В университет я поступила со второго раза – в первый раз недобрала один балл до проходного. Первый мой брак был неудачным, мы с мужем разошлись, но вот со вторым мужем живем почти четверть века душа в душу. Защиту кандидатской я пережила дважды – в тот день, когда она была назначена, я родила, кстати, второго, сына. Квартира, в которой мы живем, – наша вторая квартира, первую отдали сестре мужа.
За всю жизнь я сменила две работы – первая оказалась для меня очень несчастливой, пришлось ее оставить, но вот вторая – любимая. Машина у меня тоже вторая, первая досталась от отца в качестве «подопытного экземпляра», но проездила я на ней почти восемь лет.
У нас в семье живет вторая собака, всеобщая любимица, первую пришлось усыпить, у нее оказалось неизлечимое наследственное заболевание. И так во всем, что ни назови, так что я – Мадам Второй Раз.
Символ самой себя и своей жизни? Ну, наверное, много их, таких символов. Но, думаю, прежде всего я – пещера: темная, закрытая, потаенная, многоуровневая, в которой скрываются всякие тайные ходы, подводные озера, галереи, лабиринты, сталактиты-сталагмиты, неожиданные залы, в которых спрятаны древние сокровища, где на стенах архаические люди нарисовали себя, своих богов и животных, а в середине – костры и кости мамонта…
Я сама себе очень интересна, часто задаюсь вопросами – а что там у меня внутри, кто я и откуда, для чего предназначена, зачем живу, почему делаю то, что делаю?.. Психологи любят копаться не только в клиентских душах, но и в своих собственных, и я – не исключение, для меня это тоже увлекательное занятие, в котором я нахожу смысл и которому посвятила жизнь. Собственно, вся жизнь – это поиск пути к себе самому, к пониманию того, из чего ты состоишь, почему ты именно такой, а не другой, и не можешь стать совсем другим, чего и почему ты хочешь и добиваешься, почему не делаешь то, что должен, почему не хватает способностей на желаемое, почему отличаешься от других… Так что я – пещера, пространство, наполненное тайнами, загадками и вопросами.
Личностная мифологема выступает как образно-понятийное образование сознания, соединяющее в себе смыслы целого ряда личностно значимых эпизодов, слившихся для субъекта в «символ Я» (например: «я – настоящий друг», «дружба – то, ради чего стоит жить», «друга я никогда не забуду и не брошу в беде»). Он предельно абстрактно и обобщенно отражает преломленное через культурные образы, знаки и символы содержание себя и своей жизни, воплощая ее в форме самостоятельно построенного интегрального образа. Это чрезвычайно плотная, сжатая форма фиксации опыта, которая может быть в любой момент развернута субъектом (и только им самим) на любую семантическую длину вплоть до единичного фрагмента его картины мира или частного эпизода ментальности.
Совокупно личностные мифологемы выстраивают в индивидуальном сознании образно-когнитивную матрицу смысложизненного пространства, в границы которой «укладывается» вся его жизнь и личность («кто я, какой, ради чего и как живу»).
Психологически личностная мифологема обнаруживает себя как символический фрактал, легко распадающийся на множество самоподобных синтагм «Я-жизнь» (кстати, литература дает этому хорошие иллюстрации: достаточно вспомнить, к примеру, «В кругу развалин» Х. Л. Борхеса, «Желтый цветок» Х. Кортасара, «Кунсткамеру» Ж. Перека).
Мифологема в отличие от универсальных архетипов этнокультурно и, главное, индивидуально специфична, имеет самостоятельный смысл, психологически конкретна, хотя их общая совокупность может создавать единую тему – архетипическую доминанту – и разворачиваться для сознания субъекта как на уровне мифологического имени («Я – Одиссей», «Я – Сизиф» и т. д.), так и на уровне цитаты («Одиссей возвратился, пространством и временем полный…», «Любовью оскорбить нельзя, кто б ни был тот, кто грезит счастьем…», «Акела промахнулся…», «Командовать парадом буду я…») или сюжета («Отплытие», «Странствие», «Возвращение», «Поиски»).
Мифологемы обычно проникают в сознание и бессознательное личности довольно рано через первичную социализацию, воспринимаются напрямую, без особого обдумывания, оценки и критики, поскольку литература (особенно детская), фольклор, театр, кино в своих сюжетах всегда транслируют именно универсальные образы Мирового Древа, Потопа, Смерти, Судьбы и т. д. Любая мифологема, будучи развернутой в последовательности конкретных персонажей, предметов, действий и сцен, предлагает слушателю/зрителю определенную идею, инвариантный вывод, касающийся целостного человеческого бытия или его «горячих» точек (любовь, предательство, долг, честь, борьба, смерть, добро, зло и пр.), и в конечном счете – некий жизненный «урок».
Это знание для социализации человека имеет практический характер, поскольку «размечает» реальность по общим и понятным шкалам бинарных оппозиций («жизнь – смерть», «добро – зло», «мужское – женское», «свет – тьма», «истина – ложь» и т. п.) и тем самым помогает построить индивидуальную модель мира и себя в этом мире. Сюжеты могут меняться, но принятая мифологема останется в сознании константной, если она сущностно отнесена к собственной личности, была связана с ее представлениями о том, что есть жизнь, что и почему в ней происходит и как к этому надо относиться.
Мифологизация своего существования, известная многим психологам, – «одна из собственно человеческих компетенций, связанная со способностью и потребностью человека переживать, наделять смыслами события, ситуации, явления; это объективный факт субъективной реальности» (Мигуренко, 2011, с. 58). Как указывает Р. Барт, «все, что человек наделяет личностным смыслом, становится мифом» (Барт, 1996, с. 269).
Испытывая на себе давление времени, человек с возрастом осознает невоплотимость многих желаний в реальности, и погружение в выдуманный мир становится для него своеобразной отдушиной, самотерапией, компенсацией отсутствующих в себе свойств и достижений. Более того, индивидуальный миф часто вообще становится «символической формой субъективного сознательного опыта» (Мигуренко, 2011, с. 57).
Создание «легенд о себе» есть также необходимый человеку способ самообъективации содержания сознания. Через выдуманную историю человеку становятся более понятными его собственные свойства и мотивы – они как бы противопоставлены ему и становятся объектом для анализа. «Легендирование» выступает своеобразным механизмом самоистолкования, особенно если человек задается вопросами: почему я думаю о себе именно так? Почему мне нравится быть не самим собой, а таким, как герои моих историй? Чего не хватает мне в реальной жизни, если меня тянет придумать себе другую жизнь? Что означает для меня мое тяготение именно к таким образам и сюжетам? Насколько разнятся или совпадают с моими характеристики героев, с которыми я себя отождествляю?
Именно поэтому склонность взрослого человека создавать фантазии о себе должна восприниматься не как признак инвалидизации или патологизации сознания, а как средство самопознания. Фантазии трудно, да часто и не нужно разрушать извне, важнее попытаться их понять и интерпретировать, признав как факты реальности самосознания другого человека.
«Легенда о себе» выступает как своеобразная форма диалога с самим собой, сфокусированная по большей части на том сбое личностного развития или самопринятия, который человек интуитивно обнаружил сам и с которым попытался совладать. Он строит воображаемые «тексты себя» как авторски осмысленные семантико-символические системы, способные хранить и передавать субъективную информацию. В них он вкладывает свои переживания, ценности, цели, идеалы и пр.
Более того, в «легенде о себе» человек часто непроизвольно, бессознательно заявляет себе или другим нечто сущностное и значимое, что иным способом он выразить не может либо что осталось невоплощенным или не до конца воплощенным в его реальном существовании. Поэтому в анализе любой выдуманной жизни, рассказываемой человеком, надо исходить из того, что такие тексты (особенно повторяющиеся или постоянно достраивающиеся) по определению не случайны – в их основе лежат актуальные переживания по поводу своей жизни и личности.
Содержание выдуманных историй детерминировано личным опытом, знакомством с семиотическим базисом культуры, уровнем рефлексии субъекта и пр. Внешнему наблюдателю чужие истории могут и вовсе казаться бессодержательными, поскольку смысл их раскрывается только в интерпретации, которая возможна лишь с собственных субъективных позиций: то, что важно в рассказанном тексте одному человеку, совершенно не очевидно и кажется ненужным другому. Но автору «легенды о себе» в принципе никому ничего и не надо объяснять, обосновывать и растолковывать: в пределах выдуманной им истории для него все очевидно, и внутренняя цель достигнута – он переживает свои миниинсайты и микрокатарсисы, самовыражась в этих текстах.
Само психологическое содержание «легенд о себе» как текстов, «нагруженных собственными пристрастиями» человека (Мигуренко, 2011, с. 61), можно считать синтетическим, поскольку в них присутствуют и «тайные» знания, и «ритуальные послания», и семейные истории, и заветные слова, и наставительные повествования, и прямые указания на должное и осуждаемое в поведении, а также традиционное, годами отбираемое содержание большой нарративной культуры (сказки, былички, верования и т. д.). В «легендах о себе» найдутся отголоски прочитанных книг, просмотренных фильмов и спектаклей, семейных преданий, рассказанных еще в детстве сказок, снов, детских игр, телесных контактов, культурных традиций и т. д., и в каждом таком тексте слышится «инстинкт культуры» (Я. Э. Голосовкер) конкретного субъекта.