Выхожу из туалета, пользуясь тем, что никого нет приседаю, прыгаю и вообще, как могу разминаюсь. Прохожу несколько шагов до входа в магазин и понимаю, что реальность может внести в любой план не только отрицательные, но и очень даже положительные коррективы. Прям на входе в магазин стоит манекен в огромном ярко оранжевом худи с принтом Тауэрского моста на груди. А вот и полки с этими кофтами, причем тут же сложены какие-то футболки и бейсболки. Замечательно, был в белой толстовке, буду в оранжевом худи и кепке. Ну разве может Патель предположить, что я так рачительно обращаюсь с его десяткой, что мне хватит на переодеться?
И в этот момент я увидел его. Блистер с прозрачным кристаллом висел на металлическом крючке, между зонтиками в тонах Юнион Джека и кружками с картинками Тауэра и медвежонка Тэдди.
Семьдесят пять за худи, двадцать один за футболку, двадцать семь за бейсболку и целых восемь фунтов за стекляшку в пластиковой упаковке. Не ровный счет. С улыбкой снимаю с крючка холщевую сумку с длинными лямками, с одной стороны все в тех же полосках Юнион Джека, с другой – черный трафарет Биг Бена на белом фоне. Ничего более кричащего о том, что я турист, быть не может. И всего то девятнадцать фунтов. Вот теперь ровно. Ничто так не замаскирует вас в таком месте, как такая вот одежда.
– Где я могу примерить худи?
– У нас нет примерочных, это магазин сувениров, а не Харродс. – Не глядя на меня отвечает азиатка-продавщица.
Я уже даже соскучился по таким ответам. Что-то давно я не бывал не то, что на рынках, а даже просто в, как бы лучше выразиться, в масс маркет магазинах. Но это как езда на велосипеде, если студентом ты ездил через пол города чтобы купить крупу подешевле, благо проезд бесплатный, то разговаривать с продавцами ты умеешь.
– Я беру это, на сто пятьдесят фунтов, плюс еще вот этот зонт. – Я уже достал кредитку Патриса, стюарда из «Евростара», которую я так цинично у него отобрал, и, держа ее на виду у продавца, беру первый попавшийся зонт-трость, по размерам скорее даже претендующий на название садового. – Итого двести восемь фунтов. Плюс вот эта вода, итого двести десять монет. Я либо заплачу вам и примерю тут, либо оставлю все и поеду в Харродс. И дайте мне ножницы, бирки отрезать.
Разговаривая с продавцом держите деньги, хотя бы пару банкнот, или кредитку, но так, чтобы продавец их видел. Продавец уже считает их своими, он уже владеет этими деньгами, и если вы сейчас развернетесь и уйдете, он не просто не заработает, он потеряет то, что уже считает своим. А еще заканчивайте разговор так, будто продавец уже согласился с вами.
Азиатка меня не разочаровала. Она молча протянула ко мне терминал и указала куда-то в сторону двери, завешанной шторой. Я прикладываю карту, очень надеясь, что она еще не заблокирована, ПИН код испуганный железнодорожник назвал верный, и вообще, у него на счету есть эти деньги.
Выдыхаю вместе с зеленым огоньком на терминале и радостным бипом, подхватываю вещи и захожу за указанную продавщицей занавеску. И тут я удивляюсь первый раз, но не очень сильно. По крайней мере через минуту, когда я уже натянул на себя футболку, я удивляюсь намного сильнее и приятнее.
Я отдергиваю занавеску и обнаруживаю за ней обычную примерочную. Метр на метр, одна стена зеркальная. Несколько крючков для вещей, крохотный табурет и коврик на полу. Ну ладно, продавщице просто было лень пускать меня в примерочную, ничего такого сверх странного или необычного. Стягиваю черную толстовку, в которой очнулся в подвале в Вене каких-то шесть часов назад, сворачиваю ее плотной трубкой и оставляю на табурете. Кручу в руках кредитку и ножницы. Очень хочется обрезать карту, уменьшить ее, меня наверняка за сегодняшний день еще не раз обыщут. Разумеется, искать будут не маленький прямоугольник карты, а бриллиант весом в двадцать граммов. Если карту снова спрятать в носок, ее никто не найдет, а вот если ее обрезать… Я не специалист и я не представляю, как у карты располагается антенна. Решено, пусть неудобно, но с наименьшим риском, прячу кредитку француза в левой кроссовке. И в этот момент я удивляюсь очень сильно и очень приятно.
Занавеска чуть отдергивается и в примерочную проникает наверняка женская рука, держащая парочку наушников AirPods. Никто ничего не говорит, но догадаться, что это меня, совершенно не сложно. Надеваю наушники.
– Мистер Максим, как же я чертовски рад вас слышать. – Сэр Реджинальд, старый джентльмен, друг Александра, какая-то шишка в МИб. – Вы можете рассказать, что вы делаете, черт вас подери?
Нужно очень быстро принять одно простое решение. Либо я сейчас говорю англичанину о планах детей-экскурсантов разнести витрины королевской сокровищницы в дребезги, вытащить коронационную корону королевы Елизаветы, матушки ныне правящей Елизаветы второй и выковырять из оправы Кохинур.
Что я получу? Через минуту Тауэр будет окружен плотным кольцом спецназа, внутрь ворвется кавалерия в бронежилетах и противогазах, всю площадь зальют какой-нибудь химией. Я уверен, что никто не станет слушать меня, никто не сделает так, как я предложу. Потому что ставка слишком высока.
– У меня просто было некоторое время, вот я и решил приобщиться к вашей культуре.
Пауза. Сэр Реджинальд молчит очень долгие две, три секунды.
– Мистер Романов, на вас есть микрофон, нас кто-то слушает? Если так, кашляните.
– Не переживайте, нас никто не слушает, я могу обоснованно надеяться, что сумел оторваться от людей «Гринго», хотя, даже если и нет, теперь это уже не важно.
– Мистер Романов, вы понимаете ответственность, которую вы на себя берете, отказываясь посвятить нас в свои планы?
– Всецело. Я полностью осознаю все, что я делаю. Так вообще очень часто бывает.
Смотрю на часы. 17:19. Через минуту все начнется, уж не знаю, насколько тут громкие сигнализации, но то, что о переполохе уже через пару минут станет известно всем вокруг – это наверняка.
– Простите, сэр Реджинальд, я еще не смотрел на королевских воронов, а замок скоро закроется. Всего доброго.
Оставляю наушники на табурете, белые капельки отчетливо видны на черной толстовке.
Через минуту мне нужно сидеть на первой от Белой башни скамье, напротив Места казни, спиной к Тауэрскому лугу и лицом к казармам Ватерлоо. Мне обещали, что на скамейку заранее прольют воду, поэтому нужное мне место гарантированно будет свободно.
Выхожу из магазина, надвинув кепку и даже натянув на голову капюшон. Мне уже совершенно не нужно прятаться, но отказываться от выполнения так долго обдумываемого плана даже мне тяжело, да еще и ветер, все-таки октябрь в Лондоне не самый ласковый.
Еще в примерочной я освободил телефон от футболки и замотал в нее пластиковую упаковку сувенирного бриллианта. Отправляю комок в ближайшую урну.
Ровно в 17:20 сажусь на нужную мне скамейку. Насколько я знаю план, от того, узнает ли меня подросток с Кохинуром или нет ничего не зависит. Скорее он вообще не увидит меня. Водители хороших, быстрых машин могут столкнуться с проблемой тоннельного зрения. На большой скорости наши глаза перестают воспринимать область периферического зрения. Взгляд будто бы концентрируется на том, что находится непосредственно перед водителем, словно он въехал в тоннель с серыми стенами. Это всего лишь защита нашего организма, он, даже без нашей команды, концентрируется на наиболее важной информации, отсекая все второстепенные вводные. Точно так же произойдет с подростком, который через несколько минут будет бежать мимо меня. Он не увидит ничего, кроме каменной кладки под ногами. И бриллиант он выбросит на расстоянии плюс минус сотни метров от меня. Мне просто нужно внимательно смотреть и ловить блеск.
И вот тут все и началось.
Глава 28
Ограбление музея это наверняка очень шумное мероприятие. Нужно разбить кучу стеклянных витрин, при этом начинают визжать сирены, с металлическим лязгом откуда-то сверху падают тяжелые железные решетки, начинают моргать лампы, непременно красного, в крайнем случае оранжевого цвета.
Именно так представлял себе начало ограбления я. Картина в моем воображении дополнялась бегающими в беспорядке йоминами-бивитерами, теряющими на бегу свои неуклюжие мягкие цилиндры. Солдаты в красных мундирах бегали бы, стараясь одновременно удержать ружья и высокие медвежьи шапки. Все это в мерцании сирен и под вой сигнализаций. Красота.
На самом деле я понял, что все началось в тот момент, когда все закончилось.
Не было никаких сирен, беготни и переполоха. Хотя нет, бег как раз был. Мимо меня пронесся парень, мальчишка лет тринадцати, в ярко зеленой болоньевой куртке. Именно шуршание материала, мальчишка интенсивно работал согнутыми в локтях руками, отвлекло меня от созерцания фантазийной картины ограбления. Из-за этого, приближающегося ко мне шуршания, я вскинул голову и заметил, как пробегая мимо меня мальчишка выпустил из правой ладони какой-то сверкающий голыш.
Черт возьми, да ведь все уже началось. Вернее, все уже закончилось. Я чуть было не прозевал свое участие в самом громком преступлении, ну или подвиге, за триста пятьдесят лет. Когда там, по словам Пателя, Тауэр был ограблен полковником Бладом?
А вот и охрана засуетилась. Ну да, за несколько веков спокойствия опыт видно поутратился.
Из дверей хранилища выбегают, выезжают на колясках и выпрыгивают на костылях подростки, вперемешку со стариками в форме йоменов. Причем охранники то хватают кого-то из подростков за руки, то отталкивают, чтобы схватить кого-то другого. А вот и солдаты. От правого крыла дома Ватерлоо к сокровищнице бежит дюжина военных, причем кто-то действительно, словно подсмотрев мои фантазии, придерживает высокую черную шапку рукой, а кто-то уже и потерял ее на бегу.
Не буду дальше смотреть этот спектакль. Мне пора в знакомую кабинку.
Поднимаюсь, совершенно непроизвольно потягиваюсь, делаю пару шагов, наклоняюсь и подбираю правой рукой пару камешков. Один, серый, гладкий, чуть поменьше, подкидываю и ловко ловлю той же рукой, в которой зажат и второй камень. Пол секунды рассматриваю маленький гладкий серый камешек и бросаю его куда-то за спину, на газон. Второй камень, тот который чуть больше, чуть острее и намного холоднее, зажат между пальцев. На него я не смотрю, опускаю руку, ни в коем случае не в карман, просто вниз, и иду в сторону дома Ватерлоо, но не к левому крылу, куда уже бегут какие-то черно-белые полицейские, а в правое, туда где магазин и туалет. Надеюсь, на записях видеокамер. Которыми утыкан весь внутренний двор, будет четко видно, что я поднял простой камушек, выбросил его и, ничего не кладя в карманы, сумку или даже рот, просто пошел по своим делам.