Виктора глаза.
– Вить, – спросил, – ты вот это все к чему мне говоришь? Ты меня успокоить хочешь или расколдовать думаешь, – к чему?
– А и это тоже! – стукнув ладонью по столу, рявкнул Виктор. – Ты умный, грамотный мужик, ты ученый, тебя все уважают. И меня уважают, – добавил, не удержавшись. – мы нормальные люди, так и надо жить!
– Господи, как «так», Витя?
– А так. – Виктора вдруг начало потряхивать, он становился все злее. – не давать прорастать в башке всякой траве, за реальность держаться, что бы там ни происходило, за землю нашу, которая… – он поперхнулся, махнул еще рюмку, продолжил с напором: – ты понимаешь, о чем я?!
– Конечно понимаю, Витя, – с тоской проговорил Олег Николаевич и повернулся наконец к Бокарнее, коснулся ее волос…
– Теребишь? – зло и насмешливо спросил Виктор ему в затылок. – Ждешь, что пахнет чем-то райским?
Олег Николаевич почти уже не слышал его, он гладил Бокарнею, и шелест ее листвы становился все громче и громче.
– Безветренно сегодня, друг, не дождешься! – захохотал Виктор за спиной.
Наваждение спало, лицо Виктора и все предметы были резкими и четкими, как на дорогом мониторе.