Глава 23
С пулеметчиками, которым доводилось стрелять не только по мишеням, Карат в прошлой жизни сталкивался неоднократно. В двух случаях познакомился с ними достаточно близко, чтобы запросто общаться на самые разные темы, и оба раза оказывалось, что этих ребят проблематично причислить к нормальным.
Один обожал фотографироваться на фоне разрушенных артиллерией домов, сожженной техники и убитых солдат противника, да и с погибшими однополчанами не брезговал пару кадров сделать, все прочие пейзажи его совершенно не возбуждали. Со своей девушкой он переписывался часто, и переписка выглядела иллюстрацией к печальному диагнозу, потому что к каждому посланию он прикреплял однотипные фото, где на разные лады попирает ногами дурно выглядящие трупы или стоит под деревом, на ветках которого взрыв развесил чьи-то кишки. В общем, сюжетов можно припомнить массу, но все они, по сути, одинаковы.
С другим невозможно было полноценно поговорить, кроме «да» и «нет», он практически ничего не произносил, исключение сделал лишь однажды, закатив длительный переполненный горем монолог на тему того, что сильно обжег руку, меняя ствол, а она у него основная, левой дотянуться до середины спины не в состоянии и поэтому, почесываясь, испытывает болезненные ощущения.
По результатам этих наблюдений Карат начал подумывать, что всему виной специфичность оружия. И тяжелое, и применять его не абы как надо, это тебе не автомат, с которым везде без напряга проскочишь, и о выборе позиции можно задумываться не так основательно. К тому же не просто жми на спуск, а еще и не забывай, смотри, чтобы в лентоприемник что-нибудь постороннее не затащило, за стволами следи, пока до белого каления дело не дошло, помни, что быстрая перезарядка – не твой конек, с теми же автоматчиками, которым всего-то и надо – отстегнуть пустой магазин и вставить полный, ты никогда не сравняешься.
Ну и самое нерадостное: пулемет – это сильнейший раздражающий стимул для противника. Вражеские пулеметчики, снайперы, минометчики – в общем, абсолютно все реагируют на звук работы этого оружия одинаково.
Они делают все возможное ради того, чтобы пулемет как можно быстрее умолк.
Пастор серьезно поколебал уже было сформировавшееся предубеждение в отношении любителей этого вида оружия – нормальнее человека вообразить трудно.
Одно смущает – этот невозмутимый субъект состоит в секте, запрещенной на всей цивилизованной территории Стикса, она в том числе славится тем, что практикует такую дикость, как человеческие жертвоприношения, и потому по степени опасности стоит лишь на ступеньку ниже каннибальских культов, причем не всех.
Карат, уютно устроившись возле очага, сжато рассказывал многое из того, что с ним происходило после самого злополучного жизненного эпизода, когда его «уазик» основательно засел в коварной грязище Хаткинского поворота. В те времена у него было настоящее имя, данное родителями, а не прозвище от случайно подвернувшегося рейдера, склонного к злоупотреблению крепким алкоголем и дебошам.
Рассказал, как крестный покинул его в опасный момент, как самым обычным ломом ухитрился убить кошмарного рубера, по большей части случайно угодив в стык прикрывавших верхнюю часть головы пластин, перед этим хитро подставив тварь под сильнейший удар.
И про жемчужину, которую добыл самостоятельно, тоже рассказал, и обо всем остальном, связанном с подарками Улья.
Зачем он выдает все эти подробности, Карат сам не понимал, но ему казалось, что он поступает правильно. Хорошо бы добиться встречной откровенности, так почему бы не выдать то, что ничего не стоит? Так сказать – сделать первый шаг ко взаимному обмену ценной информацией.
Все, что требовалось сообщить, по сути, уместилось в последних трех предложениях:
– То, что мне сейчас нужно, знают легендарные знахари, возможно, институтские сотрудники, ну и килдинги. Ты килдинг, и, думаю, ты что-то знаешь. Рассказывай.
Пастор, зачем-то дунув в ствол, не отвлекаясь от чистки оружия, сообщил:
– Я не специалист по умениям Улья.
– В таком случае я не специалист по скребберам и совсем забыл, где именно видел такую тварь в последний раз.
– Карат, я не умею отвечать коротко.
– А ты попробуй, жизнь не вечная, не надо ее на лишние слова переводить.
– Коротко – не всегда хорошо. Какие же вы, молодые, нетерпеливые… Ладно, скажу так – я, конечно, благодаря Улью знаю больше других, но, если ты хочешь получить все или слишком много, тебе надо общаться не со мной. Есть у нас люди, которые как раз занимаются темами, близкими к твоей, а меня расспрашивать, это все равно что блондинку с подиума поставить в мастерскую перебирать дизельные двигатели.
– И где они, эти знающие люди? Я их здесь не вижу. Зато вижу тебя. Так что не тяни, давай мне то, что у тебя есть.
– Этого достаточно, чтобы ты показал скреббера?
– Сперва посмотрим, что ты скажешь. Говори уже.
– Так не пойдет. Ты много чего рассказал о себе, но я так и не понял, что именно тебя интересует.
– Ну так рассказывай все, что близко к теме лежит, а я разберусь.
– Так тоже не пойдет. Вот посмотри, допустим, мне интересно, как проходили твои школьные занятия по биологии. Но вместо этого прошу тебя рассказать о школе. Как думаешь, я получу то, что мне необходимо? Так что давай обойдемся без этого. Я понимаю, ты любознательный, как все новички, но лучше задавать конкретные вопросы. Ты спрашиваешь, я, по возможности, отвечаю.
– Ты когда-нибудь сталкивался с хигтерами?
– Нет, они редко встречаются.
– Это мне и без тебя известно. Я принимал горох, но не могу сказать, что получил хотя бы каплю лишней силы. Зря добро переводил?
– Трудно сказать. Как много горошин ты принял?
– Скажем так, меньше полусотни.
– Даже половина от пятидесяти – уже прилично, обычно новички разницу замечают, в самом начале их дар слишком ничтожен, малейшая прибавка кажется большой.
– Мой случай необычный. Я съел белую жемчужину, но второе умение не появилось. Это как понимать? Мой дар завис? Белую жемчужину я тоже зря перевел?
– Белую? – Впервые за время разговора Пастор выказал намек на заинтересованность и даже покосился на Карата глазами, невероятную отрешенность которых не скрывали сгустившиеся сумерки и изменчивый свет от слабенького костра.
– Да, белую.
– Из того самого?..
– А ты разве не знал?
– Такие подробности – нет. Людей, которых я вытаскивал из подвала в Полисе, послали в том числе и за подробностями. Но ты сам видел, что из этого получилось. Мы выяснили не все, но поняли, что ты – ключевая фигура. Пришлось срочно искать тебя, привлекать тех, кто под рукой оказался. Спонтанные действия, информации слишком мало, даже та, которую мы получили, не была обработана и осмыслена. Так что про белый жемчуг я впервые слышу. Ты, кстати, только что… как это сказать… Ты соловьем разливался про себя, но про жемчуг ни слова не проронил. Как тебе удалось забрать такую жемчужину и остаться жить в Полисе? После такого черный список любому гарантирован и почти наверняка отряд серьезных наемников по следам. Эта штука настолько дорогая, что ее в этом регионе не купишь ни за какие деньги. На юге, за Доном, есть кое-какие люди, изредка торгуют. Они берут исключительно бронетехникой, причем самой лучшей, удачный караван к ним оправдывает любые затраты и потери. Ты, Карат, купить такое не сможешь.
– Жемчужину мне дал Карбид. Это награда. Вот только ее должны были отдать Бирону. Карбид его наказал, унизил.
– Ах вот оно что! То-то он так взбеленился, что черно-зеленый отряд за тобой отправил.
– Да, это была его жемчужина. Белая жемчужина. В итоге у меня нет нового умения, и я не вижу, чтобы старое заметно улучшилось, как это должно оказаться в моем случае, ведь белый жемчуг – лучший стимулятор. Зато я вижу врага, который за мою голову горох горстями разбрасывает. Знахари ничего конкретного подсказать не смогли, у них есть предположение, что я завис, что развить умение не получится. Это так?
– Знахари, как я понимаю, были далеко не легендарными?
– Да, ты все понимаешь правильно. Это меня просто найти, а эти, легендарные, неуловимые, да и пропадают в итоге навсегда.
– Ты прав, замечено за ними такое. Карат, ты тут много чего о себе рассказал, в том числе лишнего. Можно и я расскажу? Кое-что из другой, из первой жизни?
– Валяй.
– Перед тем как сюда попасть, я одно время жил скучно и одиноко в старом доме с вечно хандрящей канализацией и опустившимися на почве алкоголизма соседями. Как-то раз случайно получилось так, что мне достался кот. Не такой красавец и умница, как твой, – обычный, ничем не примечательный кот. Но это был мой кот, я о нем заботился, я его кормил. Он, само собой, был неблагодарной скотиной, меня ни во что не ставил, но минимум уважения все же проявлял, потому что я был полезным существом, снабжавшим его печенкой. Так уж сложилось, что кот ее ценил больше всего на свете. Предпочитал говяжью и сырую, но не брезговал свиной, жареной, вареной, куриной и даже рыбьей. Лишь бы это была именно печенка, а не, допустим, почки или желудок. Ты понимаешь?
– Да что тут непонятного.
– Однажды я вытащил из морозильной камеры пакет с говяжьей печенью, развернул его и оставил размораживаться на столе. Спустя какое-то время расслышал подозрительные звуки, доносившиеся из кухни, и направился проверить, что там происходит. И что же я увидел с порога? Мой пушистый бандит забрался на стол и возбужденно осматривался, видимо, выбирая, с какой стороны начать употреблять любимое блюдо. Я, ни слова ему не говоря, подошел, ухватил за шкирку, вздернул, уже собрался было начать читать нотации, но тут одним глазом увидел, что мордочка его очень уж изумленная, складывалось впечатление, что кот крайне ошарашен моим поведением, то есть не чувствует за собой никакой вины. Но самое главное я увидел другим глазом – краем зрения. Из-за хлебницы, стоявшей на том же столе, выскочила крыса. Дом был старым, район не из фешенебельных, случалось, забредали грызуны, так что мой кот не был бездельником, он делал полезное дело, отрабатывал свой корм. Кот знал, что стол – запретная зона. Но он услышал шорох, а вторжение в дом отменяло все запреты. Получается, я ему помешал. Крыса, разумеется, улизнула под раковину в дыру к водопроводным трубам, а кот, поняв наконец, как сильно я ошибся, посмотрел на меня с молчаливой укоризной. Во