– Я или работаю, или не работаю. Если работаю, хорошо работаю, я тебя никогда не подводил, ты же знаешь, зачем так плохо говоришь, – с детской обидой залепетал уродец.
– Ну-ну, успокойся, я ни в чем тебя не обвиняю, просто уточнил – порядок такой. Значит, нашелся у кого-то хитрец и против нашей хитрости. Получается, мы его не видим, он нас тоже не видит. Я чую, что он где-то поблизости находится, он тоже нас чует. Он может в тридцати шагах от нас засесть. Или они. Позиции у нас одинаковые, а это плохо, воевать нужно, когда у нас преимущество. Так что воевать мы не будем. Пойдем по асфальту, только тихо-тихо, звуки от нас приглушены, но все равно услышать могут. А потом обойдем эти места стороной и развернемся к шестой точке.
То, что за группой охотится невидимка (или даже невидимки), заставило Карата по-новому взглянуть на все, что связано с прогулками по Улью.
Первое, что он осознал – если на него будут охотиться столь одаренные личности, охота надолго не затянется и завершится, увы, не в его пользу.
Никакая сверхскорость не спасет от такого противника. Разве что у того не окажется дальнобойного оружия и ему придется приблизиться к жертве на радиус действия невидимости, после чего крикнуть «ура!» и броситься в рукопашную. Да и то не факт, что все будет происходить именно так, в механизме этого умения Карат совершенно не разбирался.
Или группы умений. В Улье часто бывает так, что самые разные подарки внешне работают почти одинаково или называются аналогично, но при этом отличий между ними масса (вплоть до принципиальных). Взять то же ночное зрение – одни видят так же, как днем, другие хуже, чем в самый дрянной прибор, но и тех, и тех в повседневной речи друг от дружки отличать не принято.
То, что передвигаться по кластерам нужно бесшумно, Карат и раньше понимал. В Улье обувь с подковками и прочими звонкими ухищрениями спросом не пользуется именно поэтому. А вот то, что приминаемая твоими шагами трава может с высокой точностью выдать местоположение, новость.
Вот потому Пастор и рвался на асфальт. Шоссе в четыре полосы с лишенными растительности обочинами, простора для сократившейся группы на нем более чем достаточно. Там главное – не топать со всей дури, а примять ты ничего не примнешь при всем желании.
Но чтобы добраться до шоссе, потребуется преодолеть не одну сотню шагов сделанных перед этим по злополучной лесополосе и подходам к ней. И если среди деревьев можно, пусть и со сложностями, не беспокоить растительность, то дальше столкнулись с неразрешимой проблемой.
Деревья и кусты закончились, дальше, до самой обочины, как минимум метров на восемьдесят, тянулась полоса, густо затянутая травой, причем травой высокой, сочной, не тронутой домашним скотом, не затоптанной ногами пешеходов. И никаких троп через эту преграду нет, разве что назад вернуться, сделать крюк по полю и поискать. Но это значит – пройти поблизости от места, забрызганного кровью Туриста, мимо его винтовки, скрывающей под прикладом громкую смерть.
Граната под оружием – ерунда. Карат прекрасно понимал мысли Пастора – тот опасается, что этот сюрприз специально оставили, чтобы отвести внимание от главного, от того, что с гарантией выведет из строя всю группу, если та сунется в западню.
Невидимость – это здорово, вот только от всего на свете она не защищает.
Пастор, притормозив на краю травяной полосы, оценил ситуацию и спокойным голосом прояснил свои планы по поводу преодоления препятствия:
– До дороги около ста шагов, придется двигаться быстро, постарайтесь не сильно шуметь и ничего не говорите.
Карату греметь особо нечем – ни оружия, ни лишних вещей. Обвешанному разными железяками Черепу тяжелее всего приходится, но надо признать, что он справляется с этим на «отлично» – передвигается не громче других. Как ни странно, больше всего шума производит Гномик – мелкий, с виду проворный, глядя на такого, кажется, что уж он-то способен незаметной мышкой в любую норку проскользнуть. Но на деле гремел и звенел, будто ржавый древний тарантас, за которым волочились привязанные хулиганствующими мальчишками гирлянды пустых консервных банок.
Всего-то около ста шагов – плевое расстояние, препятствий нет, трава не такая уж и высокая, продвижению не мешает, но все равно мгновенно проскочить не получится.
В ритм торопливой поступи четверки бегущих мужчин, помимо шороха и позвякивания амуниции, вкрался посторонний мотив, до этого ничего подобного Карат не слышал. И тут же, нарушая приказ Пастора о звукомаскировке, по ушам резанул крик Гномика:
– Граната!
Наверное, новый мир научил не только тело ускорять – мысли у Карата тоже иногда начинали течь с неимоверной быстротой без предварительного напряжения ушей. Вот и сейчас за кратчайший срок он успел передумать многое.
Звук, который предшествовал крику, очень похож на падение твердого увесистого предмета, и, если вспомнить о значении произнесенного Гномиком слова, можно легко догадаться, о каком именно предмете идет речь.
То, что граната не разорвалась при ударе, хорошо, это дарит Карату немного времени. Сколько именно, сказать невозможно, это зависит от типа запала и особенностей процесса метания.
А вот то, что, судя по звуку, граната упала рядом – плохо, шансы оказаться за пределами радиуса разрушительного действия ее осколков стремятся к нулю.
Но то, что Карат примерно понимает, где именно она покатилась по траве, почти отлично. Все, что сейчас нужно сделать, – это прыгнуть в противоположную сторону, залечь на брюхе ногами в направлении возможного взрыва, и при этом молить демонов и ангелов Стикса, чтобы смерть пронеслась мимо или в крайнем случае пометила толстые подошвы, не сильно изувечив ступни.
Впрочем, насчет ангелов он погорячился – в таком мире им делать нечего.
Откровенно говоря, тут и демонам неуютно.
Граната взорвалась в тот миг, когда Карат только-только плюхнулся на живот. По ушам ударило звонко, но, в сущности, никак, до контузии или хотя бы приличного оглушения далеко; по левой ступне что-то врезало жестко и совсем не больно; Гномик, завалившийся рядом, начал неистово ругаться, судя по интонации и односложности высказываний, его зацепило на совесть.
Перевалившись на бок, Карат чуть приподнялся и успел увидеть, как прямо из воздуха возникло темно-зеленое яйцо, увенчанное выступом запала. Вращаясь в воздухе, оно, казалось, летело точно в лоб, и лишь в конце стало понятно, что плюхнется в траву возле плеча.
Не плюхнулось.
Карат напряг уши, неистово надеясь, что за прошедшее время нещадно перегруженный дар чуть восстановился и позволит сделать сущую малость. Извернулся, поднял руку, легонько толкнул приземляющуюся гранату, поспешно вышел из ускорения, балансируя на грани провала в тьму бессознательности.
Легкий толчок в состоянии активированного дара на деле оказался очень даже не легким. Граната улетела назад с такой прытью, будто ею из баллисты запустили, а Карат, не сводя взгляда с направления, с которого она появилась, прокричал:
– Он на краю лесополосы! Ориентир – сухое дерево на траве! Он где-то рядом с ним!
Граната разорвалась неудачно, метрах в пятнадцати левее того места, в котором, как предположил Карат, засел невидимый враг, разбрасывающий опасные штуковины. Если так, то в лучшем случае это может вывести его из равновесия, ошарашить или хотя бы заставить обернуться, дать секунду форы.
Гномик, не переставая ругаться, перевернулся на бок и, вскинув автомат, потянул за спуск подствольника. В отличие от Карата – попал, разрыв взметнулся точно на упавшем дереве, все вокруг исхлестав крошевом мелких осколков. На этом коротышка не остановился, начал выпускать туда очередь за очередью, а Череп принялся ему помогать, торопливо разряжая барабан своего дробовика.
Пастор, не вмешиваясь в перестрелку, уставился в опасном направлении напряженным взглядом и, будто что-то разглядев, молниеносным движением выхватил из разгрузки шар гранаты, затем легко выдернул кольцо, не тратя время на возню с загнутыми усиками, метнул с неожиданным для столь обстоятельно-неторопливого человека проворством.
У его гранаты, похоже, запал можно выставлять «на удар». Или это сработало, или Пастор подгадал со временем, неизвестно, но рвануло, едва коснувшись травы метрах в пяти правее от оптимальной точки, воздух наполнился никогда ранее не слыханным, быстро стихшим гудением, будто в одном месте собрались тысячи до крайности разозленных здоровенных шершней.
Подрывов гранат Карат насмотрелся, но с такой до сих пор не сталкивался.
Что-то с силой обстучало левый рукав от локтя до плеча, будто заряд дроби издали прилетел, успев растерять силу. То есть не пробил, но приложил чувствительно.
– Вон он! Вон! – заорал Череп. – Побежал! Его видно и не видно!
Карат, хоть и смотрел в оба глаза, никого не разглядел: несколько взрывов в одном месте оставили после себя необычно густую дымную пелену, будто там не гранатами и пулями поработали, а чем-то непонятным.
Пастор с таким же необычным для него проворством метнул второй аналогичный шар чуть дальше, уже в заросли кустов и деревьев, после чего быстро направился в сторону взрыва, при этом, не целясь, выпускал по лесополосе очередь за очередью. С нелегким пулеметом он обращался будто с игрушкой, и время от времени вырывающиеся росчерки трассеров показывали, что из столь неудобного положения он ухитряется бить кучно, попадая приблизительно в одно место.
Гномик и Череп тоже стреляли вовсю и, похоже, в ту же точку – возможно, огонь Пастора, помимо всего прочего, давал им целеуказание. Разглядеть можно лишь отдельные пули не в каждой очереди, видимо, как это принято у пулеметчиков, трассирующие вкладывали в ленту не один за другим, а с определенным интервалом, разбавляя обычные патроны. Коротышка, опустошив магазин, ловко перезарядил подствольник, запустил вторую гранату в заросли, вскочил, бросился вслед за вырвавшимся вперед старшим, сильно приволакивая ногу – зацепило его конкретно.