Территория везучих — страница 92 из 97

А еще оттуда разлетелись люди. Как минимум двух приложило о стену дома, под которой они сейчас валялись грязными свертками, набитыми исковерканным мясом и изломанными костями, третий улетел точнехонько в проем подъезда, где тоже на славу приложился.

Этим третьим и был Султан, Карат сумел его опознать лишь по остаткам нестандартного разгрузочного жилета. Прежде тот выглядел на диво удобной штукой, такую можно забирать у самого жадного барыги без торга. Но сейчас за этот жалкий хлам никто и спорана не даст – порван безнадежно.

Лежа на спине, здоровяк хрипло, с натугой, дышал, уставившись вверх заполненными кровью глазницами. Изодранные лохмотья, тщетно пытающиеся прикрыть оголившиеся кости, которые прежде были его руками и лицом, подрагивали и сочились багровым, вокруг тела успела натечь немаленькая лужа.

Карат, для приличия постояв несколько секунд над хрипящим полутрупом, выстрелил ему в голову. Это даже убийством назвать трудно – удар милосердия.

Над головой из окна второго этажа вынесся поток пламени, еще не пришедшие в себя уши уловили не очень-то громкую пулеметную пальбу. Судя по мелькающим трассерам, огонь ведется в направлении котельной.

Вспомнив о том, какую тайну хранит эта котельная, Карат опрометью бросился назад и успел ворваться в дверной проем в тот миг, когда Гробовщик, выпустив последнюю очередь, отвернулся от пулемета и, блекло улыбнувшись, пояснил:

– Там еще двое были. Непонятливые люди, и правда в котельную полезли, не успели оттуда быстро выскочить. А ведь могли жить, надо было просто оставаться снаружи и побежать сразу, как только здесь начали шуметь.

За время отсутствия Карата в помещении кое-что изменилось. Нет, генеральную уборку сделать не успели, вокруг царил прежний кавардак, возле тела Ската успела образоваться кровавая лужа, жестко пованивало сгоревшей взрывчаткой, палеными волосами, обугленным мясом, кровью и дерьмом.

И еще одно неживое тело появилось. Сидело возле пулемета, вжавшись спиной в угол, вместо головы еле-еле дымилась почерневшая головешка, на которой не понять, где лицо, а где затылок.

Карат, осмотревшись, обнаружил забившегося в другой угол Ролика, явно живого и столь же явно выбитого из накатанной душевной колеи. В глазах парня можно было заметить признаки немалого душевного разлада и осознание простого факта – ему здесь совершенно нечего делать. Напротив окна, рядом с телом Ската, лежал Кислый, уставившись в потолок, взгляд его был куда хуже – до отказа переполнен животным ужасом вперемешку с безумием.

Пастор тоже живой. Сидит на своем ящике как ни в чем не бывало, на него, похоже, ни одна пылинка не упала, а ударная волна не выбила ни единого волоска из неизменно-строгой прически. Руки смирно, будто школьник-отличник, держит на коленях, взглядом столкнулся с Каратом, но глаза не отвел, спокоен, как всегда.

Получается, голова испеклась у Черняка. Неизвестно, что именно с ним произошло, но Карат готов до упаду плясать на его поминках.

Этот гад ему с первого взгляда не понравился.

Гробовщик встал перед окном, всмотрелся вдаль, помахал рукой кому-то невидимому и, не оборачиваясь, произнес:

– Ролик, у стены валяются два куска брезента. Также у нас здесь находятся два мертвых человека, и мы ждем гостей, один из которых не должен такое видеть ни при каких обстоятельствах. То есть я хочу, чтобы эти тела были прикрыты. Немедленно. Ты меня понял?

– Сей момент, Гроб, считай, что уже сделано.

– Вот и хорошо, я знал, что ты всегда рад помочь. Карат, ты похож на контуженного. Хорошо меня слышишь?

– Если скажешь, что прямо сейчас мне придется сдать экзамен на настройщика роялей, знай, что я могу его провалить.

– Ну что ты, я всего лишь хочу тебе кое-что рассказать и также хочу быть твердо уверенным, что ты ничего не пропустишь.

– Я слушаю.

– Мой отец был алкоголиком. Его регулярно кодировали, и он с такой же регулярностью срывался. При этом сам он говорил, что пить ему в такие моменты не в радость, водка становится невкусной, вызывает омерзение, но он способен перебарывать себя, пить ее через силу. Меня очень настойчиво попросили принять участие в мероприятии, которым командует Наган. Согласившись, я был вынужден в том числе согласиться на одну внешне безобидную процедуру. Есть такое умение, его носитель как бы кодирует пациента, прививая его психике невозможность причинить вред определенным людям. Действует не навсегда, но пока не вышел срок, считается, что ты даже чихнуть в их сторону не способен. При моей неоднозначной репутации неудивительно, что даже некоторые наниматели вынуждены подстраховываться. Таким образом, Скат и Султан верили, что с моей стороны им ничего не угрожает. Но они ошибались, я сын своего отца и тоже умею переступать через себя. Не могу сказать, что мне это нравится, но «невкусную водку» местного разлива перетерпеть могу. Благодарить тебя за Ската и Султана не буду, ты был заинтересован в их смерти не меньше меня. Просто ты должен знать, почему я не стал этим заниматься лично. У меня была альтернатива, не сопряженная с неудобствами, и я ею воспользовался. Ролик, поправь брезент, чтобы кровь прикрывал.

– Она еще дальше растечется.

– Поправь так, чтобы не растекалась. Пожалуйста, Ролик, – последнюю фразу Гробовщик произнес с нехорошим нажимом.

– Да не вопрос, Гроб, сделаем.

– Сделай. Хорошо сделай. А то неудобно перед людьми. Ладно, не буду тебя отвлекать, действуй. А к тебе у меня есть разговор.

Ни к кому не обращается, но понимать, кого имеет в виду, несложно.

– Раз надо, значит, поговорим, – сказал Карат, изо всех сил пытаясь въехать в ситуацию.

Такое впечатление, будто он бездарный актер, напрочь позабывший или даже вообще не учивший роль. Все вокруг бегают, что-то делают, реплики свои говорят, трюки исполняют, а он посреди всего этого бездарно импровизирует, тщетно силясь понять, какие черти занесли его на съемочную площадку и что им от него надо.

Да он даже понятия не имеет, что за фильм здесь снимают, не говоря уже о большем.

Кот, забежав в дверной проем и не подарив Карату ни одного, пусть даже самого презрительного взгляда, начал с интересом принюхиваться к разбросанной по грязному полу лапше.

Заскочившая следом Диана порадовала больше – запрыгнула на шею и, не обращая внимания на дурной запах и мрачность обстановки, рассмеялась с искренней радостью ребенка лет пяти.

Карат, продолжая тщетно силиться умом понять происходящее, родил очевидный вопрос:

– А где Шуст?

– Отстал немного. Ковыляет за мной, ему трудно, он один костыль потерял.

– Я в курсе насчет потерянного костыля…

– Кто тебе сказал? – удивилась девочка.

– Ска… Да ладно, это уже не важно.

Шуст, появившись на пороге, самым мрачным голосом заявил:

– Карат, ничего у меня не спрашивай, но я с тобой потом поговорю. Позже. Накопилось у меня. Много чего накопилось. Я к тому, что тот день, когда мы с тобой повстречались, был плохим днем. Ладно, все потом, готовься к разговору, не до тебя пока.

Гробовщик, не оборачиваясь, произнес:

– Ты провел ее так, как я сказал?

– Само собой, мы с другой стороны зашли. Я и без тебя знаю, что детям смотреть на то, что остается после выходок Карата, нельзя. Да и взрослым, кстати, тоже.

– Вообще-то управляемый мертвяк с бомбой – твоя идея, – беззаботно произнесла Диана, завороженно косясь на брезент, из-под которого показалась предательская струйка крови.

– А кто его направил прямиком к этому дому? Я, что ли? Да хрен вам, я такой чертовщиной заниматься не умею, не надо все на Шуста вешать.

С этими словами товарищ, отчаянно ковыляя, подошел к пулемету и начал ощупывать его с таким видом, будто собрался покупать.

Гробовщик, все так же продолжая стоять у окна, безучастно произнес:

– Кислый, поднимись.

Глаза толстяка моментально налились смыслом жизни и забегали, будто у пойманного с поличным совсем уж ничтожного воришки. Голосом плаксиво-противным, чуть слезы не пуская, он протянул:

– Гроб, я лучше полежу. Нельзя мне вставать, у меня что-то со спиной, стукнулся сильно ею, и еще в колене что-то хрустнуло.

– Встал!

– А, ну ладно, понял, встаю, конечно, раз надо, – подчеркнуто охотно согласился Кислый, неуклюже пытаясь вскочить на ноги.

– Сядь в угол. К сектанту. На ящик сядь.

– Слушай, Гроб, а можно я схожу вниз, к котловану. Мне бы вымыться.

– Насчет этого не волнуйся, о гигиене тебе сейчас надо беспокоиться в последнюю очередь.

– Ну это да, вот только… – Толстяк покосился на Диану непередаваемым взглядом и сбавил голос почти до шепота: – Понимаешь, желудок у меня слабый, ну и кишечник тоже. Я даже таблетки принимаю, могу показать, у меня с собой они. А тут взрыв, контузило меня. В общем… Гроб, ну давай я схожу к котловану. Я пулей, туда и обратно.

– Я сказал, сядь.

– Ладно-ладно, сажусь уже, как скажешь, с этим можно и потом разобраться.

– А ты уверен, что у тебя будет это «потом»? Я вот нет…

– Ну, Гроб, ну ты чего…

– Заткнись. Я спрашиваю, ты отвечаешь, и больше ни звука. Ты все понял?

– Ага, – совсем уж спал с лица толстяк.

– Скажи, Кислый, что ты обо мне слышал?

– Только хорошее, никто о тебе ничего плохого не говорит. Кого ни спроси, каждый ответит, что Гробовщик – самый лучший.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы я убивал детей?

– Конечно, нет, ну ты и сказанул.

– А женщин?

– Ну Гроб, ну зачем такое вообще спрашивать, тут и отвечать-то нечего.

– А девочками я торгую?

– Девочками?! Шутишь, что ли?!

– Какие тут могут быть шутки – все очень серьезно.

– Слушай, давай я лучше к котловану сбегаю, что ты ни спросишь, я ничего дурного о тебе говорить не стану, я же тебя уважаю и все такое. Можно? Я быстро вернусь.

– Ты будешь сидеть, слушать и отвечать.

– Само собой, не подумай плохого, – гибко подстраиваясь под сильно пугающего его собеседника, выдал Кислый. – Что ты еще хотел спросить?