девры, я имею в виду, не лучшие книги из всего, что я читала. Вы удивитесь, но некоторые из них про Сибирь, про коллективизацию, про купеческий или мещанский быт, про революцию, знаете, что-то типа Горького, Шолохова или Иванова… Какие-нибудь «Дело Артамоновых», «Тихий Дон» или там «Тени исчезают в полдень»…
И вот когда я не могу уснуть или просто в дороге, в поезде, я просто включаю свое кино. И я даже знаю, на каком месте я-таки засну. Вот я много лет «ставлю» сама себе фильм – некоторые сцены «снимаю» по сто раз, детали добавляю, сюжет переписываю, как душа захочет, – за много лет поизменяла много! И это все про то, например, как я в наймичках у богатого купца, где-то то ли в Сибири, то ли на Кубани… Ну вот, даже не могу точно объяснить… Вижу господскую усадьбу, строения, дерево, под которым беседка. Понимаете, это даже и не важно… Важна атмосфера, какие-то детали быта, дух времени… Знаете, если верно, что люди живут несколькими жизнями, то я, наверное, предыдущую жизнь прожила там, в конце XIX века. И вот я из бедной семьи, не красавица, не Настасья Филипповна какая-нибудь, а вот такая, как я сейчас… И вот отец отдал в услужение. Хозяин – купец, не злой, вдовый, много работает, богатый, но не жадный, широкой души, со своеобразным благородством, подвижник, за Отечество радетель. Такой типичный купеческий персонаж – с бородой, в картузе, в жилетке… У него взрослый сын. И вот сын-то, Федор, за мной ухаживает, причем серьезно, и любит страстно. А я будто бы люблю другого, бедняка…
Ну вот, пытаюсь вам рассказать, и как-то все глупо получается, именно что на плохую книгу похожее, а у меня все интересно, романтично выходит… И вот там у меня все намешано – и сельские посиделки, и танцы, ну вот знаете, как мужики раньше плясали, страстно, по-дикому, и в церкви молебен, и белье я полощу с мостков, и на ярмарке на карусели катаюсь, и хлеб пеку в русской печи. И вот еще хозяин коней разводит и продает на племя. Ну, собственно, сама все режиссирую, как будто эпопею пишу, могу вам рассказать отдельные «главы» или «эпизоды», но когда рассказываешь, так связно не выходит… И самое главное в этом – атмосфера… воссоздать дух другой…
Я редко чувствую себя одинокой или обделенной в жизни, потому что в своих фантазиях могу представлять себе любую жизнь, как бы примерять ее на себя. Сколько себя помню, я всегда себя кем-то воображала, и у меня в голове много всяких придуманных историй, в основном по книгам и фильмам, но и самостоятельно придуманных тоже много. Самое частое, что я себе представляю, – это такая смесь из «Парижских тайн», «Манон Леско», «Трех мушкетеров», «Анжелики». Да мне это и проще всего представлять, я с детства увлекалась историей, особенно медиевистикой.
И вот я представляю себе, как я живу в большой семье в старинном замке, как занимаюсь сельским трудом, лью свечи, развлекаюсь соколиной охотой, тку и вышиваю, устраиваю бал, а еще аптекарское и парикмахерское дело осваиваю, да еще всякие куртуазные штучки… Знаете, я, конечно, потом, после книг уже, взрослой, во Франции и в Германии была в этих старинных замках, поэтому представляю себе и интерьеры, и утварь, и одежду того времени, например, знаю, как одежду кроили и шили, знаю, по каким рецептам готовили, как музыку играли, в какие карточные игры резались, как ставили представления в домашних театрах, как ригодон танцевали… И сцены получаются очень жизненные, как внутренний театр, – я просто живу в этот момент в том времени…
Я не смогу это толком объяснить… Это как будто входишь внутрь картины или внутрь текста книги, и там все сразу оживает, как будто тебя и ждет, – дождь идет, половицы скрипят, я физически ощущаю хруст ломаемого багета, запах кофе, слышу шум экипажей за окном, вижу решетки французских балкончиков, пыльные портьеры в моей мансарде… У всей этой жизни запах нездешний, но мне он почему-то очень родной, как будто бы я оттуда, из того времени и места… И я там свой, как будто это мне родное.
Не помню, когда все это в первый раз началось, то есть когда эти картинки во мне оживать стали, но со временем мне это стало нравиться, у меня их стало много. Знаете, как будто мне дали только набор иллюстраций к большому роману, а роман я должен писать сам. Я этот роман как бы из себя создаю – не сочиняю, а вот именно так, как будто бы он во мне уже есть, а я его только пересказываю, как вспомню. Причем весь я его не знаю, он все время рассказывается немного по-другому. Дело не в том, чтобы я что-то специально придумывал, – сценки как будто сами внутри меня стали разворачиваться, как будто они всегда там были. Я так отчетливо все понимаю и чувствую, а ведь всего этого никогда не видел.
Вот во мне целый роман, совсем другая жизнь, где я живу в богемном Париже, в мансарде, общаюсь с Писарро, Моне, Дега, хотя сам я плохой художник, а в жизни вообще кисти в руках не держал. Совершенно отчетливо чувствую запах краски, движение кисти по холсту… Я всегда могу себя этим занять, когда надо отвлечься.
Только не подумайте, что я какой-нибудь несостоявшийся писатель-плагиатор или самодеятельный артист без сцены. Мне зрители-то вообще не нужны, это для себя, личное. Когда дела замучили, устал или дорога дальняя, а не спится (я вообще в поездах плохо сплю, а езжу много), я как бы вижу сны наяву. Я не сплю, потому что все время ощущаю себя кем-то, смотрящим кино по своему вкусу и переделывающим его всякий раз, как сюжет зайдет не туда. Я постоянно развиваю сюжет, придумываю… За много лет он у меня и развился, и сменился сто раз. Вот сейчас я, как Миклухо-Маклай, миссию на острове строю, а до этого я плыл по Амазонке, а раньше золото конкистадоров искал, был рыцарем Круглого стола, Мерлина видел… Думаете – старый дурак от безделья мается, в детстве не наигрался? Может, и так, только мне нравится так играть – знаете, сколько жизней я прожил так? Я и на компьютере играю, но компьютер – это не то, это чужие фантазии. А эти – мои. И главное – все это мне родное, как будто в памяти хранится, а я просто вспоминаю и знаю, что оно имеет отношение ко мне, что все эти люди – мои вторые Я, Я из другой жизни, хотя ни во что такое я не верю. Я сам иногда думаю: почему мне это кажется близким, а не какой-нибудь колхоз или война? Но про свое я вижу все детали, кожей ощущаю атмосферу, как будто я там нахожусь. Вот могу вам так это рассказать, что вы поймете – я как будто из того времени и места. Может, в меня когда-то залетела чужая душа… А где же тогда моя?
Наверное, это смешно, но я иногда думаю, что в идее других жизней что-то есть. Мне иногда снится или мерещится, или, может, вспоминается что-то, что явно было не со мной и в то же время со мной, потому что я переживаю это как-то очень ярко, явственно, красочно. Какие-то части меня оживают и сами себя выговаривают, создают целые истории. Вы не поверите, но они даже языком говорят таким, каким я сама не говорю, – иногда простонародно, иногда диалектально, иногда выспренне и зажато… Я могла бы так говорить, если бы играла в самодеятельности или имела театральное образование.
Мне иногда кажется, что я из другого времени, что-то вроде Джейн Эйр. И мне привычны и длинные юбки, и капоры, и вязаные шали, и вышиванье, и свечки, мне в них чудится что-то глубоко родное. Вы скажете, я романов Джейн Остин или сестер Бронте начиталась, ну, может, и так, но все же это где-то глубже сидит. Я в музеях узнаю «свою» мебель, «свою» одежду, «свои» книги, «свои» бытовые мелочи – посуду, перья, скатерти… Меня к таким вещам просто притягивает, они мне родные. И я могу закрыть глаза, и во мне начинает читаться книжка с картинками или фильм прокручиваться. И знаете, он мне никогда не надоедает, все эти истории меня захватывают, конечно, не больше, чем моя собственная жизнь, но они мне даны… в утешенье.
Я обожаю модерн, эту эпоху, это искусство, и люблю погружаться в мысли о том, как бы в «не этой жизни» я жила в период между двумя войнами. Вижу себя в фисташковом платье с заниженной талией, с длинной ниткой жемчуга на шее, с сигареткой в длинном мундштуке и в туфельках с каблуком «козьей ножкой». И стрижка, как в песенке Вертинского – «целую затылочек твой стриженый…».
И каждый такой образ у меня – повод для сочинения истории. Меня никогда не тянуло писать книги, все это истории для себя самой, я их сочиняю, когда не спится, когда на сердце неспокойно, в полудреме на пляже. И вот я придумываю события, свидетелем которых я могла бы стать, придумываю людей, с которыми могла бы общаться и которые жили в то время и были бы мне интересны.
Я сама хозяйка этим фантазиям, поэтому любую историю могу пересказать пятьдесят раз по-разному, но все это будет обо мне, я – всегда в главной роли! Мне достаточно посмотреть на что-то из тех времен или просто напоминающее их, стилизованное, и во мне начинают шевелиться целые пласты этих историй… Мне это так нравится, но вот рассказать про это я вряд ли кому смогу. Подумают, что я немного не того… а я, если честно, считаю это большим счастьем, что у меня есть такой тайный дар, волшебный талант – сочинять про себя и для себя разные истории, я каждый раз что-то открываю в себе, когда придумываю их…
Когда-то давно я у Набокова прочитал рассказ, названия которого уже не помню, да и точно пересказать, наверное, тоже не смогу. Рассказ был написан от имени мальчика, в спальне которого висела картина, изображавшая детей, играющих в мяч. Каждый вечер, засыпая, он смотрел на эту картину и думал, как было бы здорово оказаться внутри этой картины вместе с этими детьми. И однажды это произошло, он попал внутрь этой картины и пережил ситуацию нахождения там – в том времени, среди тех людей, с их взаимоотношениями. Кажется, потом у него возникли проблемы с тем, чтобы вернуться… Я не помню, да и не это важно. Сейчас я понимаю, что на такое ребенка, наверное, может толкнуть одиночество или психическая болезнь, или, может, чрезмерно развитое воображение. Но я-то был взрослым уже, и тогда, помню, на меня это произвело сильнейшее впечатление, я прямо околдован был открывшейся возможностью проникать внутрь живописных сюжетов. Я удивлялся, как все просто и почему я не додумался до этого раньше.