соотнестись с собственной подлинностью, пережить «необходимость себя», преодолев в себе «они требуют», «это правильно», «так нужно», «я должен» во имя «я хочу», «мне нужно», «я буду», «это мое».
Реальность собственных переживаний, до времени почти закрытая правилами и нормами социализации, начинает прорываться, просвечивать сквозь жизненный опыт. В результате то, что человек считает своей жизнью и ее смыслами, составляет лишь небольшое количество эпизодов, а точнее – их ментальные реконструкции, в которых ему «что-то открылось» и стало стимулом для самоизменения, пересмотра собственной жизни.
Именно таким единицам человек ретроспективно и придает статус события («Жить – значит…», «Мой жизненный путь таков…», «Я чувствую, что живу, когда…») или жизненного урока, персонального вывода («Я – это…», «Я чувствую себя самим собой, когда…», «Вот это – действительно мое», «Живу ради…»). Только в этих точках для него самого происходило нечто зна́чимое, что свершалось в направлении собственных, пусть даже поначалу смутно осознаваемых, внутренних побуждений, давало острое чувство жизни, «верного пути», экзистенциального «инсайта». Только из такого смыкания «Я» и пережитого случая и были извлечены действительно необходимые личности смыслы и стимулы существования, давшие возможность управления своей жизнью – или хотя бы экзистенциальную иллюзию управления ею.
Виды автографем
При фиксации экзистенциального опыта могут использоваться разные виды автографем. Анализируя биографические рассказы, мы обозначили их как доминирующие, прецедентные, уникальные и альтернативные.
Доминирующие автографемы составляют абсолютное большинство и очерчивают актуальный для современного человеку хронотопа круг «должного-значимого» в его жизни, по крайней мере того, что в его социуме принято считать таковым («моя любовь», «моя работа», «моя семья» и пр.). Ориентируясь на возрастно-социальные задачи и запросы общества, человек воспринимает их как общую систему принятых в данной этнокультуре (субкультуре, микрокультуре) категорий, которыми он должен структурировать и измерять событийное течение своей жизни. Каждый социализированный человек знает, как должна строиться и протекать его жизнь, какие события в принципе в ней могут произойти, ожидает их наступления и включает в жизнеописание. В силу общности ряда событий в жизни людей с помощью доминирующих автографем создаются тексты на тему «родился… учился… влюбился… служил… и т. д.». Доминирующие автографемы представляют собой фактически переходную форму от биографем к автографемам.
Вот несколько примеров доминирующих автографем в личных историях.
У каждого в жизни бывает настоящая дружба. И у меня тоже есть подруга, с которой – то вместе, то поврозь – рядом прошла почти вся жизнь, а это без малого 70 лет. Мы познакомились, когда нам было по семь лет – в то лето, когда нам предстояло пойти в школу. Это сейчас уже так не бывает, а раньше дети гуляли во дворах своих домов, а матери просто выглядывали в окно, чтобы контролировать их или позвать обедать через форточку. А вот на улицу выход был строго-настрого запрещен.
И вот я и моя Аня встретились в таком «запретном месте» – у дверей школы, которая находилась примерно в квартале от наших с ней домов. До сих пор вижу эти двери – здание школы было сталинской постройки, и они были массивные, высокие, туго открывающиеся. Я, сбежав со двора, подошла к этим дверям и увидела девочку, которая пыталась войти. Мы много раз потом говорили, что пришли к этим дверям с одной, хотя и не вполне осознанной целью: поскорее, раньше других уже начать учиться. Вдвоем мы одолели двери, но нас, конечно, в школе никто не ждал, и уборщица ласково выпроводила нас назад, в то солнечное июньское утро.
Но мы познакомились, провели вместе лето в наших дворах и в гостях друг у друга, а потом, упросив родителей, оказались в одном классе и всю школьную жизнь провели вместе – сидели за одной партой (я забыла сказать, что это была женская школа), вместе ходили на школьные балы, в музыкальную школу, играли в оркестре, выпускали школьную стенгазету. И даже в институт хотели поступать вместе, но тут уж судьба развела: она поступила в консерваторию в Москве, а я уехала в Ленинград поступать на иняз. А потом, через десяток лет, снова свела, когда мы обе были уже замужем, у нас были дети… И снова все было, как раньше, как будто бы и не было этих пропущенных лет… мы вместе проводили отпуск, семьями, ездили друг к другу в гости… Конечно, во взрослой жизни было уже не так, как в школьной, но мы не потерялись и сохранили… как бы это сказать… нежность друг к другу. Ведь с каждым годом становится все меньше тех, кто помнит тебя маленьким… А потом ее дети перебрались за границу, она потеряла внука, у меня умер муж… В общем, это долгая история – дружба длиною в жизнь. Но мы и сейчас вместе, перезваниваемся, переписываемся, недавно она приезжала ко мне на день рождения…
Вот не знаю, помните ли вы еще такое: «Учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин»? А я это помню со школьной скамьи, въелось оно в меня за жизнь-то. Всегда считал, что надо хорошо учиться, заниматься самообразованием. Никогда не понимал и не любил неучей. Сегодняшние-то дети из штанов не выпрыгивают, чтобы хорошо учиться, вообще учатся как-то спустя рукава, а в мое время было иначе. И я очень стремился к тому, чтобы учиться, мать меня к этому подстегивала. Сами-то мы из простых, родители приехали из деревни и на «железке» всю жизнь проработали, а меня очень хотели «вывести в люди» – чтобы я инженером на заводе, уважаемым человеком был. И вот я очень старался учиться. Да мне и нравилось. Я школу любил. А еще любил ходить в библиотеку, где быстро стал завсегдатаем и любимчиком. Тогда в библиотеках выдавали не просто художественные книги, а художественные плюс научно-популярные, и я много читал по рекомендации библиотекарей. Мне казалось, что это правильно, и я популярную литературу тоже любил, особенно серию «Эврика».
А потом мы в семье решали – идти в техникум или заканчивать десятилетку и поступать в институт. Мне очень хотелось в институт, но достатка в семье особого не было, и порешили – в техникум. Я закончил его с отличием, пошел работать и сразу поступил на вечернее в институт. Там уж женился, сыновья родились, а жажда учиться не прошла, и я поступил в аспирантуру, уже будучи человеком очень зрелых лет. Сейчас я – кандидат наук, у меня много изобретений, но я по-прежнему учусь, занимаюсь самообразованием – читаю из разных наук, даже по психологии, как бы смешно это ни казалось. Мать с отцом бы гордились, если бы дожили.
Тогда время такое было – все «хотели» быть инженерами, все «хотели» строить новую счастливую жизнь. И передо мной даже вопрос не стоял, куда поступать, кем быть, куда ехать по распределению, – в моем сознании тогда «надо», «должен» перевешивали «хочу». Не потому, что дураком был и чего-то недопонимал, а потому что иначе нельзя было. Но многие тогда и всерьез грезили великими стройками, целиной, покорениями, преодолениями, коллективизмом, личным героизмом. Такая вот социалистическая романтика насаждалась в сознании молодых. Но втягивались в это, забывали о своих неудобствах и желаниях: партия сказала: «Надо», комсомол ответил: «Есть». Сейчас мне и самому страшно подумать, как мы жили: в бараках с печным отоплением, по двадцать человек в одном помещении, без уборной, без горячей воды! Тогда ничего не иметь, ничего не хотеть, вести спартанский образ жизни было даже какой-то доблестью, образцовой жизнью комсомольца. Вся жизнь была на виду, ничего личного. И сколько же мы работали! И в дневные, и в ночные смены – да с песней, да с социалистическим соревнованием, да еще успевали учиться на вечернем и за девушками ухаживать! И такая жизнь нравилась, мы считали ее нормальной, а главное, верили, что трудимся ради счастливого будущего наших детей. Редко у кого недовольство или скепсис проскальзывали.
Прецедентные автографемы усваиваются через индивидуальное знакомство с интертекстуальными артефактами и очерчивают круг «избирательно-значимого» в жизни личности. Речь идет о фольклорных и литературных сюжетах, персонажах, архетипах, которые по причинам, важным и понятным только конкретной личности, выстраивают в сознании типичные стратегии самоосмысления (например, геройства, преодоления, спасения, жертвенности, трикстерства и т. п.). Прецеденты, конечно, заимствуются из семиотических ресурсов культуры, но поскольку индивидуальный разброс вариантов социализации и опытов идентификации достаточно велик, у человека появляется некоторый выбор.
Семантика этих прецедентов по-особому волнует, цепляет личность, – они создают «модальное волнение», приводящее в движение ее смысловые и ценностные структуры. Прецедентные паттерны кажутся человеку значимыми и соотносимыми с обстоятельствами собственной жизни и со своими ощущениями, они выступают как ценностно насыщенные образцы для идентификации. Часто прецеденты, отбираемые личностью в процессе жизни и соотносимые с собственным опытом, определяют преобладающие стратегии и формы ее существования, причем, как показывает наша консультативная практика, даже тогда, когда они не вполне удовлетворяют личность («я выбрал трудную жизнь, но у меня есть ощущение, что именно так и надо жить», «мне живется несладко, но это единственный возможный для меня путь», «бывают жизни проще и легче, но мне предназначена такая», «у меня есть такое чувство, что я живу правильно, как и надобно жить человеку»).
Прецедентные автографемы могут частично выводить линию жизни человека из событийно-процессуальной («родился, крестился, женился…») в духовно-достиженческую («понял», «узнал», «осознал», «открыл для себя», «достиг», «смог» и т. д.), что делает автобиографический текст более психологизированным, «прогретым» изнутри индивидуальностью человека. Посредством этих текс