Через левое плечо у Татьяны была перекинута сумка. Она быстро шла, радуясь солнцу, зелени, ощущению свободы. Сегодня вечером ей предстоит играть Четвертый фортепианный концерт Рахманинова. Одно из самых любимых произведений. Наверно, поэтому у Татьяны не было того нервного возбуждения, которое бывает у музыкантов перед ответственными концертами.
Все переживания уже позади. После успехов на конкурсе Чайковского и фестивале в Лидсе Татьяна приобрела международную известность. На личную жизнь просто не хватало времени. Однажды она безумно влюбилась. Но, к несчастью, ее избранник оказался военным врачом; в прошлом году он погиб в Афганистане.
Пережив смерть любимого человека, Татьяна потеряла всякий интерес к мужчинам. Слишком много боли она несла в своем сердце, ни один, даже самый блистательный психиатр не смог бы объяснить, что с нею на самом деле происходит. Несмотря на успехи и славу, привилегированное положение в обществе, несмотря на постоянное незримое присутствие генерала Масловского за спиной, Татьяна во многом оставалась все той же оцепеневшей от ужаса девочкой, стоящей на коленях под дождем у тела убитого отца.
Татьяна быстро пересекла Елисейские поля и вышла на площадь Согласия.
— Господи, нравится же ей так ходить, — буркнул Девлин.
Девушка свернула в тенистую прохладу сада Тюильри.
Хантер кивнул.
— Думаю, она направляется в Лувр. Дальше за ней нам надо идти пешком. Я объеду сад, припаркую машину и буду ждать у центрального входа.
В саду Тюильри была выставка Генри Мура. Татьяна остановилась и посмотрела на скульптуры. Девлин последовал ее примеру. Очевидно, скульптуры ее не заинтересовали, девушка направилась к главному дворцу Лувра.
Постояв возле «Победы у Самотраса» в начале лестницы Дару у главного входа, Татьяна перешла к статуе Венеры Милосской. Потом осмотрела картины Рембрандта. Надолго замерла у «Моны Лизы» Леонардо да Винчи.
Девлин приблизился к ней.
— Она улыбается, как вы думаете? — спросил он по-английски.
— Что вы имеете в виду?
— В Лувре существует давнее поверие, что иногда по утрам «Мона Лиза» не улыбается.
Татьяна повернулась к нему.
— Какая глупость.
— Но вы тоже не улыбаетесь. Боже мой, неужели вы переживаете из-за того, что разбили тарелку?
— Откуда вы это взяли? — девушка улыбнулась.
Перед ней стоял пожилой мужчина: руки в карманах широкого плаща, фетровая шляпа, сползающая на уши, и изумительно голубые глаза. Выглядел он нагловато-добродушно, а явно насмешливое отношение к самому себе невольно делало его привлекательным даже внешне, несмотря на возраст. Татьяна почувствовала какое-то странное, почти неподвластное контролю волнение. Ей даже пришлось глубоко вздохнуть, чтобы окончательно прийти в себя.
— Простите, — проронила она, прошла в «Гран Галери» и остановилась у картины Эль Греко «Христос на кресте». Она долго глядела на странную мистическую фигуру, не показывая вида, что чувствует присутствие Девлина за спиной.
— Что вам она говорит? — мягко спросил Лайам. — Разве здесь есть любовь?
— Нет. Скорее это ярость против смерти. Почему вы преследуете меня?
— Неужели?
— Да, от самого сада Тюильри.
— Правда? Ну конечно же. Не получается у меня делать это незаметно.
— Вовсе не обязательно. Вы из тех, на кого стоит посмотреть.
— Щедрое у вас сердце.
Странно, но ей вдруг захотелось расплакаться.
Девлин мягко взял девушку за руку.
— Не волнуйтесь, пожалуйста. Вы мне так и не сказали, что говорит вам картина Эль Греко.
— Я не получила христианского воспитания и я не вижу никакого Спасителя на кресте. Просто человек, которого мучают и унижают жалкие мелкие людишки. А вы?
— Без ума от вашего акцента. Напоминает акцент Греты Гарбо в фильмах, которые я видел, когда был еще совсем пацаном. Задолго до вашего рождения.
— Имя Гарбо мне известно, я польщена. Однако вы мне не ответили, что эта картина значит для вас?
— Глубокий вопрос, если принять во внимание сегодняшний день. Именно сегодня в семь часов утра в соборе святого Петра в Риме прошла совершенно необычная месса. Служили сам Папа римский и кардиналы Великобритании и Аргентины.
— И это к чему-нибудь приведет?
— Увы, месса не остановила продвижение английского флота, как и не удержишь аргентинские «Скайхоки» от атак на эти корабли.
— И что это значит?
— Что Всевышний, если Он, конечно, существует, здорово веселится за наш счет.
Татьяна нахмурилась.
— Думаю, вы не англичанин.
— Ирландец.
— А я считала, что ирландцы очень набожны.
— Справедливо. У моей старой тетушки Ганны на коленях были мозоли от постоянного моления. Три раза в неделю она водила меня в церковь, когда я мальчишкой жил в Друморе.
Татьяна Воронина оцепенела.
— Что… Что вы сказали?
— Друмор. Маленький городишко в Ольстере. Церковь Святого Спасителя. Я отлично помню своего дядюшку с приятелями после проповеди в пивной Мерфи.
— Кто вы такой? — смертельно побледнела Татьяна.
— Ну, радость моя, могу точно сказать только одно, — Девлин провел рукой по ее темным волосам. — Я не Кухулин — последний из героев.
Прищурившись, Татьяна в гневе схватила Девлина за руку.
— Кто вас подослал?
— Фигурально выражаясь, Виктор Левин.
— Левин? Но он мертв. Погиб где-то на Аравийском полуострове несколько месяцев назад. Отец мне про это говорил.
— Генерал Масловский? Конечно, говорил, почему бы и нет? Но на самом деле все было по-другому. Виктор спасся. Стал перебежчиком, как у вас говорят. Прибыл сначала в Лондон, а потом в Дублин.
— Что с ним?
— Убит Михаилом Келли, или Кухулином, или как там его еще называют, — жестко сказал Девлин. — Это тот самый человек, который убил вашего отца двадцать три года назад в Друморе на Украине.
Татьяна пошатнулась. Девлин поддержал ее.
— Обопритесь на меня, я выведу вас на свежий воздух.
Они сидели на скамейке в саду Тюильри. Девлин вынул свой старый серебряный портсигар и предложил Татьяне сигарету. Она отрицательно покачала головой.
— Вы какой-то странный для секретного агента. Ведь вы именно агент, я не ошибаюсь?
Девлин так расхохотался, что Тони Хантер, почитывавший газету на скамейке напротив, вздрогнул и с тревогой посмотрел на них.
— Боже упаси! Вот моя визитная карточка.
— Профессор Лайам Девлин. Тринити-колледж. Дублин. — Татьяна взглянула на Лайама. — Профессор чего?
— Английского языка и литературы. Оскар Уайльд, Шоу, О’Кейси, Брендан Беан, Джеймс Джойс… Смешанная получилась компания, католики и протестанты, но все они ирландцы. Можно мне забрать обратно карточку, а? Их у меня так мало…
Девлин спрятал визитку в бумажник. Татьяна спросила:
— Каким же образом профессор старинного и всеми уважаемого учебного заведения оказался замешанным в подобные дела?
— Вы слышали об Ирландской Республиканской Армии? Я был членом этой организации с шестнадцати лет. Сейчас уже нет. Мне разонравились методы борьбы, которые исповедует ИРА.
— Вы романтик в душе, профессор Девлин.
— Неужели?
— Только романтик способен надеть такую дурацкую шляпу. И еще: никаких бомб в ресторанах, иначе могут пострадать невинные люди. Думаю, вы без колебаний можете убить человека, хотя предпочитаете встречу с равным по силе противником.
От ее слов Девлину стало не по себе.
— Боюсь, что вы живете в мире Фрейда, созданном собственным воображением. В мире, который так любит генерал Масловский.
Татьяна напряглась.
— Вы не имеете никакого права насмехаться над ним. Он добр и внимателен ко мне. Другого отца у меня не было и нет.
— Может быть. Но так было не всегда.
— Ну, хорошо, профессор, — Татьяна зло посмотрела на него, — мы достаточно напикировались. Не пора ли сообщить, зачем я вам нужна?
Девлин постарался ничего не опускать: начал с приключений Виктора Левина и Тони Вильерса в Йемене и закончил убийством Билли Уайта и Левина в окрестностях Килри. Когда он замолчал, девушка долго сидела, не произнося ни слова.
— Левин говорил, что вы помните Друмор и события, которые там произошли, помните обстоятельства убийства своего отца.
— Эти воспоминания преследуют меня как какой-то кошмар, словно все происходило с кем-то другим, а не со мной.
— Помните ли вы Михаила Келли — нынешнего Кухулина?
— Я не забуду его до самой смерти. У него было такое странное лицо, лицо юного святого, полное боли и скорби. Святого с пистолетом — есть ли что-нибудь более кощунственное?! Но он был так добр ко мне, вот что меня больше всего поразило.
Девлин взял ее за руку, и они медленно пошли по тропинке сада.
— Масловский когда-нибудь говорил вам о событиях того дня?
— Нет. — Рука девушки окаменела.
— Спокойно, спокойно. Скажите мне тогда главное. Вы сами не пытались с ним поговорить об этом?
— Да нет же, нет, черт бы вас побрал! — Татьяна вырвала руку.
— Значит, вы не захотите это сделать, да? Не желаете открывать банку с червями ненависти и отмщенья?
Девушка, кажется, начала приходить в себя.
— Что вам от меня надо, профессор Девлин? Хотите сделать из меня перебежчицу? Показать сотни тысяч фотографий в надежде, что на одной из них я узнаю Кухулина?
— Примерно таковой и была наша задумка.
— Но зачем мне это? Разрешите вам кое-что сказать. Все вы на Западе считаете, что мы, русские, только и ждем момента, чтобы убежать из страны. А я… Я люблю свою родину. Я известный музыкант, могу путешествовать… Сейчас я здесь, в Париже. И вокруг — никаких сотрудников КГБ, парней в одинаковых плащах. Никто не следит за каждым моим шагом. Могу в любой момент уехать куда угодно.
— Да уж, если учесть, что ваш приемный отец — генерал-лейтенант КГБ. Я бы сильно удивился, если бы у вас не было возможностей, о которых вы говорили. Кстати, Управление, которым заведует ваш приемный отец, можно охарактеризовать как специальное бюро по убийствам. Впрочем, ни одна крупная контрразведка не обходится без подобных структур.